— Ты пойдешь к другой женщине, — сказала она, словно обвиняя его в неверности. Наверное, к мисс Ковингтон.

Рафаэль уже давно научился быть терпеливым. Анни ведь женщина, к тому же юная женщина, и для нее такие вещи очень важны. Он должен быть нежен с нею, ведь она наверняка запомнит этот день до конца своей жизни, и ему не хотелось портить ей воспоминания.

— Я мужчина, мисс Треваррен, а не похотливое животное, и я отлично умею держать себя в узде.

Он услыхал топот копыт и понял, что пришел конец каникулам. Теперь он до смерти, вероятно, недалекой, будет помнить, как свалял дурака. Он страстно желал эту женщину, более чем страстно, чтобы забыть о своей никому не нужной чести и прочих смертных ценностях и насладиться ее прекрасным телом, словно ему в руки ненадолго попала драгоценная лютня.

Эгоистичный дурак, ругал он себя за то, что сотворил с Анни, даже если это пришлось ей по вкусу. Его преступление не в том, что он играл ее телом, а в том, что он играл ее чувствами.

Юная и неопытная, она не могла быть другой, ибо выросла в любви и заботе, которыми окружали ее с первого дня Патрик и Шарлотта, и, наверное, она ждала от него того, что он ей попросту не мог дать.

— Одевайся, — сказал он, подавая ей одежду. — Кто-то сюда едет.

Анни спрыгнула с кровати, и Рафаэль не мог отказать себе в удовольствии подсмотреть, как она принялась торопливо одеваться и застегиваться, чтобы ее не застали в компрометирующем виде.

Она даже не знает, подумал Рафаэль, когда в дверь застучали и она, едва не сорвавшись с петель, мгновенно распахнулась, что слишком поздно думать о приличиях.

— Ваше высочество, — дошел до него сквозь сумерки бас Барретта, — вы здесь? Можно войти?

Рафаэль грустно посмотрел на Анни. Она стояла одетая, правда, ее красно-золотые волосы рассыпались по плечам, а глаза сверкали отчаянной радостью, но если кому-то и этого было бы недостаточно, то ее щеки цвели ярким румянцем.

Если Барретт не ослеп после того, как Рафаэль видел его в последний раз, он сразу же поймет, в чем дело.

— Да, — отозвался Рафаэль, не в силах скрыть своего раздражения.

Несмотря на свой благородный ответ Анни, он чувствовал себя препогано и отлично знал, что это надолго.

— Я здесь, — крикнул он.

Он распахнул внутреннюю дверь и лицом к лицу столкнулся со своим другом и телохранителем.

Барретт был весь мокрый, и на лице у него он заметил необычное для него возбуждение, скорее, страх.

— Черт возьми, Рафаэль, я думал, тебя захватили или ты сломал себе шею…

Он заметил Анни и сразу все понял.

Рафаэль отступил на шаг.

— Начал бы искать раньше, — сказал он, делая вид, будто его не касается, как Барретт, у которого побагровела даже шея, старательно отводит взгляд от Анни. — Я мог бы уже быть на полпути к Франции.

Барретт начал было говорить, не смог, откашлялся и заговорил снова.

— Люсиан сказал, что вы поехали кататься и вас не будет какое-то время, — неловко объяснил он. — Я же знаю, что вы любите время от времени немного побыть… наедине с собой, поэтому не беспокоился. Дождь все не переставал, потом сумерки…

Рафаэль коснулся руки друга.

— Все в порядке, Барретт, — тихо проговорил он.

Ему пришло в голову, что Барретт взволнован какими-то своими делами и промедлил из-за них, поэтому теперь особенно смущен.

— Ты привел лошадь для мисс Треваррен?

— Мы не знали, что мисс Треваррен покинула замок, — ответил Барретт.

И Анни заговорила в первый раз после того, как Барретт вошел в дом. Ее голос звучал ясно и звонко, пожалуй, чересчур спокойно:

— Моя кобыла не вернулась в конюшню?

Барретт заставил себя поглядеть на нее.

— Если вернулась, то мне об этом ничего не известно.

— Ничего, — вмешался Рафаэль. — Я отвезу мисс Треваррен обратно.

Через несколько минут она уже сидела впереди Рафаэля на его коне, нетерпеливо бьющем копытом землю.

Для Рафаэля было сладкой и тяжкой пыткой чувствовать ее тело, вдыхать запах ее волос, едва слышный запах ее желанной плоти и свежий аромат весеннего дождя. Рафаэль знал, что вынесет все, смирится, с чем угодно, лишь бы как можно дольше дышать ее запахом и навсегда запомнить эти минуты своей жизни.

Анни же наслаждалась удивительным покоем в объятиях Рафаэля. Она знала, что скоро пожалеет о своем бесстыдном поведении, но пока еще не время. Как бы то ни было, она еще не пришла в себя после ласк Рафаэля, и все ее тело сладко трепетало. Ее груди жаждали прикосновений его рук и губ, и соски под сырой рубашкой не стали мягкими, как раньше.

Если бы она могла лечь с ним прямо в мокрую траву, чтобы он взял ее до конца, она бы ни секунды не сомневалась.

До конюшни они добрались слишком быстро, и Рафаэль, соскочив с коня, протянул к ней руки. Анни вполне могла справиться и сама, но ей хотелось хотя бы еще разочек ощутить их жаркое прикосновение, и она, не колеблясь, позволила ему помочь ей.

Дождь противно моросил, и в доме и в конюшне уже зажгли огни. Когда конюхи увели коня Рафаэля и Барретт тоже ушел с ними, принц поднял пальцем подбородок Анни.

Ей очень хотелось слышать, что он ее любит, хотя она знала наверняка, что не услышит ничего подобного. Для Рафаэля их приключение на берегу озера было передышкой, случайным развлечением, и Анни помнила об этом каждую минуту, хотя была бы не прочь забыть.

— Только не говори, что ты виноват и сожалеешь, — попросила она, не успел Рафаэль и рта открыть.

Она вовсе не собиралась это говорить и очень смутилась из-за неожиданно вырвавшихся у нее слов. Все же это было именно то, что она хотела ему сказать.

— Пожалуйста, Рафаэль, не надо портить лучший день в моей жизни.

Он привлек ее к себе, но не страстно, а словно хотел защитить от чего-то, и погладил ее спутанные волосы.

— Хорошо, — хрипло проговорил он ей на ухо. — Не буду. Только, пожалуйста, помни, что в твоей жизни будет еще множество прекрасных дней и ночей, разве что с другим мужчиной.

Нет.

«Нет», — беззвучно простонала Анни, спрятав лицо на плече принца и вздрогнув от одного только подобного предположения. Пусть он будет самым умным, самым красивым, самым благородным, она не позволит ему прикоснуться к себе. Теперь она поняла, почему так мучилась Федра при одной мысли о нелюбимом муже.

— Ну, ну, — сказал принц, когда она заплакала. — Вот уж этого не надо. Сейчас тебе необходимо принять горячую ванну, поесть и хорошенько выспаться.

Он уже вел ее к дому, а она не хотела идти, потому что не хотела с ним расставаться.

В зале они никого не встретили, а на нижней ступени лестницы они простились.

— Иди, — приказал ей Рафаэль, но хотя он изогнул губы в улыбке, она видела, что ему совсем не хочется улыбаться. — Иди в свою комнату. Я пришлю к тебе горничную.

Она помедлила еще мгновение, запоминая его лицо, отчаянно боясь, что этот день останется единственным в ее жизни, и не представляя, как она будет жить теперь, когда ей приоткрылось счастье, которое могло бы ей принадлежать. Господи, уж лучше бы ей остаться со своими девическими мечтами, не зная, какую радость могут дарить друг другу мужчина и женщина.

— Спокойной ночи, — в отчаянии проговорила она.

Потом повернулась и побежала вверх по лестнице в свою комнату.

Рафаэль сдержал слово и тотчас прислал к ней горничную, которая суетливо захлопотала вокруг нее. Анни принесли бренди и горячую еду прямо в комнату и для нее наполнили кипятком огромную ванну.

Несмотря на все эти радости, она была несчастна. Как истинный джентльмен, Рафаэль ничего не упустил из виду. Она не сомневалась, что он горько винит себя за то, что делал с ней на озере. Наверное, он уже в постели и мучается от желаний, которые не позволил себе удовлетворить с Анни.

В этот день она о многом узнала. Она еще в домике видела и чувствовала всю дорогу назад, что творилось с Рафаэлем. Лежа в пахучей ванне, она представляла, каково ей было бы, если бы Рафаэль лег на нее и взял ее до конца. У Анни быстро-быстро забилось сердце, и ей стало тяжело дышать.

Наверное, она бы умерла от неудовлетворенного желания, по крайней мере, ей так показалось, если бы к ней не ворвалась незваная Федра. Анни увидела по ее горящим глазам, что у нее на сердце есть великая тайна, которую она ни за что не доверит даже ближайшей подруге.

— В замке все только и делают, что сплетничают, — возбужденно прошептала Федра. — Все говорят, будто ты и Рафаэль были одни в доме возле озера. Еще говорят, будто у тебя, когда туда пришли люди, были растрепаны волосы, Рафаэль забыл надеть рубашку, а ты застегнула блузку не на те пуговицы. Расскажи, что там было… Впрочем, я сама могу представить!

Анни поразилась, как быстро можно запятнать репутацию, и еще подумала, что теперь ни за что не посмеет встретиться с людьми, которые знают о ней такое…

— Ничего там не было, — солгала она. — Нас застал дождь, вот и все. Дом оказался поблизости, и мы там укрылись.

— Ладно, ладно, — не стала возражать Федра. — Не говори. Рано или поздно все равно тебя будет распирать от желания рассказать, тогда все и выложишь!

Анни захотелось вдруг нырнуть под воду и утопиться, однако слишком велики были шансы, что ее спасут, ведь Федра стояла рядом, и она отказалась от этой мысли.

— Ничего не было, — повторила она, надеясь, что ангелы ее не слышат и не записывают это ее прегрешение в свои книги.

Как бы то ни было, все равно ей после смерти прямая дорога в ад в лапы к самому дьяволу.

К счастью, Федра была занята своими мыслями и своими тайнами, о которых она тоже не хотела говорить.

Неожиданно она воскликнула:

— Фелиция привезла с собой портниху. У меня будет самое красивое платье в Европе!