– Сынок, ты не принесешь мне свертки, которые я привез из города?

Мальчик с готовностью побежал к сараю.

– Но, Джон, нам не нужна пока еда, – сказала Лотти быстро, вопросительно взглянув на него. – Я достаточно закупила всего в прошлый раз, месяц проживем.

– Я не покупал еду, Лотти, – беззаботно сказал он, – ну разве что немного лакричных леденцов детям.

Томас вернулся, сжимая в руках два пакета и небольшой пакетик с леденцами.

– Пахнет, как лакрица, дядя Джон, – сказал он, в радостном предвкушении помахивая пакетиком с лакомством.

– Интересно, с чего бы это? – поддразнил Джон, принимаясь за свертки, заботливо упакованные Женевьевой. – Вы с Сисси можете не ждать обеда, Томас. Возьмите по одной штучке прямо сейчас.

– Да, сэр, – коротко ответил мальчик и направился к Сисси – удобно расположившись на крыльце, она наблюдала за взрослыми.

Джон расправил плечи и предложил Лотти руку.

– Лотти, могу я пригласить тебя в дом на несколько минут? – вежливо попросил он.

– Хорошо, только я сначала прополощу белье, – сказала она, залила отстиранные вещи чистой водой и стала отполаскивать их.

Ее руки проворно мелькали, и Джон неотрывно наблюдал за их работой. Смотрел, как она встряхивала белье, чтобы расправить складки перед тем, как повесить сушиться. Ловко и быстро она развесила все белье, и теперь оно весело покачивалось на ветру.

– Я ополосну это позже, – сказала Лотти, указывая на ведра и корыта. Он взял ее под руку, и они направились к дому. Входя в дверь, Джон на мгновение закрыл глаза, опьяненный ароматом свежеиспеченного хлеба.

За месяцы, пока в этом доме не было женских рук, хозяйство пришло в запустение. Да, хозяйки здесь явно недоставало. Даже дети, как он понял, нуждались в уходе.

Нет, Джеймс, конечно, заботился о них, стирал им одежду, купал и тщательно мыл их по вечерам в субботу перед воскресными посещениями церкви. Обычные ритуалы соблюдались, но не хватало повседневного ухода, грустно думал Джон. Не было материнской заботы… горячей пищи… не было запаха свежеиспеченного хлеба, румяных горячих булочек с манящим запахом ванили.

– Джон? – позвала Лотти, привлекая его внимание, и он быстро подошел к ней, взволнованный своими размышлениями.

Он повернулся к ней с робкой улыбкой. Его лицо озарилось почти что счастьем, когда он ощутил тепло, идущее от печи.

– Я должен поблагодарить тебя, Лотти, – хрипло проговорил он, так, будто был переполнен непонятными эмоциями, и Лотти вопросительно посмотрела на него, пытаясь понять по выражению лица, что он хотел этим сказать.

То, что она увидела, не дало ей ключа к разгадке. Голубые глаза в упор смотрели на нее, их веселое поддразнивающее выражение сменилось пронизывающим взглядом, который сбивал ее с толку. На его чувственных губах играла улыбка, прятавшая мысли, которые он не желал выдавать. Но голос звучал тепло, и Лотти успокоилась.

– Я просто испекла хлеб, Джон, – сказала она, поднимая плечи, и махнула рукой в сторону булочек, которые остывали на столе.

– Да, – сказал он, кивая, – а еще постирала… приготовила завтрак… помогла Сисси с курами, ну и еще помогла Томасу подоить корову.

Он загибал пальцы, перечисляя по пунктам проделанную Лотти за сегодняшний день работу; называя каждый пункт, он пытался поймать ее взгляд.

Она не знала, куда ей смотреть. Она никогда не удостаивалась такой благодарности за пустяковую женскую работу. Ее глаза смущенно блуждали по комнате.

– Лотти, посмотри на меня, пожалуйста, – мягко попросил Джон.

Это было больше, чем она могла вынести. Он бывал таким разным в течение прошедших недель – человек, оплакивающий свою потерю, заботливый дядя, который без колебаний взял на себя роль отца, – он бывал поочередно то грубым, то безразличным, то поддразнивающим. Его брови были как бы барометром забот, свалившихся на его широкие плечи. Но никогда он еще не был тем человеком, который стоял сейчас перед ней.

Она встретила его взгляд, покорно подчиняясь вежливому приказу. Сказанные им слова благодарности, перечисление того, что она сделала за сегодняшнее утро, уважение даже к самому маленькому делу вызвали румянец удовольствия на ее тронутых загаром щеках, и ее зеленые глаза заискрились.

Джон дотронулся пальцами до ее лица, переложив пакет в другую руку и прижав его к груди. Его пальцы вытерли следы, оставленные мыльной пеной, затем подушечкой указательного пальца он стер остатки муки с ее шеи и заботливо провел по россыпи бледных веснушек на ее носу и высоких скулах. Его чуткие пальцы ощущали тепло ее кожи, которая от этих прикосновений вспыхнула еще ярче.

– Я кое-что привез тебе из города, – задумчиво произнес Джон, думая о чем-то своем. Он почувствовал легкое возбуждение, что было крайне неуместно. Перед ним стоял маленький оборвыш в платье не по размеру, с распущенными волосами. Кудряшки свисали на лоб, до бровей, и облачком окружали ее лицо. Его тело, вне всякого сомнения, хотело ее, и он быстро убрал руку, чтобы не поддаться искушавшей его невинности.

«У нее сочные губы, полные и яркие», – подумал он. Они изогнулись в улыбке, которая искушала его попробовать их вкус; он был уверен, что этот вкус окажется сладким и терпким одновременно. И затем, наказывая себя за вожделение, которому он позволил вспыхнуть с такой силой в его изголодавшемся теле, он резко потряс головой и подошел к стулу, на котором еще недавно сидел Стивен Буш.

Он выдвинул его на середину комнаты, так, чтобы оказаться рядом с ней. Лотти машинально села на стул, который Джон ей предложил. Пакеты были громоздкими и тяжелыми, и пальцы на его левой руке побелели от напряжения. Он положил пакеты к ней на колени; она поочередно ощупала их, пытаясь понять, что в них, и ее глаза расширились от удивления.

– Это все мне? – В ее словах слышался испуг.

– Здесь только некоторые вещи, которые тебе необходимы, – без церемоний сказал Джон. Он присел на корточки около нее, его руки свободно свисали между коленей.

Лотти повернула свертки и стала медленно с любопытством ощупывать бумагу кончиками пальцев, словно хотела отсрочить момент открывания.

– Ну же… открой их, – сказал он, беспокоясь, одобрит ли она его выбор.

Очень осторожно ее пальцы развязывали веревку, и его нетерпение возрастало с каждым узлом, который она развязывала. Его губы сжались, когда он наблюдал неспешные движения ее рук. Когда последняя веревка, обвязывавшая больший из свертков, была размотана, он отобрал ее и нетерпеливо засунул в карман рубашки.

Лотти развернула бумагу, и в ее глазах зажглось ожидание, когда палец скользнул под последнюю обертку. Девушка невольно вскрикнула, обнаружив, что там находится. Затем она заглянула туда, желая убедиться еще раз, что не ошиблась, и закрыла рот рукой, а ее глаза широко раскрылись в радостном изумлении.

– О, Джон, – прошептала она, и ее лицо вдруг озарила мягкая улыбка.

Он широко улыбнулся, наслаждаясь радостью, исходившей от нее, и чувствуя себя счастливым от ее счастья.

Бумага упала на пол, когда она развернула ткань. Лотти подняла ее, повернула к свету, падавшему из окна, чтобы лучше разглядеть, и наклонила голову, рассматривая сокровище, которое держала в руках. Она залюбовалась материей, которая ей так понравилась неделю назад в магазине в Миль-Крике.

– Тебе нравится, Лотти? – спросил Джон с плохо скрываемой радостью.

– О да, – выдохнула она, – у меня никогда не было таких хороших вещей, ничего такого… такого… – Ее голос прервался, она была не в силах подобрать слова.

– Разверни теперь другой сверток, – поторопил он, нетерпеливо ожидая ее впечатления от ботинок. Ее реакция на подарки выдала ребенка, затаившегося в этой женщине. Он подвинулся и взял ткань из ее рук, чтобы положить на стол.

Она снова принялась трудиться над веревками, и он с трудом подавил в себе желание отобрать у нее сверток и сделать все побыстрее. Но что-то подсказало ему, что лучше этого не делать: ожидание, что же там, внутри, растягивает удовольствие с каждой развязанной веревкой, очередным слоем бумаги она приближается к разгадке, и прелесть подарка во многом состоит именно в этом.

В конце концов, она развернула коробку, осторожно приподняла крышку за один край и заглянула под нее. Глаза Лотти округлились от удивления, она передала Джону крышку. Ее ноздри раздувались, а учащенное дыхание говорило больше любых слов.

– Они такие мягкие, – наконец произнесла она, проведя ладонью по коже, которая была предназначена для того, чтобы нежно облегать ее щиколотки. Пальцы сосчитали пуговицы. – Откуда ты узнал мои размеры? – спросила Лотти, оторвав взгляд от подарков и глядя в его блестевшие удовольствием глаза.

– Я измерил твой старый ботинок, нарисовал его на бумаге и показал Женевьеве, – скромно сказал он. – Надеюсь, они подойдут. Лучше примерь и посмотри.

Девушка поспешно замотала головой.

– О нет, я не могу, у меня грязные ноги, – объяснила она, пряча ноги под стул, чтобы он не увидел их.

Джон быстро поднялся, взял у нее коробку и сел на полу у ее стула.

– Это легко исправить, – сказал он беззаботно. – Просто сними свои старые ботинки, и мы возьмем тряпку и кусок мыла, намылим и…

– О нет! – в страхе вскричала она, мотая головой. – Ты не сделаешь этого!

– Хочешь, поспорим? – спросил он, в то время как его руки уже смачивали один конец полотенца, висевшего рядом с умывальником. Затем, взяв таз, наполовину наполненный водой, он вернулся к ней.

Несмотря на решительные протесты, Джон стащил с нее ботинки, которые плотно прилегали к ее ноге, и услышал тихий стон, который она пыталась сдержать, когда ботинки оказались на полу. Он работал быстро, споласкивая ее ноги, так как боялся, что ее скромность будет этим шокирована.

Маленькая ножка покоилась в его ладони, пока он вытирал ее другим концом полотенца. Его пальцы нащупали красные вмятинки, оставленные ботинками в местах, где они сдавливали ей ногу. Он нахмурился и потряс головой, отгоняя злость, закипавшую в нем из-за того, что она так долго вынуждена была терпеть муки.