Джон был поражен. Он никак не ожидал, что кокетство Женевьевы – всего лишь маска. Он коснулся кончиками пальцев ее щеки.

– Я не хотел сделать тебе больно, – сказал он. – Могу ли я чем-нибудь помочь?

Она покачала головой и через силу улыбнулась. Потом достала из кармана передника кружевной платочек и поднесла к своим заплаканным глазам.

– Нет, Джон, у меня все в порядке. Пожалуйста, забудь о том, что я говорила, – тихо произнесла она.

Вихрь закружился у него в голове, когда он попытался вспомнить всех молодых людей, которые влюблялись в стоящую перед ним очаровательную девушку. Около дюжины мужчин смотрели голодными глазами на дочку хозяина магазина. Но претенденты на ее руку и сердце оставались ни с чем.

История ее матери-француженки была известна в Миль-Крике. Дама, живущая в большом двухэтажном доме за белым забором, ежедневно часами играющая на пианино, совсем не походила на других обитателей городка. Обожаемая своим скромным мужем и дочерью, в которой она души не чаяла, Мария Слокум жила как герцогиня. От этой светской женщины и коренастого лавочника и произошло темноволосое создание, которое очаровывало мужское племя, будучи еще подростком. Женевьева уже давно привыкла к восхищенным взглядам и была со всеми одинаково дружелюбна. Но сейчас… в кого влюблена Женевьева? Это оставалось для Джона загадкой, и он решил обдумать это как-нибудь потом.

Сегодня ему нужно было выбрать башмаки для Лотти и побыстрее вернуться на ферму. Джон ушел сразу после завтрака, сказав, что едет в город. Лотти заботливо следила за детьми, но… он вспомнил, как она обняла их и попросила подойти и попрощаться с ним. Они исполнили ее просьбу неохотно, правда, ему показалось, что лакричные палочки или горсть леденцов вполне подойдут для успокоения их оскорбленных чувств.

Женевьева выбрала другую пару, погрубее, но все же намного более изящную и привлекательную, чем неуклюжие ботинки Лотти. Она взяла в руки бумажку, на которой Джон обвел контур подошвы, и с улыбкой подняла на него глаза.

– Ты поставил сюда ботинок, а потом его обвел? – спросила она. – Если я просто приложу след к новому ботинку, это будет правильный размер?

Он откашлялся и покачал головой:

– Нет, мне нужен чуть больший размер. Эти ботинки жмут Лотти.

Женевьева огорченно взглянула на Джона.

– Как же она носит их? – спросила она. – Неужели они натирают ей ноги?

– Боюсь, что да, – ответил Джон. – Думаю, поэтому она ходит босиком при каждом удобном случае.

– Босиком? – с ужасом в голосе произнесла Женевьева. Она являлась владелицей туфель и ботинок всевозможных моделей, и ее нежные ножки были обуты всегда, кроме тех случаев, когда она лежала в постели.

– Да… – Перед его глазами встала картина, от которой он не мог избавиться при всем желании. Босые розовые ножки, которые энергично переступали по деревянному полу кухни. Или ножки едва прикрыты соломой в амбаре… Ножки, которые он держал в руках… Джон тряхнул головой и улыбнулся, как будто скрывал какой-то забавный секрет.

– Да… – повторил он. – Она ходит босиком.

– Она больше не будет ходить без обуви, – сказала Женевьева решительно, доставая из-под прилавка другую пару и прикладывая один из башмаков к листу бумаги. – Думаю, эти подойдут, – сказала она, аккуратно смахивая пыль с мягкой кожи. – У нее есть пуговички для застежки?

Джон взглянул на нее, не понимая, о чем речь. Потом смутился:

– Думаю, у нее нет…

Женевьева взяла застежку с одной из полок и вложила ее внутрь.

– Не забудь сказать ей, где лежит застежка, – посоветовала она, упаковывая пару в коробку и перевязывая ее.

Глянув через плечо, Джон увидел, как в магазин вошли две женщины, и тотчас же понизил голос:

– По дороге я встретил уезжающего из города пастора. Я все думаю, куда же он направлялся? Может, старому Карлу Вебстеру стало хуже?

Она покачала головой, и печальный, задумчивый взгляд как-то не вязался с ее улыбкой.

– Я ничего об этом не слышала, – ответила она. – Может быть, он просто уехал, чтобы поговорить с кем-нибудь за городом. – Ее слова были осторожны и уклончивы, она отвернулась от Джона, подбирая крем для новых ботинок Лотти. – Это понадобится ей. – Немного помедлив, девушка добавила: – Скажи ей, что это подарок от меня.

– Спасибо, Женевьева. Подсчитай, сколько я должен, и добавь каких-нибудь конфет.

Джон засунул крем в задний карман брюк, приподнял крышку высокой стеклянной банки со сладостями и выложил на прилавок несколько конфет.

Держа кожаный кошелек в руке, он выбрал несколько монет и заплатил. Затем взял сладости, завернутые Женевьевой, положил их в сумку и, быстро попрощавшись, вышел из магазина.

Девушка грустно смотрела ему вслед. Она не разговаривала со Стивеном этим утром, но, вне всякого сомнения, он направлялся к дому Тиллмэна.

Лотти подвернула рукава настолько высоко, насколько позволяли приличия, но все равно замочила нижнюю кромку. Она стиснула зубы и удвоила усилия. Стирка не была ее любимым занятием, и даже яркое солнце и теплый ветерок не доставляли ей удовольствия этим утром.

Джон уехал в город, оставив ее с капризничавшими детьми. Она, конечно, не имела права расспрашивать Джона о его делах в городе, но ей сегодня очень хотелось поехать с ним. «Стирка могла бы, и подождать», – подумала Лотти, взглянув на полное корыто белья.

Натянув веревку, она развесила простыни. На эту веревку ей указал Джон – аккуратно свернутая кольцами, она висела на гвозде, вбитом над крыльцом. Судя по скопившейся на ней грязи и пыли, она висела там уже давно. Лотти намочила веревку и очистила очень тщательно, прежде чем развесить белье. Один гвоздь кто-то вбил в стену зернохранилища, а другой – в стену коптильни; его обнаружил Томас, помогавший ей выбрать место для веревки. Потом Сисси вспомнила о высоком тонком шесте с гвоздем, вбитым в самую верхушку, который мог бы поддержать веревку с тяжелым мокрым бельем.

В сиротском приюте использовались прищепки, но Джеймс, очевидно, не счел нужным купить их для жены. Лотти прищепок явно не хватало, но она не решилась попросить Джона купить их. Неопределенность собственного положения мучила ее со вчерашнего дня. С тех пор как она, наконец, увидела человека, который покинул ее. «Положение, мягко говоря, двусмысленное», – решила Лотти. Она зависела от чьей-то прихоти… И сейчас вдруг ощутила холод неопределенности – несмотря на то, что день был теплым и солнечным, ее охватила дрожь.

Лотти рассеянно пригладила одной рукой локон, все время падавший на щеку. Пальцы ее оставили на волосах влажный мыльный след. Она продолжала стирку.

– Мисс Лотти! – позвал Томас, стоя у двери амбара. – Я вижу, кто-то едет вниз по улице в коляске! – прокричал он, сложив ладони рупором.

– У нас будет гость! – стоя на крыльце, радостно завопила Сисси. Она вытягивала шею в попытке разглядеть коляску.

– О Господи, – пробормотала Лотти, – только этого мне сегодня не хватало…

Она шумно выдохнула и поджала губы. Вскоре черная коляска приблизилась к крыльцу.

В своем старом платье Лотти являла жалкое зрелище. Суетливыми движениями она разгладила ладонью подол, лишь добавив на платье влажных пятен. Подняв голову, она увидела элегантно одетого Буша. Пастор выбрался из коляски и остановился всего в нескольких шагах от девочки.

– Вот напасть, – прошептала Лотти с озабоченным видом.

Глаза ее наполнились страхом, когда она встретила внимательный взгляд мужчины, который «выписал» ее из сиротского приюта в Нью-Хоуп.

– Доброе утро, мисс О'Мэлли, – проговорил он официальным тоном; прямой как жердь, он держал шляпу перед собой.

Лотти кивнула, судорожно сглотнув, – слова, которые она пыталась произнести, застряли у нее в горле. Она беспомощно развела руками и указала на мокрое белье в корыте, на стиральную доску, на широкую табуретку, стоявшую перед ней, и на скамейку с корзиной отжатого белья.

– Я стираю, – зачем-то объяснила Лотти и тут же поняла неуместность своих слов. Любому дураку было бы ясно, чем она занимается.

– Боюсь, я приехал в неподходящее время, – как бы извиняясь, сказал пастор. – Но я чувствовал, что мне необходимо поговорить с вами, мисс О'Мэлли.

Лотти кивнула в знак согласия.

– Может быть. – Защищаясь от солнца, она подняла к глазам руку. «Он высокий, – подумала она. – Не такой широкоплечий, как Джон, но на несколько дюймов выше. В общем, не урод. У него большой красивый рот и мягкие движения. И голос… глубокий, мелодичный, красивый голос…»

Лотти еще раз вытерла руки о влажный подол своего платья и направилась к дому.

– Прошу вас, проходите, мистер Буш, – пригласила она, возможно, несколько поздновато вспоминая о правилах хорошего тона.

Его кивок был изящен.

– Благодарю вас, мэм, – сказал он, с легким поклоном пропуская Лотти вперед.

В доме было жарко от разогретой печки, в которой Лотти пекла хлеб. Она наклонилась над печкой, чтобы проверить, не испеклись ли булки. Затем вытерла пот со лба.

Булочки были почти готовы. Как только Лотти распахнула дверцу печки, комната наполнилась ароматом свежеиспеченного хлеба. Пастор повел носом, а Сисси радостно воскликнула:

– Как вкусно пахнет, мисс Лотти!

Девочка была неотразимой маленькой проказницей. Лотти улыбнулась, и эта улыбка внезапно преобразила весь ее облик. На глазах невзрачная замухрышка вдруг превратилась в красавицу.

– Я думал, что вы самая обычная молодая женщина, мисс О'Мэлли, – сказал Стивен Буш, смутившись.

Он пристально следил за ее движениями. Следил за тем, как она проворно вынула хлеб из духовки и тотчас наклонилась, чтобы ласково потрепать Сисси по головке.

Лотти была ошеломлена последними словами пастора.

– Что вы имеете в виду? – быстро спросила она, не сознавая всей пикантности вопроса, думая только о своем растрепанном виде и чувствуя, как краска заливает ее щеки.