«Вы имеете в виду, что в этом случае вы откажетесь от права на меня?» — воскликнула я.

«Дитя мое, вы независимы от меня с этого момента, — ответил он. — Я продам свой дом и уеду прочь отсюда». А затем он добавил: «Что касается убытков, которые я понесу при ликвидации дела вашего дяди, происходящих от потери одолженных мной денег, я проглочу эту обиду с сознанием, что принес эту маленькую жертву на алтарь вашего счастья».

Когда Сен-Лауп прояснил для меня все обстоятельства того плана, о котором ты только что рассказал мне, я ясно поняла весь смысл его речи, я ясно поняла, что он твердо решил потерять две трети той суммы, которую он одолжил нашему дяде, чтобы тем самым нанести мне неотразимый удар в спину, я хотела избавить нас обоих от подробного описания всех этих событий и того, что за ними последовало. Сен-Лаупу удалось заставить меня взять назад каждое из произнесенных мной слов, за исключением только слов о моей любви к тебе. И… и я была вынуждена, используя все подобающие для этой цели выражения, просить его о возобновлении нашей помолвки.

Фелиция замолчала и, высоко подняв голову, стала неотрывно смотреть вдаль, в которой вершины холмов на той стороне реки словно горели в пламени последних лучей заходящего солнца. Недолгое тепло яркого ноябрьского дня сменила вечерняя свежесть, проникшая даже в то защищенное от ветра место, где мы стояли. Зеленая мантия плюща на стенах трепетно дрожала под изменчивыми порывами ветра, а плотно пригнанные кусочки стекла на гребне ограды искрились, словно тонкие льдинки, в светлых и прозрачных сумерках.

— Бог мой, — тяжело простонал я наконец, — почему наш дядя так слеп — и не только к твоим чувствам, но и к презренной личности этого человека! Даже Уэшти… даже старый Генри…

Фелиция откликнулась на мои слова сухим неприятным коротким смешком.

— Бедная Уэшти? Это несчастное создание о чем-то говорило с тобой? Я сказала ей, что она может не волноваться за меня. Но подумай, Роберт, подумай только, что могло поддерживать ее веру в весь этот ужас. Можно согласиться, что мосье был прав, ужаснувшись увиденному под своим порогом. Такую горничную своей жены он бы просто не вытерпел. Ох!

Фелиция тихо вскрикнула, так как Де Рец, преодолев с легкой грацией утыканную стеклом стену высотой в шесть футов, приземлился почти рядом с девушкой. Пес застыл у ее ног, его большая голова терлась о ее локоть, а темные глаза испытующе глядели в ее лицо.

— Прочь, Де Рец, прочь, — приказала Фелиция собаке. Никогда прежде я не видел, чтобы девушка проявляла к собаке какие-то иные чувства, кроме любви и нежности; но сейчас, к моему удивлению, она отшатнулась от пса, схватилась за мою руку и держала ее в своей до тех пор, пока зверь, не сводивший глаз с ее лица; прижимался к ее ногам. — Заставь его уйти, Роберт. Я стала ненавидеть это животное.

— Пошел прочь! — крикнул я и замахнулся на зверя своей палкой. Пес, рыча, припал к земле, готовый в любую минуту наброситься на меня, как это происходило всякий раз, когда я пытался приказывать ему: и контроль над моими напряженными нервами, который я сохранял над ними весь этот долгий день, был утерян. В древке палки, которую я носил с собой, покоился клинок, извлекаемый из него за набалдашник. С энергией отпущенной пружины я единственным взмахом моей здоровой руки обнажил стальное жало и нанес удар, — довольно неуклюжий. Но Де Рец, выскочив в открытые ворота и промчавшись через двор конюшни в сторону садовой кухни, успел-таки спастись бегством.

— По крайней мере, — произнесла Фелиция с дрожью в голосе, — мосье обещал, что когда мы поженимся, он избавится от этого животного.

У меня вертелись на языке Слова о том, что даже в исполнении этого обещания девушке будет отказано, так как Сен-Лауп рассчитывает на этого зверя как на стража своей жены. Но с чего я начну объяснение, спросил я себя. И потому просто сказал:

— Но я думал, что ты любишь эту собаку, — так как у меня еще не исчезло удивление, вызванное ее отвращением к этому зверю.

— Уже нет — после той ночи, когда на тебя напал волк, — сказала она мне. — Он так похож на того волка… Кроме того…

— Что кроме того? — спросил я, так как девушка не решалась продолжать.

— О, это, должно быть, нелепо и смешно. Я, наверное, слишком наслушалась глупостей Уэшти. Но недавно мне показалось, что Де Рец, когда он останавливает на мне свои огромные глаза, способен прочитать мои мысли. Заметил ли ты, что не можешь своим взглядом заставить его, как любую другую собаку, опустить глаза? А эта его манера сидеть с поднятыми от пола передними лапами, когда кроме него в комнате есть хоть один человек, словно предъявляя этим самым свои претензии на свое равенство с людьми! Я спросила мосье де Сен-Лаупа, видел ли он когда-нибудь, как его собака делает все это. Потому что Де Рец никогда и нигде не появляется рядом со своим хозяином: в самом деле, я никогда не видела их вместе. И мосье ответил мне, что твердость взгляда и прямая стойка являются характерными чертами данной породы собак.

Мой ум и воля находились в смятении, когда в сгущающихся сумерках я возвращался домой. В моем сознании всплывала беспорядочная вереница образов и ощущений последних нескольких минут: мой дядя в окне гостиной, приглашающий нас в дом; его глаза, избегающие моего взгляда; моя уверенность в том, что даже если он и выскажет свое сожаление, он все равно будет в глубине души рад, что ему не придется выносить мой молчаливый укор, останься я в этот вечер на ужин. Лицо Фелиции, куда более спокойное и непоколебимое, чем в тот момент, когда мы только вышли вместе с ней в сад; и твердое хладнокровное пожатие ее руки при прощании.

На мгновение я почувствовал острое желание попробовать оказать воздействие на дядю, проявляющего такую «заботу» о своей племяннице, и рассказать ему о том откровенном саморазоблачении мосье де Сен-Лаупа, случившемся сегодняшним днем. Впрочем, ход этот был куда менее разумен, чем интуитивное предчувствие, удержавшее меня от совершения этого бесполезного поступка. Тяжелой поступью я шел вперед, с каждым шагом мой рассудок становился чище и светлее, и в конечном счете я пришел к выводу, что поступил правильно. Сейчас мысли моего дяди не могли быть переключены на какие-либо явления, не имеющие прямого отношения к его хитрой игре. Он проявлял интерес лишь к тем вещам, которые могли быть чем-то полезными ему и критически относился к тем человеческим страстям, которые не находили удовлетворения в законном супружестве, а потому представлялись ему таким же бесполезным делом, как непонимание его пристрастия к законно приобретенному и оплаченному обеду.

Что же касается истории с полоской человеческой кожи, то ее таинственное заморское происхождение скрыло бы от дядиного понимания всю ее важность и значение. Если бы вместо этого он столкнулся с чем-нибудь вроде поддельного банковского чека или сфабрикованного счета, то уж этим-то бумагам он устроил бы самую ревностную и тщательнейшую экспертизу. Но Сенегал, паши, гаремы и прекрасная черкешенка — вещи, о которых он мог думать лишь как о восточной сказочной мишуре — свели бы в его глазах мой рассказ лишь к каким-нибудь приключениям Синдбада-морехода или похождениям Али-Бабы и Сорока разбойников из сказок «Тысячи и одной ночи».

Я мог, конечно, откровенно рассказать дяде о чувствах Фелиции и о подлинных мотивах ее поступков. Но я представил себе то выражение возмущения на его лице, с каким он станет выслушивать меня, его демонстративное высокомерное нежелание поверить в то, что какая-то женщина, а менее всего его родственница, способна торговать собой ради получения каких-то выгод. Я представил, как он будет копаться в подробностях, задавать девушке, но не в моем присутствии, тягостные вопросы, и в конце концов уступит ее уму, твердости и ловкости и своему желанию не верить в то, во что ему не хочется верить. Мне нетрудно было представить себе, каким окажется результат такого разговора. После него и дядя, и Фелиция станут считать меня всего лишь ревнивым глупцом и назойливым, вмешивающимся во все дела скандалистом, после чего я буду лишен всякой возможности находиться вблизи от Фелиции и быть ей полезным.

Но, увы, одной возможности, способной разрешить все трудности, возникшие на нашем пути, я не уделил должного внимания. С затянувшимся отсутствием эсквайра Киллиана мне стало казаться, что мои надежды на завещание старого Пита и спрятанные им сокровища, появившиеся у меня на прошлой неделе, безвозвратно погибли. Не вдохнула в меня надежду и записка от эсквайра, которую я нашел у себя и в которой адвокат сообщал мне о своем возвращении и просил меня потерпеть еще некоторое время. Но кое-что более важное привело меня в себя. Это были мои отвага, храбрость и мужество, которые, казалось, каким-то удивительным образом покинули меня в тот вечер, когда волк искалечил мое плечо Они возникли и заполнили мою душу вкупе с яростью и бешенством, когда Де Рецу удалось спастись бегством от моего клинка. Возможно, называя эти чувства отвагой, храбростью и мужеством, я даю им слишком возвышенные имена, ибо они так и не принесли вместе с собой надежды. Это были только преследующие меня по пятам желания бороться и отстаивать свои права до того мгновения, пока силы рока не сокрушат меня.

Я сгорал от стыда и позора при мысли о том, что до сих пор я лишь отступал и тушевался перед стоящими предо мной трудностями. Свою искалеченную правую руку я совершенно не упражнял — не считая нескольких обескураживающих попыток взять в руки перо, а тренировал лишь свою левую руку. Моя неудачная попытка нападения на собаку в саду была смешна и нелепа в своем диком и необузданном бессилии. Я скрежетал зубами от досады, думая, что будь я в состоянии нанести точный удар, Де Рец сегодня был бы уже мертв. Если бы я только мог знать, сколько мерзости было бы уничтожено вместе с ним, верю, горькое чувство глубочайшего огорчения смогло бы погубить меня.

Я сразу же поставил свое воодушевление себе на службу. За ужином я обошелся без помощи моей доброй домоправительницы, для которой стало обыкновением прислуживать мне за столом. Кроме того, я объявил ей, что впредь буду самостоятельно вставать с постели, бриться и одеваться к завтраку, несмотря на то, что, вероятно, моя неловкость и будет задерживать принятие пищи до полудня. Затем, приведя ее в смущение сообщением, что она не должна поднимать тревогу из-за некоторых необычных звуков, которые станут долетать до ее слуха, я взял две свечи и дуэльные пистолеты отца и провел вечер в подвале, упражняясь в стрельбе по мишеням.