— Как вы смогли это сделать? — спросил Джордж у Александры, которая выглядела не правдоподобно хорошо для женщины, которая всего несколько часов назад была при смерти.

— Я обманула ее, — ответила Александра.

Она отпила еще. — Я сказала ей, что мне плохо, и она подошла помочь. И тогда я ударила ее, а потом связала. Это ей за то зло, что она причинила тебе, Дуглас. Надеюсь, что ты меня понимаешь.

— Я понимаю, — расхохотался Дуглас. Жанин продолжала ругаться.

— Она не умолкает с тех пор, как я ее связала. Но я же не знаю французского. Понятия не имею, что она там говорит. Она оскорбляет меня, Дуглас?

Дуглас весело посмотрел на жену:

— Возможно, начинала она с тебя, но сейчас она уже оскорбляет твоих внуков.

— Это правда, — подтвердил Джордж, глядя на свою любовницу, — сейчас она проклинает всех твоих потомков и ныне здравствующих родственников.

— Слушайте, — обратился к присутствующим Тони, — по-моему, мы должны ее развязать. Как ты считаешь, Александра, она уже достаточно наказана за свои грехи?

Александра сделала еще один глоток.

— Ну хорошо, — согласилась она наконец. — Я не хочу совсем ее уморить, то есть в принципе можно было бы, но сейчас я не в состоянии этим заняться всерьез. И тем не менее она должна знать, что я способна на многое и впредь не потерплю, чтобы так обращались с моим мужем. Она больше никогда не посмеет причинить вред Дугласу. Никогда.

Дуглас повернулся к Джорджу и что-то быстро произнес по-французски.

— Что ты ему сказал? — спросила Александра голосом, полным подозрений.

— Я сказал, — медленно ответил Дуглас, улыбаясь ей, — что как только ты овладеешь французским, тебя нужно будет напустить на Наполеона. Джордж согласился со мной, что в этом случае корсиканским повстанцам не поздоровится.

— Не уверена, — возразила Александра, нахмурив брови, с беспокойством в голосе, — видишь ли, я не очень хорошо себя чувствую, во всяком случае, в данный момент. А сколько времени может потребоваться на изучение этого проклятого языка?

Она вдруг умолкла, посмотрев на Дугласа остановившимся взглядом.

— О, дорогой, — вымолвила она и упала в обморок.

Чашка выпала у нее из рук, и кофе пролился на пол. Жанин замолчала. Тони и Дуглас подскочили к Александре и опустились на колени.

— Я думаю, месяца через три она сможет ругаться на французском как на родном, — сказал Тони, прощупав у нее на горле устойчивый пульс. — Перестань трястись, Дуглас. С ней все будет в порядке. Это просто от волнения, обычный обморок.

Глава 24

На следующее утро ровно в шесть часов трое мужчин и Жанин Дода прибыли на судостроительную верфь. Кого там только не было: рабочие, солдаты, моряки, повара, проститутки, торговцы всеми мыслимыми товарами. Они спрятались м стали ждать.

Они простояли в укрытии до тех пор, пока не услышали крики, что на резиденцию генерала Белесьена напали неизвестные; охранники были ранены и связаны, а сам генерал исчез.

Им были слышны обрывки разговоров проходивших мимо них людей. Все обсуждали происшествие. Вдруг наступила мертвая тишина.

Сначала “это” увидело человек пятьдесят мужчин и женщин; через несколько минут их количество выросло до нескольких сотен, и все молчали и смотрели. Потом раздалось хихиканье, затем взрыв смеха. Народ все прибывал и прибывал. Смех становился все громче. Постоянная ругань генерала и его угрозы всем и каждому всегда вызывали неприязнь у людей, и теперь они с полным правом воздавали ему по заслугам.

Вдруг кто-то из мужчин выкрикнул:

— Господи, да ведь это же свинья, из большой жирной генеральской породы свиней! Все закричали наперебой:

— Какое огромное пузо он себе наел, отнимая наш урожай! Вор и свинья, эгоистичная свинья!

— Свинья! Свинья! Посмотрите на свинью!

Джордж взглянул на Дугласа, потом на Тони. Теперь им уже можно было не прятаться и говорить свободно. Шум толпы заглушал все. Они стали смеяться и хлопать друг друга по плечам. Жанин Дода от избытка радостных чувств обняла Тони.

Генерал Белесьен стоял на высоком деревянном ящике, привязанный к столбу; руки были заломлены так сильно, что огромный живот выдавался вперед еще сильнее. Он был совершенно голый; к голове у него были привязаны свиные уши, которые Джордж стащил у местного мясника; на нос ему Привязали свиное рыльце. Тело его было таким же розовым и жирным, как у свиньи, и потому не нуждалось в дополнительных уточнениях.

Его подчиненные сделали попытку освободить его, но толпа отбросила их назад. Она еще не насладилась зрелищем.

Наконец Дуглас дал знак уходить. Жанин несколько удивленно сказала Джорджу:

— Ты смеешься? Не могу в это поверить. Ты же никогда не смеешься. Он сразу посерьезнел:

— Я не собирался смеяться. Я знаю, что не должен этого делать.

— Каждый человек должен смеяться, — не согласился с этим Тони. — Смех делает сильным, он помогает переносить любые невзгоды, позволяет легче и проще смотреть на жизнь.

Дуглас не сказал ничего. Ему хотелось поскорей увидеть жену. Александра так рвалась пойти вместе с ними, но он ей не разрешил. Она еще слишком слаба. Он твердо стоял на атом, как она его ни уговаривала. Сейчас же он пожалел, что не взял ее с собой; можно было принести ее на руках, зато как бы она порадовалась.

Теперь, думал он, им нужно суметь выбраться из Франции целыми и невредимыми.

* * *

Через три дня Дуглас с Александрой на руках и с Тони за спиной въехал в Нортклифф-холл.

Здесь была такая же суматоха, как во Франции в день исчезновения генерала Белесьена, только она была радостной и веселой. Дуглас поднял глаза и увидел Мелисанду, быстро спускающуюся с парадного крыльца. Она была так красива, как не может быть красива женщина из плоти и крови; красива так, что при взгляде на нее перехватывало дыхание; но он с удивлением обнаружил, что всего лишь приветливо улыбается ей. Она искала глазами Тони и, увидев его, подхватила свои юбки и помчалась к нему со всех ног. Она упала к нему на руки с криком:

— Господи, ты жив! Как я волновалась за тебя, как..

Больше она ничего не сказала, так как Тони закрыл ей рот звучным поцелуем.

Дуглас снисходительно улыбался.

Он посмотрел на жену и увидел слезы в ее глазах. Его тут же охватила паника.

— Ты больна? Тебе плохо? Где болит? Она покачала головой и вытерла глаза тыльной стороной руки. у пятидесяти слуг, у Синджен и моей матери. У нас всего две минуты. Скажи мне, в чем дело.

— Ах, просто она так красива.

— Кто? А-а, Мелисанда. Ну да. Ну и что? Она одеревенела в его руках. Он разулыбался.

— Ну, ты опять ревнуешь.

— Нет, черт тебя возьми!

— Да, да, ревнуешь, глупышка. А скажи-ка мне, Алике, Мелисанда говорит по-французски?

— Нет, ей очень плохо даются языки, и акцент у нее еще ужасней моего. Зато она хорошо рисует.

— Она не стала бы учить французский, чтобы спасти меня.

— Это абсолютно ничего не значит. Дуглас продолжал с ласковой усмешкой:

— Интересно, как бы это звучало по-французски. Послушай, Алике…

— Ты назвал меня Алике?

— Ну да, конечно. Если ты предпочитаешь “возлюбленная”, ты, несомненно, услышишь и это. И упрямая, и ненаглядная, и желанная, и замечательная. Теперь же послушай меня. Я думаю, что твоя сестра красива. В атом нет ничего нового. Но она — не ты. Нет, это неважно сейчас. Что важно, для Тони, так это то, что она становится лучше под его непосредственным влиянием. Тони сказал мне вчера, что он надеется, что когда-нибудь ее характер станет таким же прекрасным, как она сама.

— Правда, Дуглас?

— Что именно?

— — Ненаглядная?

Он поцеловал ее. Услышав смех, он медленно поднял голову и увидел на ступеньках Синджен, которая глупо улыбалась. За ней, поджав губы, стояла вдовствующая графиня. Она засыпала сына градом вопросов:

— Где ты был все его время, Дуглас? И что здесь происходит? Я требую, чтобы мне объяснили. Почему ты несешь ее на руках?

— Хорошо, мама, я объясню тебе все, но попозже. А что касается этой малышки, то она болела.

— По-моему, она прекрасно себя чувствует. А почему она завернута в одеяло?

— А потому, — ответил Дуглас, подходя к матери, — потому что, кроме него, на ней ничего нет.

— Дуглас! Ты же знаешь, что это не правда, — возмутилась Алике, когда они вошли в холл.

На самом деле на ней было уродливое платье, подаренное ей Жанин Додэ. Подарок красноречиво говорил, что француженка тщательно выбирала его из своего гардероба. Ноги Александры были босыми и высовывались из-под одеяла. Дуглас не хотел останавливаться, чтобы купить ей обувь. Она не спорила. Так приятно, когда муж носит тебя на руках.

— Просто мне легче было увильнуть от расспросов, сказав, что ты голая.

— Что случилось? — догнала их Синджен.

— Мы все потом расскажем.

Дуглас повернулся к слугам и громко сказал:

— Мы все живы, здоровы и вернулись домой. Благодарим вас всех за внимание и заботу.

Слуги приветливо улыбались. Холлис стоял, горделиво скрестив руки на груди. Александра почувствовала неимоверное облегчение. Может быть, все будет хорошо. Может быть, даже ее свекровь смягчится и полюбит ее. Может быть, она и правда стала ненаглядной для Дугласа. Может быть.

Дуглас отнес ее в спальню и положил на кровать. Потом поцеловал ее и стянул с нее одеяло.

— Мама теперь, наверное, думает, что ты — распущенная женщина, и что ты, должно быть, сама сожгла свою одежду, чтобы скомпрометировать меня. Придется ей сказать, что я и так полностью скомпрометировал себя, потому что ты бесконечно меня соблазняла, и я настолько привык к атому, что уже просто не могу без тебя обходиться. Я оказался бессилен против тебя.

Александра облизнула сухие губы.

— Я правда для тебя ненаглядная, Дуглас? Может быть, лишь чуть-чуть?