Лотти первой заметила, что Лилли стала объектом внимания со стороны одного из пассажиров. Она стиснула руку сестры.

— На тебя смотрит один человек, — прошептала она. — Мужчина за соседним столом, волосы у него почти такого же цвета, как у Мариэтты.

И хотя здравый смысл подсказывал ей, что это описание никак не применимо к Джеку Кулиджу, сердце у Лилли замерло. Она с надеждой посмотрела на соседний стол, но в глазах, с которыми она встретилась взглядом, не было ни смешинки, ни золотых искорок. Они принадлежали рыжеволосому мужчине, на которою накануне указали как на освобожденного на поруки преступника. Разочарованная, Лилли уткнулась в свою тарелку.

— Он продолжает на тебя смотреть, — сказала Лотти. Ты думаешь, он считает, что знает тебя?

— Я думаю, он хотел бы с ней познакомиться, — лукаво проговорила Мариэтта. — И думаю, я не возражала бы, пожелай он познакомиться поближе со мной! Ты видела, какие у него широкие плечи? Просто настоящий Геракл.

— Он преступник, — резко отозвалась Лилли. — Его отпустили на поруки при том условии, что он начнет новую жизнь на дальнем севере.

Когда все головы за единственным женским столом повернулись в сторону мужчины, объект их интереса вернулся к своему завтраку.

— Ты думаешь, он ограбил банк? — распахнув глаза, прошептала Эди. — А может, он убийца?

— Я думаю, нам не стоит говорить о нем, он может нас услышать, — разумно посоветовала Кейт. — Никто не знает, получится ли у нас посмотреть пороги Уайтхорса, когда мы туда приедем. А если сможем, кто-нибудь хочет поехать со мной?

* * *

— Я буду играть в кольца с Эди, — сказала после завтрака Лотти.

— И я тоже буду играть в кольца, — заявил Лео, сообразив, что его куда-то не берут, и это ему совсем не понравилось.

Лотти открыла было рот, чтобы запротестовать, но передумала. Она всегда, когда нужно было, присматривала за Лео, и пребывание на пароходе не снимало с нее этих обязанностей.

— А я могу пойти? — спросила Летти, удивив всех, кто уже успел привыкнуть к ее мрачному молчанию.

— Конечно, можешь. — Лотти знала девушку лучше других попутчиц, за исключением, наверное, своей сестры, и понимала, что ее необщительность — это всего лишь застенчивость.

Лилли благодарно сжала руку сестры. Пока младшие будут играть в кольца, она сможет в одиночестве прогуляться по палубе и снова завести разговор со Счастливчиком Джеком. И в этот раз уж точно скажет ему, что она — невеста Пибоди. А там, если Бог даст, он успокоит все ее тревоги и осуществит все ее лихорадочные надежды.

Едва ступив на переполненную пассажирами палубу, Лилли испытала огромное облегчение. Джек стоял с непокрытой головой как раз на том месте, где они разговаривали накануне. Рядом с ним никого не было. Он стоял, небрежно засунув руки в карманы, и явно кого-то ждал.

И Лилли с восторгом поняла, что ждал он именно ее.

— Доброе утро, мистер Кулидж, — сдержанно проговорила она, приблизившись к Джеку.

Он смотрел на море, но тут же повернулся к ней, одарив своей непринужденной улыбкой.

— Доброе утро, мисс Сталлен, — сказал он, вынимая руки из карманов и вежливо склоняя голову. — Может, сделаем круг по палубе, а я тем временем расскажу вам о Доусоне?

— Это было бы прекрасно. — Она с трудом удержалась от торжествующей интонации. Все будет хорошо Она просто знала, что так и будет. — Я наслушалась разных противоречивых рассказов, мистер Кулидж Вы давно живете в Доусоне?

— В Доусоне еще никто не жил долго, мисс Сталлен. — Его густой голос снова сделался веселым. — Четыре года назад его просто не существовало.

Он двинулся вперед, и Лилли, приноровясь к его шагу, пошла рядом.

— Но, думаю, я живу там дольше других, — продолжал он, минуя группу старателей, один из них был в аккуратной одежде цвета хаки, другой — в элегантных бриджах для верховой езды. — Я находился в Сан-Франциско, когда в июле девяносто седьмого в порт вошел «Эксельсиор». На нем приплыли старатели, которые первыми нашли золото на Клондайке. Они привезли столько золота, намытого из ручья Бонанза-Крик, что просто сгибались под его тяжестью, когда сошли на берег. Еще до того, как новость попала в газеты, я купил билет на следующий пароход, отплывающий на север.

Лилли с любопытством посмотрела на своего собеседника.

— Но вы сказали Лео, что не были старателем, — напомнила она; при взгляде на это красивое лицо, аккуратно подстриженные усики и красиво очерченные губы, с небольшой горбинкой нос и загорелую кожу у Лилли засосало под ложечкой. — Никогда не были старателем.

Порыв ветра кинул ему на лоб прядь волос, Джек убрал их назад.

— Я говорил правду, — с усмешкой произнес он. — Есть много способов сделать состояние, помимо выкапывания его из земли.

На лице Лилли отразилось недоумение.

— Гораздо легче извлечь золото из карманов старателей в баре, чем добывать его, стоя по колено в воде, из ручья Вам так не кажется?

Лилли улыбнулась.

— Да. Конечно. Я не подумала. Значит, вы построили и открыли там бар?

— Бары, — поправил он. — И гостиницы. К концу девяносто седьмого года миллионеров в Доусоне на квадратный дюйм было больше, чем в любом другом месте мира, и почти все они жили в лачугах, недостойных даже собаки. Пока я не построил «Палас» и «Мажестик».

Облегчение, которое она испытала, увидев его на палубе, снова охватило ее. Он был далеко не просто профессиональным игроком. Кошмарные игорные дома, о которых говорила мисс Нетлшем, были всего лишь плодом ее воображения. Джек Кулидж был бизнесменом, а бизнесмены — уважаемые люди.

* * *

В нескольких ярдах от этой пары, облокотившись на поручни, стоял и, слегка нахмурившись, смотрел на нее Ринган Камерон. Хотя на пароходе он держался особняком от всех, обрывки услышанных разговоров позволили ему узнать мужчину. Это был Счастливчик Джек Кулидж, профессиональный игрок, который владел более чем половиной Доусона. Имени его собеседницы он не знал.

Знал только, что она не похожа на типичных молодых женщин, которые обычно крутятся вокруг мужчин с такой неважной репутацией Кулидж сказал что-то забавное, потому что девушка рассмеялась У нее был теплый грудной смех Ничего нарочитого или неприличного в нем не было. На Рингана накатила тоска. Он так давно не слышал женского смеха.

Боже, до посадки на «Сенатор» он и женщин-то уже давным-давно не видел. И не успел он защититься от прошлого, как мысли его обратились к Пэтти, и приступ тоски сменился мучительной болью.

Пэтти. Пэтти умерла, он отсидел свое и теперь свободен. Свободен для чего? Хотя он ухватился за возможность выйти на поруки и отправиться на Клондайк, он все же не представлял себя моющим золото в ручьях и оврагах. Алчность никогда не была ему свойственна. Чем он хотел заниматься, так это своим обычным делом, тем. чему учился. Он хотел лечить людей.

Пронзительный ветер трепал его волосы и забирался под зеленую клетчатую рубашку. Да, но кто пойдет к врачу, который отсидел в тюрьме за убийство? Уж конечно, суровые старатели не доверят свои жизни человеку, который отнял жизнь. «Даже если бы они узнали, как все было на самом деле?» — спросил тихий внутренний голос. Он сжал губы под рыжеватыми усами. Обстоятельства не убедили судью, который признал его виновным, и хотя другие люди могли рассматривать десять лет как мягкий приговор, а досрочное освобождение как подарок, Ринган так не считал. Да и почему он должен так считать? Он прикончил человека, который погубил его младшую сестру, человека, который потребовал, чтобы она сделала аборт, человека, который даже не вызвал врача, когда она лежала, истекая кровью.

Ринган стиснул зубы. Когда он двинул Тэду Роуэнтри в челюсть, он не собирался его убивать. Но не испытал никаких сожалений, когда обнаружил, что убил. И до сих пор не сожалеет. Роуэнтри был негодяем. Ниже низкого.

Но если он не раскаивался, что отнял у Роуэнтри жизнь, то в кого же превратился он сам? Уж точно не в высокоморального человека. А врачи — это люди морали. Или по крайней мере те врачи, на которых он всегда хотел походить.

,0н почувствовал, что к нему опять начала подбираться черным псом депрессия, и огромным усилием воли высвободился из ее цепких объятий. Будь он проклят, если теперь, на свободе, поддастся отчаянию, которое отравляло его дни в тюрьме. Не теперь, когда морской ветер треплет его волосы, на тубах высыхают соленые капли, солнце ласкает лицо. Хвала Господу, он свободный человек, и он никогда больше не будет жить в замкнутом пространстве.

Счастливчик Джек и его спутница прогуливались по палубе. Он услышал смешок Кулиджа, снова до него донесся теплый грудной смех девушки. В нем была какая-то восхитительная беспечность. Он напомнил Рингану о естественном смехе ребенка. И в этот момент он увидел, как к женщине подбежал маленький мальчик.

Ринган поудобнее устроился у поручней. Он и внимание-то на нее обратил из-за этой ее непринужденной, полной радости манеры обращаться с детьми. Мальчишка казался сущим постреленком — смышленым и живым. А девочка с косичками и в соломенной шляпке, задорно сдвинутой на затылок, и в черных чулках, немного собравшихся на щиколотках, излучала благополучие и не по годам развитое чувство ответственности.

Когда Счастливчик Джек присел перед мальчиком на корточки, а девочка взяла девушку за руку, к ним смущенно приблизилась другая молодая особа, видимо, присматривавшая за детьми. Она была темноволосой и некрасивой и явно пребывала в сильной растерянности от того, что вынуждена знакомиться с мистером Кулиджем, имеющим сомнительную репутацию.

Наблюдая эту сценку, Ринган снова задумался над тем, кем приходятся дети этой девушке, которая столь дружески общается с Джеком Кулиджем. Она не может быть их матерью: девочке лет десять или одиннадцать, а девушке на вид не больше восемнадцати. У него перехватило дыхание. Пэтти было восемнадцать. И она была милой, любящей и очень-очень глупой.