Шон вытащил из кармана сто долларов и сунул девушке за обширное декольте.

— Со мной друг, — сказал ирландец, — человек светский.

— Приличных людей сразу узнаешь, — ответила негритянка, намекая на щедрый дар Шона.

Она отступила в сторону, пропуская их в дверь. Прихожая вся сияла золотыми и красными красками: красные стены и потолок, золотая дверь, из-за которой слышалась джазовая музыка, золотой резной столик, на котором стоял канделябр с шестью свечами, освещавший прихожую неверным, колеблющимся светом. Девушка вынула из шкафчика два стакана, протянула их гостям. Шон дал ей еще двести долларов, негритянка заперла деньги в ящик. Джо разобрал надпись на стене: «Клуб "Мунлайт"«.

Девушка постучала в золотую дверь, и они вошли в зал, выдержанный в тех же тонах, что прихожая. Там были расставлены небольшие белые диванчики, обращенные, как в театре, к тончайшему тюлевому занавесу. За занавесом, в голубоватом полумраке, виднелись две фигуры: мужчина и женщина, оба цветные, в белых одеждах. Она играла на трубе, а он на пианино, напевая тягучим, томным голосом.

На каждом диване сидело по парочке, все белые. Две официантки в расшитых блестками откровенных нарядах разносили напитки. Многие курили, и сладковатый запах «травки» плыл в воздухе. Джо такой товар продавал, но сам не переносил; у него сразу же заболела голова.

Девушка нашла им место в последнем ряду.

— Вы едва успели, — с улыбкой прошептала она, — спектакль начинается.

Труба закончила мелодию длинной томной нотой, замолкли фортепьянные аккорды, и голос певца словно угас. Зрители негромко захлопали. Потом дуэт исчез с крутящегося помоста, занавес раскрылся, и на сцене появилась круглая кровать, закрытая пурпурной тканью, на которую было наброшено белое атласное блестящее покрывало. На кровати лежала женщина в золотой тунике, в гладком парике золотого же цвета. Труба хрипло выводила страстный блюз, ей медленно вторили ударные.

Раздвинулась боковая штора, и на сцену вышла собака — великолепный кобель борзой, снежно-белый, изящного сложения, с длинными, тонкими лапами, элегантным торсом, аристократически вытянутой мордой. Женщина похлопала ладонью по покрывалу, и собака приникла к полу, навострив уши и застыв в недвижном ожидании.

— Царь, — прошептала женщина исполненным ласки голосом, — любовь моя.

Пес подошел поближе, запрыгнул на постель и вытянулся рядом с женщиной, а она лениво приподнялась, демонстрируя себя публике. Движения ее были полны страстной чувственности.

— Сисси, — пролепетал Ла Манна, узнав женщину. — Сисси, — повторил он, собираясь встать.

— Подожди, — остановил его голос за спиной. — Самое интересное впереди.

Тяжелая рука пригвоздила Джо к стулу. Он обернулся и узнал Хосе Висенте Доминичи.

— Полюбуйся на спектакль, мерзавец, — произнес Хосе Висенте.

Тем временем собака встала и приблизила к женщине морду. Та улыбнулась, поцеловала животное и простонала:

— Царь, красавец мой, сними с меня одежды. — Пес осторожно зажал зубами край туники и стянул ее с женщины. Тело ее засияло ослепительной, великолепной наготой. Борзая отволокла тунику на белый бархатный пуфик и снова подошла к постели, внимательно глядя на женщину.

— Иди ко мне, Царь, — страстно произнесла Сисси, коснувшись рукой своего бедра.

Пес легко запрыгнул на постель и, вытянув морду, приблизил ее к животу женщины, слабо повизгивая.

Сердце Джо то учащенно билось, то словно замирало. Холодный пот градом катился со лба.

Женщина протянула руку и ласкала шею собаки, играя с тонким ошейником, отделанным бриллиантами и сверкавшим нереальным блеском в свете прожекторов. Но противоестественное совокупление было реальным, настоящим; реальными были и страстные вопли женщины, и задыхающееся повизгивание пса, и похоть, охватившая часть публики. Но у многих жуткий спектакль вызвал приступ отвращения.

Хосе и Шон едва успели выволочь из зала Джо Ла Манну. В коридоре его вырвало. То, что ему показали, было вызывающим и оскорбительным для любого, кто это видел, но вдвойне отталкивающим и оскорбительным оказалось это зрелище для Джо. Ведь он любил эту женщину. Сисси скатилась в самую бездну разврата и позора.

Хосе помог Джо сесть в свой голубой «паккард». Шон уехал на «феррари». Никто не тронул его машину.

— Я тебя провожу домой, — сказал Хосе.

— Чего вы хотите? — чуть слышно произнес Джо, вытирая холодный пот со лба.

Доминичи протянул ему пакет.

— Фото твоей супруги, негативы, конечно, остаются у нас, — добавил Хосе.

— Мне не нужны фотографии. Чего вы хотите? — Он был готов на любой компромисс, на любую уступку.

— Фрэнк хочет компенсацию за ущерб, причиненный вами в ресторанах и в магазинах. Он хочет, чтобы ты прекратил торговать наркотиками на его территории. Хочет, чтобы ты соблюдал договор. Если хоть один торговец наркотиками будет пойман с твоим товаром в заведениях Фрэнка, эти фото появятся во всех газетах в Штатах, и даже в Кастелламаре дель Гольфо. А теперь решай ты…

Через два дня Сисси Ла Манна погибла в автокатастрофе недалеко от Хай-Пойнт. Видимо, в машине ей стало плохо, или заснула случайно…

На территории Лателлы больше не появлялись торговцы с товаром Ла Манны. Все неприятности кончились и восстановился мир.

11

На Нэнси был элегантный твидовый костюм, в котором она выглядела старше своих восемнадцати лет, голубой свитерок из ангорской шерсти и изящные туфельки на низком каблуке из змеиной кожи. Волосы собраны на затылке в хвост, завязанный узкой белой лентой. На шее — бусы из розоватых жемчужин, подарок ко дню рождения от Хосе Висенте. В руках она держала сумочку и пару книг.

Год назад Нэнси поступила в Йельский университет, но тогда она еще не выбрала, чем будет заниматься. Теперь, прослушав несколько вводных курсов, девушка остановила свой выбор на юриспруденции. Нэнси бросила взгляд на покрытые плющом старинные стены самого престижного американского университета, и на ее губах появилась мечтательная улыбка. Наверное, в этот ветреный майский день она чувствовала себя счастливой, кровь кипела радостным возбуждением, поднимавшимся, словно пузырьки шампанского, и заставлявшим Нэнси вот так, беспричинно улыбаться. Она понимала, что сделала важный для будущего выбор, и была уверена, что правильно выбрала будущую профессию. Эта уверенность и придавала ей силы.

Юноша, смотревший на девушку с нескрываемым восхищением, с улыбкой поздоровался с ней:

— Привет, Нэнси!

— Привет, Тейлор! Как дела?

— Да ты просто сияешь! — заметил он.

— Знаю, — спокойно ответила Нэнси. Не отрывая от девушки восхищенного взгляда, Тейлор предложил:

— Может, пойдем прогуляемся?

— Это приказ или предложение? — пошутила Нэнси.

— А ты как думаешь? — многозначительно спросил он.

— Я думаю, первокурсница должна выполнять распоряжения магистра. К тому же послушание — одна из основных добродетелей.

— А ты очень добродетельна…

— Не настолько, насколько хотелось бы. — Нэнси с дружеской симпатией взглянула на своего собеседника. Типичный американский мальчик, вырос на витаминах, занимался спортом, уважает правила. Тейлор был весьма привлекателен внешне: высокий, крепкий, голубоглазый, с широкой, открытой улыбкой; одет в серые фланелевые брюки, кожаную куртку и в кашемировый свитер; на ногах — английские туфли. Такая элегантность стоила дорого, но в глаза не бросалась, и смотрелась очень сдержанной. Тейлор Карр принадлежал к одному из лучших семейств Бостона. Был он человеком уравновешенным, строившим свою жизнь на спокойной внутренней уверенности.

— Изящество и таинственность — вот твое оружие. Я и не подозревал, что ты еще и добродетельна.

— А я думала, ты не устоял перед моей красотой, — не без кокетства пошутила Нэнси.

Тейлор процитировал слова Эмерсона:

— «Не красота внушает самую глубокую страсть. Красота без изящества — как крючок без наживки. Красота без выразительности утомляет».

— Стало быть, у меня много достоинств, но я безнадежно уродлива? — усмехнулась Нэнси.

— Уродлива и таинственна. Однако я готов скомпрометировать себя, отправившись сегодня вечером с тобой куда-нибудь.

— Я — в отчаянье!

— Почему? Тебя приводит в отчаянье мысль о прогулке со мной?

— Нет, в отчаянье потому, что вынуждена отказать тебе.

— Это называется: «получил по заслугам»! — вздохнул Тейлор. — Я не в твоем вкусе?

Они побрели по аллее на краю университетского кампуса.

— Ты тут ни при чем, — ответила Нэнси, — просто на уик-энд я уезжаю в Нью-Джерси.

— Все ясно. Тактический прием номер один: чтобы обострить интерес мужчины к тебе, никогда не принимай первое его приглашение; найди предлог для отказа.

— Первое приглашение? Я могу надеяться и на второе?

— Тебе действительно надо уезжать? — неожиданно серьезно спросил он, рассчитывая на невозможное.

— За мной уже приехали. — Нэнси помахала кому-то рукой. Тейлор увидел в конце аллеи голубой «паккард»; за рулем был Хосе Доминичи.

— Это твой отец? — поинтересовался юноша.

— Нет, но он заменил мне отца, который умер много лет назад.

— Извини, — с искренним сожалением произнес Тейлор.

— Это было так давно, таким же ветреным майским днем. — Она и сама не поняла, почему сочла нужным сказать это юноше. Нэнси пригладила растрепанные ветром волосы и собралась уже садиться в машину, но Тейлор остановил ее:

— Давай встретимся в университетском кафе в понедельник вечером?

— Тактический прием номер два, — рассмеялась Нэнси, — чтобы интерес мужчины к тебе не угас, после второго приглашения выдвини альтернативное предложение. В понедельник вечером не получится. Я на всю неделю уезжаю в Гринвич. Хочешь, позвони мне, в библиотеке записан телефон.