Было далеко за полночь, когда они, наконец, переступили порог своего дома на Девоншир-стрит. Шляпку и перчатки Констанс давно сняла, волосы растрепались, она вся лучилась весельем и энергией.

— Какой был чудесный день!

Лок со снисходительной улыбкой глядел, как она сделала несколько легких па по их более чем скромной гостиной. У Лока нечего было перевозить со старой квартиры, кроме разве книг и инструментов, да старого кресла, однако Констанс сумела как-то все так расставить, так украсить обстановку яркими шелковыми портьерами, что она заиграла, дом стал казаться обжитым и уютным.

— Ты меня совсем вымотала! — шутливо пожаловался он. — Я слишком стар для таких выходок.

— А кто потащил Мэгги на эту польку — вы с ней там чуть не разнесли все! — отпарировала Констанс, продолжая крутиться на месте. — На сколько же лучше это было, чем на этой душной Ассамблее! Правда? Я ужасно люблю танцевать!

Лок швырнул свое пальто на кушетку, зажег газовый рожок. Боже, какие жуткие обои! Но даже это не испортило его настроения.

— Тебе это здорово удается!

— Все Алекс — его уроки! — На какой-то момент тень промелькнула на ее лице, но вот она снова улыбнулась, подняла руки и сделала несколько ритуальных движений. — И, конечно, мои тайные занятия хулой. Ты знаешь, мои соотечественники рассказывают целые истории. Миссионеры это запрещают, но искусство передается. Каждая поза, каждый жест имеют определенное значение — например, пальма, океан, луна…

С каким-то отсутствующим выражением лица она продемонстрировала ему несколько позиций. Хотя в фигурах танца не было ничего непристойного, у Лока сразу пересохло во рту.

— Здорово! — пробормотал он. — Кто это тебя научил?

— Неважно… — По лицу Констанс можно было видеть, что этот вопрос поставил ее самое в тупик. Но вот она вновь улыбнулась. — Знаешь, а я ведь умираю от голода!

— Как, опять? — Он застонал, изображая отчаяние. — Неужели в учебнике миссис Фаррар нет никаких указаний насчет порочности чревоугодия?

— Я же не птичка! Кроме того, на наших островах любят, чтобы всего было побольше. — Она обеими руками провела себя по бокам. — В королевском семействе триста фунтов веса — это норма.

— Ну, когда ты наберешь этот вес, тебя можно будет использовать как противовес для судовой лебедки.

— Наконец-то от меня будет какая-то польза, — бросила она. — Давай-ка поглядим что-нибудь в буфете.

Констанс схватила Лока за руку и потащила его на кухню — большую с чугунной печкой, выложенным плиткой полом, керамической раковиной и чисто выскобленным сосновым столом. Усадив Лока на стул, она быстренько соорудила холодный ужин: хлеб, яблоки, сыр и несколько скособочившийся пирог. Да-да, пирог!

— Это мой первый опыт! — гордо заявила она, отрезая большой ломоть для Лока. Разливая молоко в большие глиняные кружки, она весело рассмеялась, увидев, с каким выражением лица он созерцает ее «творчество».

— Можешь посмеяться — я не обижусь. Повар я, может быть, и никудышный, но кое на что я гожусь.

Лок не нашелся, что сказать. Пирог оказался неожиданно вкусным. Ей и вправду многое очень здорово удавалось: она его и забавляла, и раздражала, и привлекала, и сводила его сума от желания, а самое главное — ее слегка эксцентричный юмор и обаяние раз и навсегда разрушили ту броню, которой он отгородил себя от внешнего мира. Сидя с ней рядом, разговаривая с ней, деля с ней кров и стол, он чувствовал, как в его сердце тает тот лед, который накопился с тех времен, когда не стало матери, не стало семьи. Да, он слишком увлекся битвой с драконами, забыл о себе, о простых радостях жизни…

Он решил проанализировать ситуацию строго объективно, по-научному. Спуск «Одиссея» — это определенный этап в его жизни — ступень успеха. Мужчине в его положении нужна жена — хозяйка и помощница, чтобы содержать дом, родить ему сыновей, которые унаследуют то, что он создаст. Но у него уже есть жена, напомнил он сам себе. Жена на время? Лок попытался представить себе жизнь без Констанс, и ему сразу стало как-то не по себе.

А не попробовать ли отговорить ее? Констанс сказала, что собирается в Париж, но эти последние несколько недель она вроде бы была удовлетворена и своей работой, и своими новыми знакомствами, так может быть… Что касается его самого, то трудно отрицать, что ее присутствие ему более чем приятно. Вот и сегодня она заставила его немного расслабиться, и оказалось, что это совсем неплохо. А как его подчиненные тепло к ней отнеслись! Она — несомненный актив для него, даже если речь идет о бизнесе. Да еще и эта ее функция как орудия мести — она сама об этом говорила. И зачем искать жену, когда она уже есть, здесь вот, рядом?

Конечно, она какая-то странная, пугливая, что ли, когда доходит дело до… но ведь она к нему явно неравнодушна… Он едва сдержал улыбку — это мягко сказано! Ведь порою между ними такое происходит — чудо, что они просто еще не сгорели оба в этом огне! Ну, пусть это просто похоть — что в этом плохого? Нет, это не любовь… Хватит с него этого — этого его безграничного обожания, с которым он относился к Су Линь. Здесь — нечто более существенное, зрелая и разумная договоренность, которая может обеспечить безопасность и партнерство им обоим. Другие браки держатся и на меньшем.

Как бы только ей это все объяснить? Он посмотрел на нее, она сидела по другую сторону стола, с молочными усами на верхней губе — как в ту первую их встречу. Лок почувствовал ставшую уже привычной тяжесть в паху. Нет, сегодня он, пожалуй, не будет бороться с этим — будь что будет.

Констанс откинулась на спинку стула, потянулась, с усилием подавила зевок.

— Ну и денек! У меня ноги подкашиваются!

— Дай-ка сюда! — Лок встал на одно колено, выудил ее ножку из водопада розовых юбок, стащил нещадно жавшую туфельку и нажал пальцами на подъем. Она конвульсивно дернулась, потом расслабилась, легла, вздрагивая от удовольствия и боли, впрочем, какой-то приятной.

— О-о-о! Как здорово!

Он повторил то же самое с другой ногой.

— Лучше?

— М-м-м… — Она посмотрела на него через кисею своих ресниц. — Ты такой разный…

Лок помассировал ей стройную лодыжку, потом поднялся выше.

— Я все такой же, как всегда.

— Нет, что-то изменилось.

— Из-за того, что я погладил твою ногу?

На лице ее заиграла лукавая улыбка. Пошевелив пальцами ног, она поставила свою ступню ему на колено.

— Немного необычная поза для Мак-Кина, а?

— Твое влияние. С тобой вообще все необычно. — Он взял ее руку в свою и поцеловал. — Сегодня было хорошо. Спасибо тебе.

— Мне… тоже было хорошо… — В ее вишневых глазах мелькнуло удивление.

— Я рад. — Он аккуратно расстегнул пуговицу на рукаве ее платья и провел губами ей по руке — до локтя. Так, теперь займемся другой рукой…

— Лок! Что ты делаешь?

Он встал, наклонился к ней, погрузил свое лицо в ароматную впадину у основания ее шеи, провел губами по полоске кожи у нее за ухом.

— Я целую свою жену. Констанс вся затрепетала.

— П-п-почему?

— Потому что я мужчина. — Его пальцы прошлись по пуговицам на спине платья — от шеи к талии, ласково расстегивая их. — И если я не попробую тебя на вкус немедленно, сейчас, то я, это точно, свихнусь…

— Но…

Она не успела договорить — он закрыл ей рот своим поцелуем — сладким, чувственным, умелым. Это было вкуснее меда, нектара, вкуснее всего в мире… Она неслышно застонала, и ее губы потянулись за ним, когда он, наконец, оторвался от нее.

— Когда я приглашала тебя подурачиться, я не думала, что ты воспримешь это так буквально! — срывающимся шепотом проговорила она.

Он нежно провел пальцем по линии ее нижней губы.

— Но это же неестественно — лишать друг друга того, что нам обоим так нравится.

Зрачки ее глаз расширились.

— А как же насчет нашего соглашения? Я думала, ты решил…

— Разве нельзя изменить решение, если обнаружил, что сделал ошибку? — Он с сомнением сдвинул брови. — Ты же сама предлагала мне свое общество в постели, или этого не было?

— Б-было. — Она лихорадочно сглотнула. — Но ты прав. Ведь это уж был бы верх цинизма с моей стороны — пойти на… это и потом уехать.

— А я хочу, чтобы ты осталась.

Она побледнела, потом густо покраснела.

— Я думаю об это уже целый месяц. — Его пальцы настойчиво кружили по ее плечам, скользнули по ее ключицам. Тебе не приходила в голову такая возможность?

— Н-но Париж, мое образование… — слабым голосом проговорила она.

— Это так важно? Ты и так уже делаешь шикарную карьеру: этот твой сборник набросков, да и сегодня, кстати, несколько судовладельцев уже приставали ко мне — не запечатлеешь ли ты на холст их посудину. Ну, зачем тебе проталкиваться локтями там в Париже? Ты уже сделала здесь себе имя!

— Лок, подожди! — Она в волнении вскочила на ноги, но он не отпустил ее, его руки опустились ей вниз по спине, остановились между лопатками. Он прижал ее к себе плотно-плотно, у Констанс перехватило дыхание. Боже мой, что ей делать? — Это будет нечестно — прежде всего, по отношению к тебе. Ты не знаешь, не можешь знать…

— Тебе будет хорошо, обещаю. — Его голос стал каким-то низким, хриплым. — У тебя будет все. Мы оба с тобой поедем в Европу — скоро! Вместе увидим Париж, Лондон, Рим, Флоренцию. Ведь каждый художник об этом мечтает…

Она покачала головой, какая-то жалко-потерянная, губы ее задрожали.

— Не в этом дело…

Он целовал ей ресницы, щеки, подбородок, она вся изгибалась в его объятиях, как пальмовая ветвь на ветру, пальцы ее то сжимали, то разжимали ткань ее рубашки. Он прижал ее к себе еще плотнее, так, чтобы она ощутила каменную твердость его мужского естества.

— Ты видишь, что ты делаешь со мной, Конни! Ну ладно, мы начали не так, как другие, но, поверь, это будет хорошо!

— Но мы решили по-другому! — Ее слова лихорадочно срывались с ее губ, тело все напряглось. — У меня другие планы.