— Саймон, какая приятная встреча. — Она подошла к нему и любезно подала руку.

— К чему формальности, Конни? — Он улыбнулся и, проигнорировав протянутую руку, тепло обнял ее. — Ты прекрасно выглядишь. — С осторожностью отстранившись, он улыбнулся в зеленые глаза.

Констанс была потрясена силой своей реакции на его присутствие. Прошедшие годы были добры к Саймону. Его лицо так же красиво, как и прежде, его тело все еще твердое и мускулистое. Виски поседели, но седина украшает его, а не старит.

— Ты льстец, Саймон Коупленд, — она выказывала больше самообладания, чем чувствовала. — Ноэль будет разочарована, когда узнает, что пропустила твой приезд. По правде говоря, это моя вина. Я не ожидала тебя до вечера и заверила ее, что не вижу причин оставаться дома и пропустить пикник. Ее спутники были бы разочарованы.

Саймон приподнял темные брови.

— Спутники? Разумно ли ей отправляться куда-то без тебя, без твоего руководства?

Опускаясь в маленькое позолоченное кресло, Констанс напомнила себе, что Саймон не видел Ноэль больше года.

— Ноэль прекрасно держится.

— Расскажи мне о ней, — он сел напротив, небольшое напряжение его тела выдавало, как важен для него ответ.

— Я хочу, чтобы ты сам посудил, Саймон, — заметив, что он готов настаивать, она быстро вставила свой вопрос. — Что слышно о Куине? В письмах ты не упоминал о нем. Ты нашел его?

Жесткие линии проступили у рта Саймона.

— Мой сын, похоже, исчез. У него это хорошо получается, если ты помнишь.

Констанс подумала о красивой жене Саймона, которую она встречала однажды, за несколько месяцев до ее смерти.

— Ты узнавал у людей его матери?

— Он не с ними. И ни с каким-либо кораблестроителем в Америке, насколько мне известно.

— Саймон, а как же те люди, с которыми он переписывался по поводу экспериментального корпуса?

— Я связался с ними, но никто ничего не слышал, — властным голосом Саймон поставил на этом окончательную точку, закрывая тему.

— Ты просматривал его бумаги? Возможно, в документах встретятся неизвестные тебе имена.

— Я же сказал тебе, никто не слышал про него. Я проштудировал его бумаги десятки раз, записные книжки, письма. Никто не признается, что знает о его местонахождении.

Беседа прервалась. Констанс поняла, как велика тревога Саймона. А ведь она задала свой вопрос случайно, чтобы поддержать вежливый разговор.

— Что ты думаешь о работе Куина?

— Неубедительно, — отрубил Саймон.

— Это потому, что Куин придумал все сам? — ее упрек был смягчен выражением симпатии на лице.

Саймон покорно вздохнул.

— Ладно, Конни. Я заслуживаю этого. Его работа хороша.

— Понимаю.

— Нет, более чем хороша, и я слишком поспешно отверг ее.

— Ты сделал то, что считал правильным, Саймон.

Он хлопнул себя по ноге.

— Это его проклятая заносчивость вызывает наихудшее во мне. Я думал, что он охотится на диких гусей, вместо того, чтобы приобщаться к делу.

Видя его беспокойство, Констанс перевела разговор о пожаре на мысе Кросс, сорвавший путешествие Саймона весной прошлого года. В письмах он указал, что склад сгорел и что Лука Бейкер, которого подозревали в поджоге, исчез без следа. Теперь он рассказал Констанс о восстановление склада и дока, который был слегка поврежден. Они обсуждали ход работ на мысе Кросс и торговое судно, начатое Саймоном незадолго до отъезда в Англию.

Саймон удивлялся своей странной рассеянности, его ум больше занимала Констанс, чем их беседа. Черт! Она всегда будоражила его. Такая утонченная и неуловимая, такая непохожая на грубых существ, доставлявших ему удовольствие. То были женщины ему под стать, ни одна не выглядела так, словно переломится под весом мужчины.

Он себе лгал! Он, оказывается, привык обманываться по поводу нее. Почему-то хотелось верить, что она холодна и лишена воображения в постели, но ведь он знал, что это не так. Он знал это годы и годы.

Бенджамин Пэйл всегда был крепким мужчиной. В первые дни их дружбы, задолго до его женитьбы на Констанс, он взял молодого Саймона под свое опытное крыло. Вместе они опробовали большинство публичных домов на восточном побережье, а также более респектабельных красоток, замужних и незамужних. Но после женитьбы, насколько Саймону было известно, Бенджамин резко прекратил развратничать. Тем не менее, он всегда являл признаки полностью удовлетворенного мужчины.

Он осознал свои мысли, когда Констанс побледнела, внезапно замолчав, ее губы увлажнились и разомкнулись. Невольная чувственность ее лица воспламенила тлеющие угли желания глубоко внутри Саймона.

Почему он никогда не различал оттенков зеленого в ее глазах? Как изысканный нефрит. И крошечные черточки в уголках глаз. Они не старили лицо, а акцентировали пленительную живость мимики. Она такая маленькая и изысканная, всегда идеально причесанная и одетая. Ему вдруг захотелось увидеть ее не собранной, ее золотисто-каштановые волосы распущенными, а одежду в беспорядке.

Он желает ее, он желал ее много лет, но не признавался в этом себе из преданности Бенджамину Пэйлу. Он наклонился к ней, и она вскочила, как ужаленная.

— Позвольте предложить вам немного бренди.

Чувствуя обжигающий взгляд Саймона на своей шее, она прошла, неуверенно ступая, через гостиную к элегантному шеридановскому столу, на котором стояли несколько хрустальных графинов. Борясь с волнением, она выбрала коньяк и налила его в рюмку, при этом пролив несколько капель. Обнаружив, что позади нее Саймон поднялся со стула, она взяла графин с хересом и щедро плеснула в свою рюмку. Ее сердце зачастило. Она не даст снова одурачить себя! Глубоко вздохнув, она повернулась к нему, с бокалом в каждой руке.

Он стоял рядом с камином, глядя на нее и опираясь локтем о каминную полку. Их глаза встретились. Протянув бокал, она шла к нему медленно, как под гипнозом, не в силах отвести взгляд.

Он принял свой стакан, поставил его на камин, даже не пригубив. Забрал ее рюмку и отправил туда же. Не говоря ни слова, он привлек ее к себе, решительно и сильно обхватив обнаженные плечи. Она чувствовала его лицо все ближе и ближе, а затем его губы утвердились на ее губах.

Она тихо застонала и уступила. Его рот был жестким и требовательным, поцелуй — искусным. Наконец-то она может обнять его.

Затем он целовал ее виски, мягкое местечко у мочки уха, горло. Его волосы оказались у ее губ, и она попробовала их кончиком языка.

Она задрожала от волнения, когда его руки стянули вниз платье, обнажив маленькую грудь. Он касался ее нежно и мягко, сдерживая желание, и ее плоть в ответ мгновенно запылала. Ощущения захватили ее. Он осторожно опрокинул ее на ковер.

Она смутно осознала звук от поворота ключа в замке — он защитил их от вторжения слуг — а затем вернулся к ней, освобождая ее от одежды. Юбки, сорочка — его опытные пальцы легко справились с застежками и завязками.

Вскоре он лежал нагой рядом с ней, мучая ее своими ласками. Наконец, когда она готова была взорваться, он навалился сверху, и она открылась, беззастенчиво отдаваясь, чтобы он заполнил ее.

Позже, одевшись, Саймон разглядывал обнаженные формы Констанс, дремавшей у его ног, положив голову на маленькую вышитую подушку, которую он стащил с дивана. Он смотрел, как ритмично подымается и опускается ее маленькая грудь, и обнаружил, что его руки, как бы сами по себе, жаждут вновь прикоснуться к ней и снова огладить мягкие контуры ее тела.

«Дурак», — обругал он себя, сжимая кулаки так, что пальцы побелели.

За годы, после смерти жены, Саймон пользовался благосклонностью многих женщин, но сегодня все было иначе. Эта женщина, досаждавшая ему с тех пор, как впервые вошла в его жизнь, заполнила скрытую мрачную пустоту в нем, которую он не надеялся заполнить. А он унизил ее. Взял ее на полу, как публичную девку.

Ему стало стыдно. Он бессердечно воспользовался ее положением. Она была страстной женщиной, он всегда чувствовал это. Очевидно, неестественный целибат, навязанный ей во время болезни Бенджамина и после его смерти, сделал ее легкой добычей его похоти. Она никогда не простит ему происшедшего.

Воспоминания о любовных ласках одолевали его. Она была так тепла, так отзывчива. Боже! До чего он хотел ее! Почему он не понял раньше, что следует отнестись к ней с уважением, которого она заслуживает? Теперь уже слишком поздно.

Неохотно он подобрал одну из отброшенных юбок и аккуратно накрыл ее. Она пошевелилась, пробормотала что-то невнятное, затем взмахнула ресницами и испытующе посмотрела на него зелеными глазами. Саймон отвернулся, избегая укора в ее взгляде.

Он уставился на шелковое платье цвета нефрита. Подобрав его и изысканное белье, брошенное рядом, безмолвно передал ей одежду и тихо вышел из комнаты, позволив ей одеться в уединении.

Слезы потекли по лицу Констанс, как только дверь закрылась за ним. Она принялась торопливо одеваться, пытаясь изгнать из памяти ужасное молчание Саймона после утоления любовной жажды. Она оттолкнула его своей распущенностью, и только она виновата, что перестала владеть собой.

Душевная боль, не менее реальная, чем физическая, охватила ее. Если бы это был любой другой мужчина, не ее деловой партнер, она бы никогда не увиделась с ним снова, чтобы не испытать унижение при встрече.

Но в этом-то и загвоздка, не так ли? Это не мог быть никакой другой мужчина.

Она убежала в свою комнату.

Спустя какое-то время, освежившись и сменив запыленную дорожную одежду на вечерний костюм, Саймон вернулся в гостиную. Он подошел к камину и взял бренди, дожидавшееся его в хрустальном бокале на каминной доске. Он закрутил янтарную жидкость, наблюдая, как она стекает по стенкам. Нетронутый херес Констанс обличал его с камина.