Кэт Мартин - Невеста-изменница

Ему нужна женщина, сказал он себе. Одного визита в эксклюзивный лондонский бордель мадам Лейфон, очевидно, мало для удовлетворения нужд мужчины после стольких месяцев воздержания.

— Мейсон приводил кого-то, чтобы осмотрели меня, — продолжала Элизабет, возвращая его мысли к теме разговора. — Доктора по имени Смитсон. Он сказал, что я поправляюсь. Я его не знаю. И не уверена, что он в самом деле доктор.

— Врач моего брата — надежный человек. Я приглашу его сюда в ближайшее время.

Рис ждал ее согласия — хотел убедиться, что ее болезнь не уловка.

— Думаю, это хорошая идея. Я, безусловно, оплачу его услуги.

Это заявление рассердило Риса.

— Вы, несомненно, богаты, графиня, но, являясь гостьей в этом доме, находитесь под моей опекой. Я не бедняк, живущий на пособие, хотя, возможно, по сравнению с графом представляюсь вам таковым.

— Я не хотела…

Он поднялся со стула, шаркнув по деревянному полу ногами, и взял трость.

— Мне пора заняться делами. Полагаю, и вас ждет ваш сын.

Элизабет ничего не сказала, продолжая сидеть и смотреть на него большими серыми обиженными глазами. Рис отвернулся, полный решимости проигнорировать слабое чувство вины, которое возникло у него после собственных слов.

Он ничем ей не обязан. Ничем, сказал он себе, направляясь из столовой.

В то утро Рис отправил брату Ройялу записку, в которой спрашивал имя его врача, жившего вблизи Суонсдауна, не называя причины своего интереса. Он знал, что брат спустит на него всех собак, если узнает, что Элизабет находится в его доме.

Но надолго она не задержится, заверил себя Рис. Он отвезет ее в Лондон. Возможно, уже завтра.

Врач прибыл даже раньше, чем он рассчитывал. В два часа дня. Тонкий, как тростинка, седовласый джентльмен по имени Ричард Лонг вошел в холл. Жалуясь на головную боль, Элизабет снова поднялась в спальню и легла. Рис провел доктора в ее комнату, представил изможденной женщине, лежащей под одеялом, и спустился вниз ждать его вердикта.

Как Рис ни старался сосредоточиться на бухгалтерских книгах, все еще лежавших у него на столе, мысли его прыгали. Он пытался внушить себе, что здоровье Элизабет волнует его лишь по одной причине: когда, окрепнув, она сможет покинуть его дом?

Он все еще изучал цифры, уставясь в лежащую перед ним бумагу, когда легкий стук в дверь объявил о приходе доктора. Рис пригласил его войти, и доктор Лонг устроился в коричневом кожаном кресле, стоявшем напротив его большого письменного стола из дуба.

— Как она? — задал Рис вопрос, который не мог бы задать еще несколько дней назад.

— Боюсь, не слишком хорошо. Леди Олдридж чрезвычайно истощена. У нее началось сильное потоотделение, и мне кажется, что скоро откроется рвота. Я оставил с ней одну из горничных.

Шевельнувшееся в нем чувство тревоги Рис проигнорировал. По крайней мере она не лгала и была действительно больна, как и говорила.

— Графиня была со мной вполне откровенна, — заметил Лонг. — Она подозревает, что ее кто-то травит. Я склонен думать, что она не ошибается в своем предположении.

Рис невольно сжал руку в кулак.

— Не могу сказать, как яд попадает в ее организм, — продолжал доктор. — Похоже, что ее сиятельство страдает от последствий длительного применения настойки опия.

Настойка опия? Действие лекарства, облегчающего боль, было Рису знакомо. Ему давали большие дозы препарата после ранения, во время и после операции, когда вырезали из ноги шрапнель.

— Постепенно у нее развилось пристрастие к препарату, — сказал Лонг. — Сегодня она не получила привычную дозу, а организм требует свое. Пока вещество окончательно не выйдет из организма, она будет страдать от синдрома абстиненции.

Рис с трудом сдерживал себя. Элизабет подвергали воздействию наркотика, и делал это человек, призванный быть ее защитником. Риса так и подмывало выхватить саблю и поразить Мейсона Холлоуэя в самое сердце.

Но доказательств вины или хотя бы причастности к тому Холлоуэя у него, естественно, не было. Элизабет могла и сама употреблять наркотик. Люди легко привыкают к чувству эйфории, возникающему при приеме средства, дающего временное избавление от боли и стресса.

— Сколько времени это займет?

— Несколько дней, полагаю. Описываемые ею симптомы свидетельствуют, что доза была незначительной.

— Вероятно, поэтому она и затрудняется сказать, как ее получала.

— Вы сообщите властям?

— Как вы говорите, невозможно сказать, как препарат попадал в ее организм. Даже сама леди Олдридж не знает, кого в этом винить.

— Вы сознаете, что чрезмерное использование препарата может вызвать изменения личности и даже смерть?

— Сознаю.

— Могу ли я предположить, что вы намереваетесь помочь графине в выздоровлении?

— Да, — заставил себя произнести Рис.

— Значит, вам придется обеспечить ей безопасное проживание, пока дело не разрешится.

Темные глаза доктора смотрели на него с тревогой.

Элизабет придется остаться у него. Рано или поздно об этом станет известно, и, если у нее не будет компаньонки, поднимется невообразимый скандал. Еще бы — она проживает в доме холостяка! О себе Рис не беспокоился, но следовало подумать о мальчике.

— Я попрошу тетю пожить здесь, пока Элизабет не поправится. Уверен, она не откажется.

Хотя в действительности такой уверенности у Риса не было. Его тетка Агата, вдовствующая графиня Тависток, горячо порицала Элизабет за то, что та вышла замуж за графа Олдриджа. Поскольку своих детей у нее не было, она яростно заботилась о трех двоюродных племянниках. К тому же она знала, как сильно Рис был уязвлен.

Все же он верил, что она приедет хотя бы ради того, чтобы защитить его от женщины, которую считала ядовитой гадюкой, испортившей ему жизнь.

Идея, что он нуждается в защите от маленькой темноволосой женщины, наверное, заставила бы Риса улыбнуться, если бы не воспоминание о том, как отреагировало утром на нее его собственное тело. Даже сейчас, представляя ее лежащей в постели, он ощутил нарастающее возбуждение.

Ему нужна женщина, сказал себе Рис и пообещал себе заняться поиском подруги, как только позволят обстоятельства.

А пока придется провести кое-какую следственную работу и разузнать о Мейсоне и Френсис Холлоуэй и о жизни Элизабет с мужем.

О чем ему меньше всего хотелось бы знать.

Элизабет лежала, обливаясь потом. Время от времени ее била дрожь. Дважды ее рвало в ночной горшок, который поставила рядом с кроватью маленькая горничная по имени Джильда. Настойка опия, сказал доктор. Еще он сказал, что она страдает от абстинентного синдрома, поскольку, вероятно, получала препарат ежедневно, но по истечении нескольких дней ее муки должны закончиться и она поправится.

О чем-то подобном Элизабет догадывалась, но не могла представить, как давали ей средство. Возможно, добавляли мелкий белый порошок в еду. Она правильно сделала, что сбежала. Новые спазмы в животе грозили снова вывернуть желудок наизнанку.

Но несмотря на неприязнь Риса, здесь она в безопасности.

Элизабет старалась не думать, каким красивым он был утром, когда вошел в столовую, и как сильно забилось при виде его ее сердце. Теперь же она пыталась разрешить загадку, отчего тогда закружилась ее голова: от наркотика или от присутствия Риса?

С первого момента, когда она увидела его много лет назад, он всегда оказывал на нее такое влияние. Их познакомила его двоюродная тетка леди Тависток на балу, устроенном в честь семнадцатилетия Элизабет. Ее отец Чарлз Клеменс, третий сын маркиза, надеялся, что ухаживать за ней будет старший брат Риса, Ройял, наследник герцогского титула. Но ей больше понравился Рис — темноволосый, голубоглазый Дьюар, невообразимо нежный и даже немного робкий в присутствии молодой незамужней женщины.

Ощутив новый прилив тошноты, Элизабет потянулась к горшку. Если бы Эдмунд был жив и не обращался для удовлетворения своих потребностей к другим женщинам, она могла бы подумать, что забеременела, раз страдает от утренней тошноты, как тогда, когда вынашивала Джереда. Но к беременности это не имело никакого отношения. Ее отравили наркотиком. Как она и предполагала.

Элизабет постаралась сосредоточить мысли на сыне, на том, что нужна ему. А эти несколько дней она как-нибудь выдержит.

Молча она поблагодарила Риса за то, что, отбросив свои чувства, он дал ей с сыном приют.

Дом уже не был таким тихим, как до появления Элизабет. В нем постоянно толклись какие-то люди.

Вместе с Элизабет, ее сыном и доктором, несколько раз навещавшим пациентку, в то утро прибыл еще один посетитель. Это был Трэвис Грир, капитан 1-го Королевского драгунского полка, служивший когда-то под командованием Риса. Во время битвы при Балаклаве Грир спас Рису жизнь, когда под ним застрелили лошадь и он остался лежать без сознания на поле боя.

Капитан Грир с риском для жизни вынес старшего офицера в безопасное место. Во время этой акции капитан сам потерял левую руку. Рис был перед ним в долгу. С тех пор они стали близкими друзьями, и Рис был чертовски рад его видеть.

— Проходи, старина, — приветствовал Рис Трэвиса, провожая его в кабинет, и впервые за несколько дней ему захотелось улыбнуться. — Рад тебя видеть.

— Как и мне тебя, майор.

Мускулистый, с золотисто-русыми волосами и квадратной челюстью, Трэвис носил маленькие очки в золотой оправе, смягчавшие его черты. Он был интересным, хорошо образованным человеком. Его мать была русской балериной, а отец, покойный сэр Артур Грир, — профессором Оксфордского университета.

— Надеюсь, ты не возражаешь, что я заехал, — сказал Трэвис. — Я возвращаюсь в Лондон. Услышал, что ты здесь, и подумал: почему бы не заглянуть и не узнать, как ты поживаешь?