За первой пассажиркой спустилась еще одна.

— Пирог с голубикой, м-м!

Затем к ним присоединились мистер и миссиз Пиз и еще несколько человек. Стефани поставила на печку второй кофейник и достала тарелки.

— Знаете, кому это точно понравится? — спросила миссиз Пиз. — Лене Нильсон и ее соседке по каюте, Элси. Что, если я пойду позову их?

— Конечно, — ответила Стефани. — И заодно посмотрите, проснулись ли мистер и миссис Дембровски и мистер Крамер. — Она отрезала два треугольничка, принесла на стол и вернулась к печи.

Иван стоял рядом, прислонившись к деревянному шкафу.

— Тебе все это нравится, правда?

Стефани засмеялась.

— Быть судовым коком — тяжелая, но, наверное, приятная работа. — Она вытерла руки о свою чистую одежду, нимало не переживая по поводу появившихся свежих пятен от голубики. — Я слишком долго работала в отделе по борьбе с наркотиками, и круг моего общения был весьма ограничен. Мои коллеги были настоящими фанатиками своего дела. В нашей комнате всегда было шумно и суетно от этих сумасшедших полицейских, которые постоянно перерабатывали, но мало получали и держались на одних шоколадных батончиках и кофе. Если я не была там, то была в школе, еще более шумной. Настоящий сумасшедший дом. Постепенно начинало казаться, что так везде, что весь мир питается на ходу и работает по восемнадцать часов в сутки.

— А семья, друзья? Воскресные цыплята, о которых ты так увлеченно рассказывала?

За разговором Стефани отрезала еще кусок пирога.

— У меня были личные мотивы, чтобы стать полицейским. И когда я добилась своего, то личные мотивы оказались не главным, главным были мои подопечные. Я любила их. Они нуждались в помощи. Кто-то должен был оторвать их от продавцов зелья. И этим кто-то хотела стать я. Не совсем физически развитым детям нужно было учиться, учиться верить в себя, в свои силы, чтобы уметь противостоять влиянию более сильных сверстников. Не то, чтобы я чувствовала себя Господом, наставляющим на путь истинный, но старалась помочь ему. Работа отнимала у меня все свободное время. Да, я навещала свою семью, но жизнь моя фактически проходила в школе. В один прекрасный день я проснулась, посмотрела в зеркало и поняла, что стала слишком старой, чтобы сходить за школьницу. — Дело было не только в этом, но рассказывать ей не хотелось. Пытаясь максимально использовать ее опыт, ее перебрасывали из одной школы в другую. Оттого, что она вовремя не ушла, ее однажды чуть не пристрелили. Вспоминать об этом не хотелось. Она счастлива, что теперь все позади, и она сидит здесь и режет пирог с голубикой. — Я убила лучшие годы, выдавая себя, женщину далеко за двадцать, за восемнадцатилетню. Я не отдавала себе в этом отчета, но понимала, что привыкла участвовать в бесконечных крысиных бегах, ставших неотъемлемой частью моей жизни. Когда я ушла из полиции и смогла спокойно подумать о своем прошлом и настоящем, то поняла, что изголодалась по обычным вещам: чистому воздуху, вкусной домашней пище, добрым людям. Единственное, чего мне не хватает в Хабене, — это общения. Заняться чем-либо я не могу из-за бесконечных ремонтов и поэтому чувствую себя одиноко. — Она передала ему пирог. — Как здесь хорошо. Прямо домашний праздник.

Неожиданно Лоретта Пиз и Лена Нильсон вихрем слетели со ступенек трапа.

— Мы видели ее, — выкрикнула Лена. — Она была на палубе. У нее был нож в руке, весь в крови!

Иван двинулся к выходу, но Лена остановила его.

— Не трудитесь подниматься, она исчезла.

Он отступил в сторону, пропуская еще пассажиров, спускавшихся за куском пирога.

— Куда исчезла?

— Испарилась. Пуф! — объяснила Лена. Миссис Пиз согласно кивнула.

— Так и было. Мы вышли из каюты Лены, а она прямо перед нами. Вся в черном, точно, как в прошлый раз. Она стояла на корме с ножом в руках, а как только увидела нас, сразу прыгнула за борт, но всплеска воды мы так и не услышали. — Лоретта Пиз невольно вздрогнула. — На этот раз я ее хорошо разглядела. Вид у нее, я вам скажу, жуткий. Лицо белое, как лист бумаги, всклокоченные волосы с каким-то голубоватым оттенком. Ну, точно, как изображают вставших из могилы.

— А когда мы посмотрели за борт, то там ее не было, — добавила Лена.

Стефани проверила пассажиров. Все на месте, включая Эйса и первого помощника. Оба они вошли с мистером Крамером. Никто не выглядел проткнутым кухонным ножом.

— Надо все же осмотреть яхту, — предложила она Ивану.

— Итак, кому пирога? Кому кофе? — спросил Эйс, принимая командование камбузом.

К этому времени Стефани и Иван уже выскользнули на палубу и молча пошли вдоль борта. Иван направлял луч фонарика в каждый укромный уголок шхуны, на верхушки мачт, в люки трюма.

— Может, Лена и Лоретта хлебнули шерри? — наконец, нарушив молчание, спросил он. — «Всклокоченные голубые волосы»… — звучит правдоподобно.

— Да, немного странно, но Лоретта Пиз мне представляется не из тех, кто сочиняет сказки.

— Может, оно и так, но кого мы отыщем в этакой темнотище.

Луч фонаря скользнул по дубовым бочкам для воды и по палисандровой обшивке кают.

— Но я все же не хочу, чтобы какой-то вурдалак разгуливал по моему судну. А история с окровавленным тесаком нравится мне и того меньше.

— Мне она тоже не по душе. Думаю, пока у нас нет фактов, следует соблюдать осторожность, хотя мой опыт подсказывает, что все это, скорее всего, чья-то дурная шутка. Конечно, это возможно: и тетушка Тесс или какой другой призрак. Привидение в твоей спальне, призрак на твоей шхуне. Ты будешь весьма популярен в канун Дня всех святых.

— Ты думаешь, это, действительно, может быть упырь?

Стефани искоса взглянула на него.

— За кого ты меня принимаешь?

— Тебя пугает мысль о присутствии на борту привидения? Не хочется ли тебе броситься в мои крепкие объятия и в них укрыться? По-моему, неплохая идея. Одна мысль о том, что ты веришь во все эти мистические небылицы, пугает невероятно. У меня возникает желание вызвать береговую охрану, чтобы ты была в безопасности и ни о чем таком не думал.

Иван обнял ее за шею, поглаживая нежный пушок на затылке большим пальцем.

— Я предполагаю, что ты ходишь на фильмы ужасов, но никогда не визжишь. Ты из тех знатоков, кто сидит и повторяет, что это всего лишь спецэффекты.

«У него прекрасные руки, — подумала Стефани. — Теплые, сильные и умные».

— Но это, действительно, всего лишь спецэффекты.

Он привлек ее ближе к себе.

— Гм. Ты веришь в Деда Мороза? Гремлинов? Сапоги-скороходы?

— Разве что в Деда Мороза.

— А в любовь с первого взгляда?

— Если бы ты меня спросил неделю назад, ответ был бы отрицательным.

Он наклонился к ней и нежно поцеловал. Ему хотелось, чтобы поцелуй получился мимолетным и игривым, а он оказался горячим и жадным, несмотря на благие намерения. Иван отложил фонарь и обнял Стефани, испытывая потребность прижаться ко всему ее телу с ног до головы. Надо признать, мелькнуло у него в голове, он уже наполовину влюблен.

Стефани желала его поцелуев, таких необыкновенно страстных и утонченных. Иван Расмусен всем своим телом заставлял ощутить свою сексуальность, и ей нравилось испытывать это необыкновенное для нее чувство. Ей безумно нравилось, как его губы ласкают ее: просяще, соблазняюще, возбуждающе. Его чувственность не казалась скупой. Она притягивала и увлекала в мир бесконечных ласк и романтических грез, грез полных любви и наслаждения. Это ей тоже нравилось. Их языки соприкоснулись, и волна тепла пошла по ее телу, которой она с удовольствием отдавалась. Ее руки непроизвольно легли на его мускулистую спину. Их губы, казалось, навечно слились в этой дурманящей эротической пляске языков. Пальцы их судорожно вздрагивали. Она этого не замечала, она теряла какой бы то ни было контроль над собой, теряла представление о реальности. Так бывает, когда влюбляешься, и Стефани знала, что влюбилась. «Ну и что, — говорила она себе. — Люди все время влюбляются, и ничего страшного не происходит, если не воспринимать все чересчур серьезно».

Она выгнулась, чтобы взглянуть на него, и глаза ее были полны желания и томной страсти.

— Так вот, чего я лишилась за прошедшие годы…

— Это ничто, по сравнению с тем, что ждет тебя впереди.

Она в этом ни минуты не сомневалась.

— И как далеко мы зайдем?

Улыбка его стала шире.

— Решать тебе.

— Вообще-то я планировала сохранить себя для замужества.

— Ты мне делаешь предложение?

Стефани задорно рассмеялась.

— Нет. Замужество — слишком серьезный шаг. Думаю, пока я просто скорректирую свои планы.

— Ну что ж, попробуй.

Ее рука скользнула по натянутому канату и опустилась на бухту, которая оказалась подозрительно липкой. Она поднесла ладонь к глазам. Любопытство сменилось ужасом, отчего внутри все похолодело. «Это кровь, — подумала она. — Темная и свежая». Она покрывала ее ладонь, стекая между пальцев.

— О Боже, — прошептала она охрипшим от потрясения голосом, — это кровь.

Иван присмотрелся и улыбнулся.

— Да нет, это голубика. — Он облизал ее палец и причмокнул губами. — М-м!

Стефани опустилась на палубу и, закрыв глаза, ждала, пока сердце войдет в обычный ритм. Иван встал на колени рядом. Было не совсем понятно, что происходит внутри нее.

— Ты как?

— Ничего, у меня всегда так после поцелуев. Мозг страдает от кислородного голодания. Я действительно подумала, что это кровь.

— В темноте нетрудно перепутать. Кто-то был здесь с твоим пирогом в руках.

— Да, но как это попало на такелаж?

Иван поднял фонарь.

— Я бы сказал, что похититель пирогов к тому же еще и раззява. Посмотрите, Ватсон. Кажется, я что-то нашел. — Он засунул руку за бухту каната и вытащил нож для мяса. — Оружие убийцы, — сказал он. — Я готов поклясться, что именно этим ножом прикончили твой пирог. Всякий может убедиться, что на нем голубичное варенье.