– Если Эдит уйдет, что подумают люди? – Элиза кивнула на Бенвика, стоявшего у дальней стены и с мрачным видом потягивавшего вино. – Лучше уж пусть он почувствует неодобрение общества и узнает, что такое стыд.

– Леди Гастингс… – Приподняв подбородок жены кончиком пальца, Хью заглянул ей в глаза. – Миледи, вы необычайно проницательны.

– Нет-нет… – Элиза покраснела. – Вы ошибаетесь, милорд.

Дело вовсе не в проницательности, а в личном опыте. Она на собственной шкуре прочувствовала, что бывает с тихими скромницами, которые предпочитают всем уступать.

– И все же ты очень проницательная женщина, – повторил Хью, с особой пристальностью глядя ей в глаза. – Знаешь, если бы на нас не смотрели сотни две глаз, я бы прямо сейчас тебя за это поцеловал.

Элиза радостно улыбнулась; она была на седьмом небе от счастья. Конечно, она сейчас выглядела как влюбленная по уши глупая школьница, но это ее нисколько не беспокоило.

– Ну… может, я поторопилась, предложив дождаться конца приема… – пробормотала она.

Хью засмеялся в ответ, и этот его смех был чуть хрипловатым и чувственным. Взяв жену под руку, он сказал:

– Обещаю ночью компенсировать вам все потери, леди Гастингс. Можете на меня рассчитывать.

Глава 24

Следующая неделя прошла настолько славно, что Хью уже почти поверил, что ему никогда не придется открыть Элизе всю правду.

Ответный удар, нанесенный Элизой Бенвику, не остался без последствий. На следующий же день после посещения салона леди Горенсон первые слухи достигли ушей Хью. Мистер Бенвик ушел от леди Горенсон, нисколько не скрывая своего раздражения. И Хью не удивился, вскоре прочитав в светской хронике о том, что «лорд Гастингс, женившийся исключительно по расчету, получил как раз то, что заслужил: жену-выскочку, дурно воспитанную и заносчивую».

А вот встречные обвинения явились с совершенно неожиданной стороны. Оказалось, что его мать немедленно организовала кампанию по защите чести и достоинства невестки. С достойной восхищения неутомимостью она наносила визиты, заверяя всех и каждого в том, что Элиза – прекрасная девушка, что ее сын сумел оценить ее по достоинству и что Бенвик просто не мог простить Гастингсам обиду ведь его ухаживания за Эдит были отвергнуты (Эдит передала матери слова Элизы, тем самым еще крепче привязав вдовствующую графиню к невестке).

Но больше всего Хью удивило и обрадовало поведение Эдит. Однажды она остановила его в вестибюле – он как раз собирался выходить из дома – и попросила немного задержаться для разговора с ней. Хью последовал за сестрой в утреннюю комнату с одной лишь надеждой – только бы Эдит вновь не стала жаловаться на пса. Сам Хью почти не видел Вилли, и знал, что Элиза сильно скучала по своему питомцу.

– Я хочу попросить прощения, – сказала Эдит, когда брат прикрыл за ней дверь; она заметно нервничала. – Прошу простить меня, что я наговорила неприятные вещи об Элизе.

– Понятно, – сдержанно кивнул Хью. У него хватило ума не высказывать всего того, что думал о поведении сестры.

Эдит же, кусая губы, продолжила:

– Я думала, что должна оставаться преданной Регги… то есть мистеру Бенвику. Я верила ему, когда он заявлял, что отец Элизы – воплощение зла. И я считала себя во всех отношениях выше ее, – добавила Эдит, потупившись.

– Но теперь ты так не считаешь?

Эдит подняла глаза, и Хью был поражен, увидев в них слезы.

– Нет, не считаю. Ведь Элиза защищала меня… – Хью хотел обнять сестру и утешить, но Эдит отступила на шаг, не позволив ему прикоснуться к ней. – Я не должна была слушать Регги. Он лгал мне. Лгал о ней, лгал о многом другом.

– Да, он лжец, – согласился Хью.

Эдит утерла слезы.

– Мне сейчас очень стыдно, – пробормотала она. – Я хотела, чтобы ты об этом знал.

– Я рад, – отозвался Хью.

Эдит тяжело вздохнула и добавила:

– Ты правильно сделал, что женился на ней.

– Ты действительно так думаешь? – спросил он в растерянности.

Эдит кивнула.

– Да, конечно. Я думала, что у нее вообще нет вкуса. И еще мне казалось, что она будет грубой и вульгарной, а вышло совсем наоборот.

Какое-то время оба молчали. Наконец Хью тихо проговорил:

– Спасибо тебе, дорогая. Но, может быть, тебе стоит сказать эти добрые слова самой Элизе?

Эдит улыбнулась дрожащими губами.

– Я уже сказала. Сразу после завтрака. Мне захотелось сказать и тебе, потому что вела себя с тобой по-свински.

Хью почувствовал, что камень свалился с его души. Его мать полюбила Элизу. Генриетта обожала и ее, и ее пса. Теперь и Эдит призналась, что была не права, думая об Элизе плохо. С мыслью, что ему удастся выйти сухим из воды, Хью отправился на поиски жены.

Он нашел Элизу в гостиной. В фартуке и в косынке, стоя посреди комнаты со свежеокрашенными в светло-зеленый цвет стенами, она руководила действиями слуг, которые развешивали атласные портьеры необычайно глубокого оттенка лилового. Хью подошел к ней. Деревянный круглый карниз с надетыми на него шторами предстояло подвесить на уже вбитые в стену крюки. Конструкция была тяжелой и требовала слаженной работы сразу нескольких мастеров.

– Что скажешь? – спросила Элиза.

– Скажу, что тебе очень к лицу такой наряд.

Элиза густо покраснела.

– Я про шторы спрашивала.

– Глядя на жену, нормальный мужчина видит жену, а не шторы, – с улыбкой сказал Хью. – Пойдем со мной, дорогая.

– Куда? Хью, не надо! – возмутилась Элиза, когда муж стащил с ее головы косынку.

– Ты уже достаточно поработала. – Не только над гостиной, но и на всю его семью в целом и на него в частности. – Давай сбежим на весь оставшийся день.

– Сбежим? Куда?

– Куда-нибудь, – ответил Хью, хотя у него было на примете вполне конкретное место. – Мы выходим через полчаса, – и добавил, покидая гостиную: – и Вилли прихвати.

Они выехали все вчетвером – с Ангусом на запятках и Вилли на полу у них под ногами.

– Но куда мы едем? – в очередной раз спросила Элиза.

– Подальше от города. Прочь от сплетен, от расторгнутых помолвок и портьер в гостиной. Прочь от любых напоминаний о его беспримерном лицемерии. И снова он подумал о том, что должен все начать с чистого листа, если уж судьба преподнесла ему подарок, не призвав к ответу за совершенные грехи.

Хью объехал запруженную экипажами Пикадилли, затем – Портленд-стрит. Выехав на Айлингтон-роуд, проехал мимо пустыря, которому в скором времени предстояло превратиться в парк, и остановился у вершины холма, возвышавшегося над будущим парком. Вилли с радостным лаем выпрыгнул из коляски и тут же припустил за стайкой воробьев. Растревоженные птицы взмыли в небо, громко щебеча и хлопая крыльями.

Хью спрыгнул следом за Вилли и поймал в объятия жену. Элиза улыбнулась ему, и Хью подумал, что должен почаще радовать ее таким вот образом.

– Добро пожаловать на Примроуз-Хилл, – сказал он, сделав широкий жест рукой. – Потрясающий вид на Лондон!

– Но зачем мы здесь?.. – с удивлением озираясь, спросила Элиза.

– В городе я не могу добиться, чтобы ты принадлежала мне одному.

– Ты хочешь, чтобы я принадлежала только тебе? – зарумянившись, спросила Элиза.

Да, он так хотел. Ему раньше не приходило в голову об этом задуматься, но сейчас…

– Да, именно так, – ответил Хью.

– Что ж, тогда… – чуть осипшим голосом протянула Элиза и деликатно покашляла. – Но ты никогда раньше мне этого не говорил.

«Я никогда прежде так и не думал», – мысленно ответил Хью.

– Не говорил, а теперь вот сказал. Сегодня.

Хью громко свистнул, и Вилли тут же повернул голову, навострив уши. На ветру его длинная шерсть развевалась и была похожа на львиную гриву. Хью еще раз свистнул, и пес со всех ног бросился к нему с палкой в зубах. Хью вырвал ее из пасти пса и забросил подальше. Вилли, понятное дело, помчался за палкой.

– Разве мужчина не вправе провести один день наедине с женой?

– Да, конечно, – в смущении краснея, ответила Элиза. – Просто все это так неожиданно… И…

«И так на меня не похоже», – подумал Хью. Ведь до сих пор он не старался выкроить время именно для нее. После свадьбы он ни разу не изменял своим привычкам, и возможность проводить время с Элизой воспринимал как нечто само собой разумеющееся. При этой мысли ему вдруг сделалось ужасно стыдно.

– Да, обычно я так себя не веду, – сказал он. – Но сегодня мне отчего-то захотелось провести день с тобой. Только с тобой.

Элиза посмотрела на мужа с удивлением – голос его звучал… как-то особенно. Хью ни разу не признавался ей в любви, но все чаще она улавливала в его словах нечто такое, что указывало на нежные чувства к ней. Впрочем, Джорджиана предупреждала ее о том, что среди титулованных господ не принято выражать свои чувства – тем более признаваться в них. Но Хью так часто и убедительно демонстрировал свою привязанность к ней, что требовать от него слов любви или даже мечтать о том, чтобы услышать их от него, – это, наверное, было бы глупо. В конце концов, произнести слова может любой, а вот доказать свои чувства поступками – далеко не каждый. А Хью уже все доказал. Возможно, супруги в семьях аристократов вообще никогда не признавались друг другу в любви.

Довольно долго они развлекались, заставляя Вилли бегать за палкой. Но Вилли наконец набегался всласть и даже устал – язык его вывалился, а бока часто вздымались (в отличие от Элизы и Ангуса Хью мог забросить палку очень далеко – к огромной радости пса).

Наигравшись, Элиза села на траву, а Вилли, устроившись у нее на коленях, принялся вылизывать лицо хозяйки. Она со смехом отворачивалась, но в конце концов была вынуждена подняться.

– Хватит, Вилли, – сказала Элиза, вытирая лицо платком.

Вскоре Ангус, который занимался лошадьми, пока супруги играли с собакой, взял Вилли на поводок и отправился вместе с псом исследовать окрестности.

– Я его понимаю… – в задумчивости проговорил Хью. – Ведь я, может, хотел того же. Впрочем, теперь мне никто не помешает осуществить свое желание, верно?