Из его студии они поехали в ресторан. Настя заявила, что ужасно хочет есть, просто умирает с голоду.

– Поехали в «Хуторок»! – скомандовала она.

Ее машина, красная «феррари», стояла у подъезда. Внутри хорошо пахло кожей и духами. Настя бестрепетно села за руль – это после бутылки коньяка на двоих! – но свое решение переменила.

– Едем ко мне! Еда у меня тоже есть, поснимаешь меня там в домашнем интерьере.

– Так я аппаратуру не взял!

– Не важно, – картинно подняла бровь Настя. И была права.

Эта тигрица в образе женщины устроила Архангелу настоящий секс-марафон. Такого он не ожидал, на первом свидании, и вообще как-то не был готов...

– Да-а, мальчик, рано ты сошел с трассы, – пропела Настя, раскидываясь на огромной кровати, застеленной темно-лиловыми простынями. Вот этот цвет, кстати, тоже здорово действовал Куприянову на нервы, попросту раздражал и не давал сосредоточиться! – Ах да, я ж тебя и не покормила! Бе-едненький, ну идем в кухню... После ужина не засыпать!

А утром она уехала на работу в ресторан. Веселая, свежая, живая, словно накануне ничего крепче простокваши не употребляла и сладко спала всю ночь. Даниила она оставила досыпать в своей постели.

– Зайка, ты никуда не торопишься? Вообще никуда не идешь? Оставайся, досыпай. Еда в холодильнике, выпивка в баре. До вечера!

Анастасия ушла и дверь за собой закрыла на ключ.

* * *

Чужая жизнь, ненадолго посетившая ее квартиру, сохранилась в запахах. Сашины крепкие духи мешались с легким дуновением непростого вина и сигаретным дымом. Вера не курила, Куприянов тоже берег здоровье. Со времен отъезда отца в квартире вообще никто не курил – кроме той же Саши, когда она приходила в гости. И остались еще следы уборки, сделанной посторонней рукой. Плетенная из соломы салфетка была постелена не поперек журнального столика, а вдоль, бокалы в горке стояли в непривычном порядке, столовые приборы лежали в сушке, а не торчали из круглого деревянного бочонка. В холодильнике обнаружилась незнакомая еда – несколько тигровых креветок в пластиковом контейнере, полупустая баночка красной икры, овощи и фрукты, которых Вера не покупала. Впрочем, нужно отдать Саше должное – убрано было аккуратно, она даже мусор вынесла. Все это Вероника рассмотрела уже в понедельник вечером. Как и было задумано, она осталась на турбазе до последнего момента – до утра понедельника. Чудом удалось не опоздать на работу, что имело существенное значение, поскольку Михеев последнее время начал проявлять к сотрудникам небывалую строгость.

Вот и в понедельник шеф до самого обеда нервно расхаживал по редакции, будто отыскивая виновных в том, что дела у журнала почему-то не заладились.

– Где это вы так загорели? – спросил он у Вероники ядовито. – Отдыхали? Если материалы не сданы – нужно выходить на работу, хоть выходной, хоть престольный праздник! – Переход Михеева на подчеркнутое «вы», как подсказывал опыт, не сулил ничего хорошего.

– Да я... У меня же... Рождения... Иволга... – Вероника не понимала, в чем ее упрекают, и привычно растерялась. К тому же у нее в ушах все еще шумел ласковый голос ночного прибоя, а тело еще чувствовало жар неожиданных объятий.

– А мне, думаете, птичку не жалко? Кто материалы вовремя сдавать научится, иволга?!

Вероника вспомнила о позабытой статье, хотела сказать что-то в свое оправдание, но только руки на стол опустила. Впрочем, «Станислав» вышел в мир пока только три раза, тут дело забуксовало, и конечно же никакая Вероникина статья не сделала бы, что называется, погоды. Глянец страниц четвертого, не изданного пока, номера неизбежно угасал вместе с прежним энтузиазмом шефа, которому его одноименное детище доставляло гораздо больше хлопот и финансовых проблем, нежели было запланировано вначале. Чувство здорового самоутверждения заставляло Михеева продолжать журнальную деятельность с особой даже пристрастностью, отчего и страдали последнее время рядовые сотрудники, но в редакции знающие люди уже с неделю поговаривали о скором сокращении штатов или вообще о грядущем безвременном конце печатной хозяйской игрушки. Ему что, он-то найдет себе новую...

– Все это ерунда, – махнула рукой Саша, забежавшая с ключами. – Просто он с похмелья и не в духе. Давай прошвырнемся по магазинам, а?

– У меня с деньгами не очень.

– Кто ж говорит о покупках? Знаешь, без денег по магазинам ходить еще интереснее. Пока смотришь, примеряешь вещи – они все твои!

А когда купишь – все, довольствуйся синицей в руках!

Вероника нехотя улыбнулась. Геллер умела быть необычайно милой и сегодня была в самом радужном расположении духа. Кроме того, Вере не терпелось выпытать у нее подробности давешнего свидания. Все же Саша была ее единственной, на этот момент, подругой, а Веронике, выросшей в обществе сестры, так не хватало порой девичьей болтовни, интимных секретов, которыми, краснея, делятся на ушко и упрашивают «никому, никогда!».

– Ну, идем?

– Пошли.

– Жаль, магазинов в Верхневолжске мало, – притворно-печально вздохнула Саша на улице. – Вот в Питере... – И замолчала, словно выдала какую-то тайну.

– Конечно, в Питере... А ты что – жила там?

– А? Да. Некоторое время. Грустная история. Не хочу про это говорить.

Вероника, умница, мигом сообразила – разбитная подруга жила там, очевидно, с возлюбленным, но не срослось у них. Но теперь-то все хорошо? Последние слова она произнесла вслух.

– Теперь да-а, – лукаво протянула Саша.

– Ну, как он?

– Кто?

– Да он!

– А-а. Потрясающий! И знаешь, я возлагаю на него большие надежды. Давай в «Манеж», ага?

Торговый комплекс «Манеж» был для провинции велик и богат. Три этажа, десятки отделов, лифт на бархатно-мягком ходу, дорогая кофейня. Вероника присмотрела себе кофточку – чудесную, летнюю, с раскидисто-полетными плиссированными рукавами, но и тут ее ожидало разочарование. Нет, цена оказалась вполне умеренной, даже на остатки своих средств Вера купила бы это бело-голубое чудо... Но пуговки подло отказались сходиться где-то в районе солнечного сплетения, и как Вероника ни ужимала животик – ничего не вышло.

– А побольше размера нет? – жалобно спросила она, высунувшись из-за лиловой кулисы, из беспощадного света примерочной.

– Сорок четвертый самый большой, – презрительно ответила продавщица сквозь жевательную резинку. Но вовремя спохватилась – теряем покупателя, да и от старшего менеджера можно взбучку получить! – и доставила Веронике еще одну кофточку, тоже голубую, но совсем не такую красивую и легкомысленную.

– Сорок четвертый самый большой, – сообщила Вера Саше. – А я, значит, больше самого большого. Кошмар какой.

– Да ты что, расстроилась? Брось. Приналегла на шашлык, вот и все. Растрясешь. Слушай, давай я эту кофточку примерю, а?

Разумеется, на Саше негодная тряпка сидела идеально – и на животе сходилась, и грудь аппетитно обнажала. Но благородная подруга ее не купила.

– У меня глаза зеленые, волосы рыжие, мне не идет, – мотивировала свой отказ продавщице.

– Де-евушка, к глазам только бабульки подбирают! – оскорбилась та.

– Да? Спасибо, внученька!

Издевательски захохотав, Саша повернулась к выходу, Вероника поплелась за ней. Везет же людям – и кофточка сходится, и в личной жизни порядок, и продавщицу на место поставить умеет!

В парфюмерном отделе долго нюхали духи – Саша была знатоком ароматов. Ах, какие же привлекательные все эти чудесные флакончики и какие дорогие. Геллер выбирала-выбирала и отправила продавщицу «на кассу» с новым ланкомовским ароматом – мускусно-едким, трагичным, огненным.

– Не тяжеловато для лета? – робко поинтересовалась Вероника.

– Много вы, сударыня, понимаете! В самый раз! – И Саша щедро оросила из пробника свои рыжие волосы.

Но все же и Веру ждала маленькая радость в этом парфюмерном раю. Саше у кассы вручили подарок – крошечный пробник в радужной обложке. Геллер открыла, понюхала и усмехнулась:

– Детский какой запах. На. Это тебе.

А Вере духи понравились. В них жил шепот нагретой солнцем зеленой травы, и морской соленый ветерок, и горечь апельсиновой корочки. Тихонько, словно стыдясь своей радости, надушила за ушами и замерла, вдыхая запах с ладони.

– Обязательно куплю себе такие, – решила она, но к прилавкам не повернула. Духи – не предмет первой необходимости, пока можно и так, с пробником. Но потом...

Замечтавшись, она шла рядом с Сашей и очнулась только в белоснежной прохладе – отдел свадебных платьев!

– А тут-то мы зачем? – шепотом спросила у подруги, сторонясь растопорщившегося, самодовольного кринолина.

– Как – зачем? Ты разве передумала выходить замуж? – громко сказала Саша. – Представляете, девушка, она передумала!

– В наше время передумывать не стоит, – наставительно произнесла «девушка» – на самом деле солидная дама с шиньоном и в шелковом платье, пропотевшем под мышками. – Берут – так иди. А платьице мы вам подберем – пирожное! И для подружки найдем. Вы ведь свидетельница?

– Да, да, – кивала Саша. – Вот, ходим, ищем, к вам зашли.

– У меня найдете! – заверила дама. – Польские, итальянские, на любой кошелек, на любой вкус! Глазки-то разбегаются? Ну-ка, давайте примерим...

Эти двое быстро взяли Веронику в оборот. Огорошенная странной фантазией Саши, оглушенная с одной стороны – запахом пота, с другой – не менее едким запахом духов, она моментально оказалась втиснутой в узкий корсет, а от талии топорщилась невиданной ширины юбка.

– Вроде по размеру, – выдохнула дама. – Ну-ка, давай в сторону, пусть невеста на себя полюбуется...

Продавщица и Саша отступились, как-то стушевались, и Вероника осталась наедине со своим зазеркальным двойником. Ворох белой материи, чуть тронутые загаром плечи, выступающие из кружев, руки кажутся несоразмерно тонкими из-за пышных, с бантами, рукавов фонариком, испуганное лицо... И словно бы кто-то показался рядом. Ах да – жених. На свадьбе нужен жених, куда ж без него? Высокий, Вероника ему едва по плечо. Лица не видно, но чувствуется – он улыбается и смотрит так нежно...