– Посмотрим, – подмигнул Куприянов, наклонился и крепко поцеловал Веронику в губы.

Но в сладости этого поцелуя на самом дне таилась горечь сомнения. Странно это все же... Впрочем, не стоит забивать себе голову.

* * *

Путь на турбазу дался Веронике нелегко. Даниил, как и предупреждал, ушел с утра и даже не позвонил. А ей пришлось тащить на пристань огромный рюкзак – овощи-фрукты-вино, кое-какие вещички – одежду, косметику. Все же она должна выглядеть хорошо, это ее праздник! В правой руке – тяжеленный бидон с маринованным мясом, в левой – ежевичный пирог из немецкой кондитерской. Вечерняя прохлада забыла опуститься на город, раскалившийся за день асфальт дышал зноем, пот заливал глаза, а вытереть не было возможности. Кошмар, одним словом. Но уже на подходе к пристани почувствовалось иное дыхание – вода, не признающая городской усталости, не следующая торопливому городскому ритму, дышала свежестью, а катер пришел такой веселый, такой замечательный, что на душе сразу стало легче.

Катер был как в мультфильме про Чунга-Чангу из далекого советского детства. Сам синий, а тент над палубой натянут ярко-желтый. Деревянные скамьи нагреты яростным солнцем. И мужики на катере приплыли веселые – громадные, загорелые. Быстро и аккуратно погрузили Вероникин скарб, пошутили с ней мимоходом, а потом взвилась водяная пыль – поехали!

Издалека турбаза «Иволга» выглядела очень красивой – изумрудные лужайки, аккуратные домики, какие-то огромные деревья. А вблизи оказалась еще лучше! Веселая, должно быть, это птица – иволга. Живет себе в зеленой листве, с ветки на ветку перепархивает. «А я ведь никогда не видела ее, иволгу, – вдруг подумала Вероника и, прикрывая ладонью глаза, высоко задрала голову, наивно пытаясь отыскать в небе диковинных золотых птиц. – Как созвучны, оказывается, Волга и иволга! И небо здесь совсем другое...»

Но и над водой, и в синей бесконечной вышине Вероника обнаружила лишь множество чаек да ласточек. Особенно запомнились ей большие морские чайки на фоне громадных, подсвеченных нехотя клонящимся солнцем кучевых облаков, стоящих, словно снежные горы, на западе. И еще – трясогузки. Они так весело прыгали по песчаному пляжу, и, когда катер, легонько покачиваясь, пристал к ладно сбитым сходням, одна из них, самая любопытная, не улетела, как остальные ее подруги, а ловко запрыгнула на старый черный бакен, устало доживавший свой долгий век на берегу, и принялась зорко наблюдать за приплывшими. Вдруг в дубовых кронах словно бы кошка замяукала, еще одна, еще. «Да это же и есть иволга! – перехватив свой собственный изумленный взгляд, мысленно воскликнула Вера. – Вон, вон! Мелькает, золотая! А песня ее то на кошачье мяуканье похожа, то на болтовню птичью. Об этом и у Бунина есть. «Беспечно иволги болтают». Точно сказано!» И действительно, в темных арках ажурной дубовой листвы время от времени появлялись на мгновение и исчезали огненные крылатые всполохи. Замечательная все-таки это птица – иволга.

Хозяйка «Иволги», Марина Алексеевна, оказалась высокой статной женщиной, как говорится, со следами былой красоты. Следы были заметные. Да и вообще, ей бы Хозяйкой Медной горы быть, а не хозяйкой турбазы, пусть и очень славной!

– Вы Солодкова? Рада встрече. Как у вас много вещей. Вас проводит служащий. Третий домик, вот ключи. Гости приедут завтра или послезавтра? Очень хорошо. Располагайтесь, отдыхайте.

Третий домик – самый лучший. Просторная столовая, на окнах тюлевые занавески, на столе – самовар. Две маленькие спаленки, и наверху еще – мансарда под двускатной крышей, балкончик с резными перилами. Вера рассовала продукты по местам, заперлась на крючок и упала на бархатный диванчик в столовой. Упоительно шумели дубы за стеной, так близко, весело болтали в кронах общительные иволги, где-то совсем рядышком плескалась вода... Вероника закрыла глаза.

И открыла их уже в темноте. Да что ж такое делается с ее сном! На остров опустилась летняя ночь, теплая, звездная. Нет, в такую ночь нельзя спать! Нужно немедленно идти купаться! Вера натянула купальник и опрометью бросилась на берег.

Больше всего на свете она любила воду. Вода успокаивала ее, завораживала, лечила. Она всегда неосознанно тянулась к воде, но, живя в волжском городе, реже, чем хотелось бы, отдыхала у реки или озера – так уж выходило. В детстве она даже завидовала известным героям Марка Твена, плывущим на вольном плоту вниз по течению. Хорошо бы вот так же поплыть однажды, и чтобы лунная дорожка вела, и волна искрилась, и не знать, куда и зачем плывешь! Ей всегда нравилось опускать ладони в прозрачную воду, особенно в текущую, живую, и чувствовать, как обтекают их прохладные водные струи, как закручиваются вокруг пальцев чуть бурлящие завитки... Однажды мама взяла ее, пятилетнюю, по набережной прогуляться, а Вера так потрясена была стремительным майским водопольем, могучим течением, уносящим целые тростниковые острова, увенчанные чайкой или вороной, восседающими на них по меньшей мере с капитанской гордостью, что долго не желала возвращаться домой. С некоторых пор только у воды она и чувствовала себя по-настоящему счастливой.

Но, несмотря на эти идиллические отношения с древней стихией, плавать Вероника почти не умела. Болталась кое-как у бережочка, беспорядочно плеща руками и ногами. Жаль, не выучилась вовремя. Мама плавала, как дельфин, и Вика тоже... А Вере всегда больше нравилось лежать на мелководье, чувствовать, как волны перекатываются через нее, ласково касаются лица. Неслышным шепотом, плавно текущими мыслями говорила она тогда с водой, и вода отвечала на ее вопросы и рассказывала свои странные сказки.

В эту лунную безветренную ночь Вероника забыла, что не умеет плавать. Говорят, такое бывает. Некоторые люди забывают, что не умеют летать... Она вбежала в воду, бросилась в нее с головой и поплыла – от берега. Черный монолит упруго перекатывающейся во сне реки пролегал теперь на уровне ее не успевших еще испугаться, особенной, неподвластной ничему и никому красотой вдруг проблеснувших глаз. Она, сжимая ладони, старалась подгребать под себя воду, чтобы плыть, но чудилось ей, что там, под водой, находит она своими руками другие руки – и они, сильные, нежные, родные, начинают обнимать ее всю, как никто никогда еще не обнимал. От восторга у нее даже дыхание перехватило. Вперед, вперед! Ее ведь теперь поддерживают родные надежные руки, она может свободно опереться на них, они придут на помощь, если понадобится, они отныне всегда будут с ней! И если бы в этот момент посторонний взгляд выхватил из июньской светлой ночи Веронику, то какой бы жалкой и одновременно отчаянной предстала бы перед ним она, неуклюже плывущая зачем-то от берега, в полном одиночестве, окруженная темными потоками. А впереди – бескрайнее и бездонное пространство. Только тело сквозь воду почему-то светится!

Пляж на «Иволге» был очень хороший. Ровное песчаное дно далеко уходило подводной косой. Но узкая коса справа и слева резко обрывалась в глубину, как это часто бывает на опасно обманчивых волжских отмелях. Вправо и повернула ослепленная ночным лунным счастьем и свободой Вера.

– Вот так выглядит Холодный берег. Но только нет на нем огней, нет надежды и утешения. Только тени заблудившихся, бесприютных душ...

Она почувствовала под ногами прохладу и вдруг отрезвела. Огоньки берега виднелись недалеко, метрах в десяти. Но под ногами не было дна, и, осознав это, Вера испугалась. Черная паника схватила за горло, лишила возможности дышать, лишила сил бороться за жизнь. Последним усилием она забила руками, погрузилась с головой, глотнула порядочную порцию теплой воды и, наконец, закричала. Громко.

Время стало густым, оно тянулось, как медовая капля сосновой смолы. Вероника не знала, сколько пробарахталась вот так, то окунаясь, то поднимаясь на поверхность, крича или только пытаясь крикнуть, когда ее вдруг схватили сильные руки и стали толкать к берегу, не давая погружаться с головой.

– Барышня, нельзя же так! – приговаривал неведомый спаситель. – Что ж вы, в самом деле, не зная броду, суетесь в воду. Пьяная, что ли?

– Н-нет, – пробормотала Вера, уже лежа на песке. – Спасибо. Вы меня спасли.

– Пожалуйста! А я иду по бережку, слышу – бултыхается кто-то и пищит. Думаю, щенка, что ли, утопили! Ты где живешь? Идти-то можешь?

– Могу, – заявила Вера, поднимаясь на ноги.

Она внезапно вспомнила, что совсем одна в своем третьем домике. А этот человек – кто он? Вон какой огромный! Лица в темноте не видно. Так, поблагодарила, теперь пора сматываться.

– Спасибо вам большое. Я пойду. Мне надо лечь.

– Пожалуйста большое! Воспитанная какая. Ну, иди. А то заходи в гости – я тут в шестом домике.

– Обязательно зайду, – пообещала Вера, пятясь в темноту.

До домика добралась без приключений, согрела себе чаю, достала пряники, села у окна. Надо же – чуть не утонула накануне своего дня рождения. Собственно, почему «накануне»? В самый день рождения! Уже далеко за полночь.

Она проснулась рано. Выспалась вчера, да и жаль было тратить драгоценное время. Так, нужно быстренько искупаться и готовиться к приезду гостей. Барахтаясь в теплой воде, Вера вспомнила о вчерашнем романтическом спасении на пляже и захихикала. Надо же, тут совсем мелко, выходит, она боролась за свою жизнь над бездной в метр глубиной! Но все ж по-свински она сбежала вчера вечером. Испугалась неизвестно чего. Бандита маньяка, насильника? Глупо и пошло. Нужно пойти и еще раз поблагодарить ночного спасителя. Вот – отнести ему в подарок бутылку вина!

Вероника много вина купила. Три литра в красивой коробке – и виноградные гроздья на ней, и крепкотелые крестьянки в красных передниках, и горы вдалеке. Но еще не пожалела, прихватила с собой бутылку из бара. Вино принесла мама, давно. Швейцарское. Наверное, хорошее. Вера хотела выпить эту бутылку с Даниилом, ночью. Минувшей ночью. Но он не поехал, вот и пусть остается без нектара и амброзии!

Наскоро причесалась перед зеркалом. Как действует свежий воздух, отдых, купание! Щеки порозовели, глаза блестят, даже непослушные кудряшки легли мягкими локонами. И платье у нее необыкновенное, купленное в Египте, – переплетаются красно-желтые сочные полосы. Во всеоружии Вера отправилась к шестому домику.