В кокетстве мисс Северн могло быть много бессознательности и простодушия. Желание нравиться было в ней так стихийно, так всепоглощающе, что она, казалось, задалась целью очаровывать также женщин, детей и самых простых людей, с которыми сталкивалась, и она была по-своему кокетлива с Колеттой, с Жоржем и Низеттой и с Мишо, как и со своими танцорами.

В кокетстве мисс Северн также было много веселья, удовольствия посмеяться, лукавой болтовни, немного насмешки без злобы над людьми, любовавшимися ею и показывавшими ей это. Но как бы то ни было, а Сюзанна была кокетка, кокетка неоспоримо, по природе, и если бы она даже не была такою, то, за исключением разве, если бы была создана из особого, нечеловеческого материала, она сделалась бы кокеткой в этот вечер, вечер ее первого бала, в опьянении от света, музыки, туалетов, в особенности от тонкой лести, расточаемой ей.

ее нежное изящество, сияние ее тонкой белокурой женственности раскрывались более законченными, более привлекательными, она это знала, и это радостное сознание своей красоты искрилось в ее словах и в ее улыбке, придавало бесконечно много выражения этой красоте.

Ею любовались, ее окружали, как маленькую королеву, и в удовольствии от своего триумфа, она чувствовала себя очень доброй, очень снисходительной. Все мужчины казались ей очень любезными, все женщины — прекрасными и весь мир пленительным.

Один момент она с удовольствием увидела Мишеля, танцующего с Маргаритой Сенваль, так как ей хотелось, чтобы все веселились, как она.

Она думала, что он придет затем пригласить ее. Она, отказывая всем, хранила для него котильон, повторяя себе, что он без сомнения придет его просить. Она испытывала желание танцевать еще с Мишелем; это желание заключало в себе потребность удовлетворенной гордости и может быть также другое более смутное чувство, которое Сюзи затруднялась определить. Но Мишель не пришел.

От времени до времени мисс Северн его замечала. Он спорил с серьезными людьми, он разговаривал, немного склонившись, с какой-нибудь особой в платье „mauve“, бывшей только зрительницей на бале или, одинокий, стоя в амбразуре двери, смотрел перед собой со скучающим видом. Несколько раз, танцуя, она старалась ему улыбнуться, но, несмотря на то, что она близко проходила мимо него, хотя она почти задевала его своим платьем, он ее не видел или не хотел видеть. Тогда она рассердилась и притворялась, что не замечает Мишеля, скользя перед ним в головокружительном вальсе, не смотря совсем в его сторону. Она прояснилась, когда молодой человек, наконец, пришел предложить ей руку, чтобы свести ее в буфет, но она прекрасно сознавала, что она и Мишель не были в одинаковом настроении, он, спокойный, немного вялый, она, возбужденная, очень живая, с пылающими щеками.

Тремор отказался вести свою невесту в галерею, где окна были настежь открыты; он усадил ее в оранжерею за маленький ивовый столик. Временами они оставались совершенно одни.

— Скажут, что вы завладеваете мной в исключительное пользование! — воскликнула молодая девушка.

— Признайтесь, однако, что это будет несколько преувеличено, — ответил Мишель.

И он добавил довольно весело:

— Роберт уехал, и вот уже час, что вы и Колетта поручены мне… у меня нет никакого желания, чтобы вы схватили воспаление легких в буфете.

— Бедная Колетта! Она правда, веселится сама и конечно не думает обо мне; но, поверите ли, если я вам скажу, что не имела времени обменяться с нею двумя словами сегодня вечером?

— О! этому очень легко поверить!

— Стеснительно ужинать совсем одной, — заявила вдруг Сюзанна, поставив бокал, в который она только что обмакнула губы. — Почему вы ничего не спросили для себя?

— Просто потому, что я не голоден.

Она посмотрела на него, затем, смеясь тем смехом, который бывал у нее изредка, таким наивным и однако женственным:

— Хотите, мы поделимся?

— Нет, благодарю.

— Тут две вилки, одна на моей тарелке, другая в паштете, мы можем есть в одно время.

— Я не голоден, уверяю вас.

— О! маленький кусочек, Мишель, совсем маленький кусочек, я вас прошу, чтобы мне сделать удовольствие, — умоляла она.

Наполовину раздосадованный, наполовину развеселенный, Мишель взял вилку и послушался. Когда он принял хлеб, деликатно протянутый ему между двумя пальцами, молодая девушка радостно засмеялась.

— К вам так идет, Майк, когда вы перестаете быть серьезным! Иногда серьезные люди бывают очень скучны, вы знаете?

— О! я это знаю!.. Это было, может быть, самой большой глупостью моей жизни быть серьезным человеком!

Тон, которым он говорил, огорчил маленькую королеву вечера; что-то в роде нежной жалости увлажнило ее взгляд.

Она положила свою руку без перчатки, очень мягко, на руку своего сурового подданного.

— Нет, — сказала она, — я не думаю, я думаю, — ваша жизнь очень хороша, как она есть.

Рука Тремора повернулась и пожала сострадательные пальчики.

— Колетта права, вы ужасная обольстительница, — сказал он совсем тихо.

— Но вы так мало поддаетесь обольщению, что я не вижу, чего вам бояться, — пробормотала она еще тише.

И, освобождая свою руку, она взяла вновь бокал и выпила несколько глотков шампанского; затем, так как Тремор не сводил с нее глаз:

— Я кончила, — сказала, она, если вы чувствуете жажду, я даю вам остальное.

— Благодарю вас.

— Вам противно? — спросила она так серьезно, что он не мог удержаться от смеха.

— Совсем нет, мне не противно; какое вы еще дитя!

— Следовательно, вы боитесь узнать мои мысли?

— Может быть, — сказал он.

Но, взяв бокал, он стал медленно из него пить.

Сюзи казалась в восторге.

— Эта церемония, как у дикарей, — заявила она. В романах с приключениями апаши и им подобные скрепляют таким образом свой союз дружбы, конечно не шампанским! Я надеюсь, что мы теперь никогда не будем ссориться. Вы помните наше условие в Сен-Сильвере? — спросила она, поднимаясь.

Тремор посмотрел на нее одну минуту, ничего не говоря, затем пробормотал:

— Да, я его помню.

Когда жених провел ее в зал, Сюзанна была почти готова предложить ему котильон, но раздумала, находя, что ее достоинство требовало того, чтобы подождать, пока сам Мишель не попросит этой милости.

Они расстались, и она унеслась в опьянении от танцев и лести, далеко от действительной жизни.

— М-ль Сенваль только официально царица бала своих родителей; настоящая царица — это мисс Северн, — восклицал момент спустя барон Понмори, разговаривавший с Тремором, — она веселится, как дитя, и это приятно видеть… посмотрите на нее.

Тремор покорно послушался этого совета, но он, конечно, не находил столько удовольствия видеть танцующую мисс Северн, как барон Понмори.

Между тем, Сюзанна среди своих успехов не забывала влюбленных, которым она должна была оказывать содействие. В ожидании первых тактов вальса, обещанного ею Полю Рео, она села подле Симоны.

— Вы очень веселитесь, милочка?

— О!

Это „о“ было выразительно.

— Тем лучше! — продолжала мисс Северн. — Вы очаровательны в зеленом. Это Тереза, держу пари, причесала вас с этими маленькими маргаритками? Ну, скажите, Симона, вы много танцевали?

— Много.

— С приятными кавалерами?

— Ну, да.

— С кем, например?

— С Г-ном Понмори, г-ном Рьеж, г-ном Буас, г-ном Деплан, господином… я не знаю, их слишком много!

Она танцевала самое меньшее четыре раза с Полем и его не упоминает, — заметила себе мысленно Сюзанна.

И она продолжала громким голосом, своим самым натуральным тоном:

— Поль Рео с вами не танцевал?

— О! Да!

— Почему же вы его забыли, этого бедного юношу? Он вам не нравится?

— Нет.

— Я его нахожу прелестным… и таким веселым!

— О! Да.

— Я его очень люблю. А вы? — спросила внезапно мисс Северн.

— Так себе… — ответила молодая девушка с гримасой.

Поль приближался.

— Мы говорили о вас, шалопай! — кинула ему Сюзи со своим обычным апломбом.

М-ль Шазе сильно покраснела.

— Я уверен, что мисс Северн вам дурно говорила обо мне, сударыня.

— О! совсем нет, не правда ли, Сюзанна?

— Так себе! — ответила Сюзанна, передразнивая свою молоденькую подругу. — Послушайте, моя красавица, танцуйте-ка этот вальс с этим злым Полем, иначе он подумает, что я ему повредила в ваших глазах.

Она хотела прибавить:

— Я устала, Поль.

Молодой человек не дал ей для этого времени.

— О! м-ль Симона, я вас прошу! — молил он.

Сестра Терезы принялась смеяться, краснея еще больше.

— Я бы хотела, но я уже приглашена.

— Какое несчастье! А на следующий?

— Следующий? — я его отдала г-ну Лангиллю, но… Сюзанна, — спросила молодая девушка, — будет очень невежливо забыть Лангилля… один раз?

— Это даже будет очень мило! — воскликнул восхищенный Поль.

Когда Симона удалилась под руку со своим счастливым избранником, Поль сел подле Сюзанны, хохотавшей от всей души.

— Мне кажется, честное слово, что вы смеетесь надо мной, мисс Сюзи!

— Вам кажется! Он бесподобен!.. Но, несчастный, ведь вы должны были танцевать этот вальс со мной! И вас хватило бы на то, чтоб бросить меня? Ах! какой же вы смешной!

— Скажите, что я заслуживаю виселицы! — но есть смягчающие вину обстоятельства. Послушайте, если бы вы были милы, мы протанцевали бы этот вальс и мы говорили бы все время о ней.

Сюзи была мила, и они говорили о „ней“, и Поль нашел разговор настолько приятным, что пригласил свою добрую фею на котильон, объяснив ей вполне откровенно, что он его не танцует с Симоной из боязни вызвать неудовольствие Жака.