В центре храма торжествовала огромная яма и священники в черных мантиях, покрывающих их с головы до пят, опускали в неё деревянный, абсолютно новый гроб с человеком в белом одеянии. Меня охватила паника. Я пыталась найти глазами дядю Пашу, чтобы спросить, что всё это означало, однако того нигде не было. Внезапно молитва прекратилась, и люди начали напевать: "Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что люблю?". Многие пустились в горькие рыдания, откуда-то у входа в храм, надрываясь, закричал маленький ребенок. Моё тело начинало содрогаться от ужаса. До одурения хотелось убежать как можно дальше, спрятаться от всех этих странных людей, провалиться в глубокий сон и очнуться дома. Но вдруг я пригляделась в лицо лежащего в гробу человека, и внутри всё разом похолодело. Я не верила своим глазам. С посиневшими губами, бледным-бледным лицом желтоватого оттенка лежала мама.

Я подбежала ближе, начала пронзительным криком кричать на людей, просить остановить всё это, но мои слова словно никто не слышал. Все продолжали петь, и, вытирая слезы, смотреть как гроб опускался всё ниже и ниже. Я задыхалась от слез, меня разрывало изнутри на части, на куски мяса. Я пыталась удержать гроб, пыталась дотянуться до мамы, но всё тщетно. Сил не оставалось. Сдавшись, я упала на дощатый пол.

А открыв глаза в своей постели, долго не могла прийти в себя. По щекам, обжигая лицо, катились соленые слезы, руки тряслись от увиденного во сне ужаса, а сердце колотилось так сильно, что каждый его удар отдавался громким эхом. Приподнявшись, я вытерла слёзы краем белого теплого одеяла и с облегчением выдохнула, увидев справа от себя Карину, спавшую в своей персиковой пижаме. Её одеяло находилось на краю кровати, а сама она, подобрав под себя ноги, лежала на боку вытянув вверх правую руку.

"Всего лишь сон", — твердила я себе, оглядывая комнату и убеждаясь в том, что не сплю. На спинке стула висел Каринин светло-бирюзовый пиджак, в который она была одета накануне вечером, на письменно столе с белыми пластиковыми вставками лежали её браслеты, фантики от жевательных конфет, которые мы вместе съели перед сном, а также стопка учебников, приготовленная на утро. На стене висели фотографии, вырезки из журналов, а также дорисованный портрет Карины, который вызвал у всех домочадцев бурную восторженную реакцию. Всё было настолько привычное, теплое и родное, что на глаза мне снова навернулись слёзы.

Отогнав их и окончательно придя в себя, я поняла, что уснуть уже не удастся, поэтому, решила потихоньку подняться и заварить чай, несмотря на то, что за окном ещё только-только восходил рассвет, окутав небо розовой дымкой, сквозь которую пробивались утренние солнечные лучи. Накинув на себя теплый светло-желтый халат с россыпью маленьких оранжевых цветочков, я собрала мягкие, волнистые волосы в хвост и на цыпочках, стараясь никого не разбудить, прошла в ванную комнату.

Хотелось понять, что означал это странный, жуткий сон. Тот грязный парк, холод, шаги за спиной…люди в храме, напоминающие сектантов, мама, этот гроб… Я никогда не была суеверной, не верила в гороскопы, в приметы, но этот сон, словно острая игла, засел в сердце и покалывал, рисуя в памяти детали, о которых было страшно вспоминать. "Перед сном я много думала о деле дяди Паши, — рассуждала я, облокотившись на столешницу кухонного гарнитура, ожидая, пока вскипятится серебристый чайник, — должно быть, именно это и сказалось. И не надо придавать глупому сну такое большое значение".

Насыпав в бокал ложку кофе и две — сахара, я залила всё кипятком и добавила немного сливок. Завтракать совсем не было аппетита, поэтому вдохнув аромат свежего, нежного кофе, я подошла к окну и, отодвинув в сторону золотистого цвета струящиеся шторы, принялась смотреть на двор. Не так давно мы стояли с Денисом около подъезда, и он с искренней улыбкой признался, что ему было легко в моей компании. Не так давно Денис был открыт и свободен со мной. Но что же будет дальше? Как мне стоило вести себя, если вдруг он вновь наденет свою маску равнодушия и сделает вид, что вчерашнего вечера вовсе не существовало?

— Дочь, ты чего так рано проснулась? — прервал мои мысли нежный и теплый голос мамы. Она выглядела ещё довольно сонно в своей ночной сорочке на тоненьких бретельках, с распущенными волосами, немного запутавшимися во время сна, но несмотря на это, как всегда, прекрасна.

— Мне сон жуткий приснился, мам, — улыбнулась я, делая глоток кофе. — После него так и не смогла уснуть.

— Меня тоже сегодня после вчерашнего разговора о Ярославе всю ночь мучили кошмары, — призналась мама. — Страшно представить, что снится по ночам Паше. Мы хотя бы со стороны видим эту историю, а он проживает её на себе.

— То есть ты тоже проснулась от страшного сна?

— Нет, меня будильник разбудил, — сладко зевая, протянула мама. — Я хотела специально пораньше встать и сесть за книгу. Ладно, — резко добавила она, чмокнув меня в макушку, — пойду я умоюсь, и надо бы позавтракать. Хочешь я гренки пожарю, Анжел?

— От гренок я никогда не отказываюсь! А я тебе пока чай заварю фруктовый, как ты любишь.

К тому моменту, когда мама наделала целую горку поджаристых гренок из батона, проснулась Карина и радостная и выспавшаяся появилась в проеме кухни уже умытая и причесанная.

— А я-то думаю, кому это тут не спится? Вы сговорились так рано проснуться?

— Ну, считай, что так, — улыбнулась я, уплетая приготовленный мамой завтрак. — А ты на вкусный аромат, исходящий из кухни?

— Совершенно верно, — рассмеялась Карина, взяв с полки бокал для чая. — Знаете, там вроде бы папа проснулся тоже, я слышала шаги, когда шла мимо спальни.

— Чувствую, сегодня у нас будет ранний отбой, — поддержала смех мама, переворачивая порцию жарящихся гренок на большой сковородке.

— Ой, нет, нет, нет, я сегодня поздно вернусь. Мы сегодня с Костей хотим песню одну разобрать, точнее сказать, нам нужно с нуля написать её, поэтому как он освободится с работы, я сразу пойду к нему. Не теряйте меня.

— Это песню для второго альбома? — поинтересовалась мама. — Как у вас в целом обстоят дела с ним?

— Неплохо, но знаете, тёть Надь, так уже хочется каких-то перемен.

— Хочется чего-то большего?

— Не совсем, но…у нас немало фанатов, людей, которым нравится то, что мы делаем, во время концертов люди получают удовольствие от нашей музыки, но всё же мы по-прежнему считаемся группой, которая просто занимается самодеятельностью, потому что у нас нет студийного, профессионально записанного альбома. Такого, который бы не просто, как первый, гулял по интернету, а мог бы и продаваться в виде настоящих дисков с нашим названием, обложкой, отображающей всю суть, — сказала Карина с чувствами, присев рядом со мной. — То есть я хочу сказать, что было бы неплохо, если бы нас кто-то заметил.

— Карин, а что будет дальше? Ты ведь хочешь поступать в Москву, как ребята к этому относятся?

— Костя и сам хочет уехать отсюда, — улыбнулась Карина, присоединившись к завтраку. — Но пока ничего не известно. Ребята узнавали в институтах о возможности перевода в московские вузы, но всё это только в планах. Поэтому ничего не могу сказать, тёть Надь.

— Большой город явно вывел бы вашу группу на новую ступень. Помнишь, о чем мы говорили вчера? Нужно просто заниматься любимым делом, а успех придет нежданно, но тогда, когда судьба посчитает нужным.

Придя в школу, я осознала, что моё волнение было намного сильнее, чем в первый день прихода в эту школу, когда я даже не была знакома со своими одноклассниками, когда передо мной стояли неизвестность, страх, ожидание того, какими окажутся страницы новой жизни. Теперь же волнение было иного рода. Я сидела за своей партой и с беспокойством ждала появления Дениса. Звонок прозвенел уже несколько минут назад, но ни учительница по английскому языку, ни мой сосед в кабинете так и не появились. Я старалась отвлечься на повторении домашнего пересказа о Джессике Старк, девочке, которая была отдана родителями в детский дом, но это не помешало ей добиться большого успеха и взять своих старых, несчастных родителей на попечение. Но даже этот увлекательный рассказ не мог отвлечь меня от путавшихся в голове мыслей, не мог помочь сосредоточиться на английском языке.

Я убрала мешающиеся волосы на левую сторону, закатала рукава своей теплой рубашки в синюю клетку, и, закрыв глаза, принялась слушать любимую музыку. Когда через несколько минут их открыла, то обнаружила, что уже начался урок, а Денис как ни в чем не бывало сидел справа и невозмутимо поглядывал на доску.

Меня резко бросило в краску и смятение от получившейся неловкости. Я быстро убрала наушники в сумку и постаралась сделать как можно более непринужденный вид. Было обидно, что Денис даже не поздоровался, не тронул меня за плечо, чтобы предупредить о начале урока, даже не взглянул в мою сторону, словно бы не замечал моего присутствия. Он вёл себя так, как я ожидала в своих страхах — холодно и равнодушно. А на что я собственно надеялась? На то, что из-за одного незначительного разговора этот парень, который весь год никого к себе не подпускал, вдруг откроется мне? Такой в чем-то особенной? Я постаралась отогнать от себя эти мысли, испортившие всё то хорошее настроение, которое, несмотря на кошмарный сон, появилось благодаря маме, Карине и дяде Паше.

Но как появилось, так и исчезло.

— Анжел? — негромко произнес Денис, когда я внимательно принялась переписывать задание с доски. — У тебя всё нормально?

Внутри всё похолодело. Я взглянула на парня и увидела в его глазах то же тепло, что и накануне вечером.

— Да, всё хорошо. А почему ты спрашиваешь?

— Просто ты какая-то загруженная. Кстати, привет ещё раз, — улыбнулся он. — Я говорил тебе несколько минут назад, но ты видимо не слышала.

Всё встало на свои места. Я почувствовала себя самой последней идиоткой на планете. Ощутила одновременно и облегчение, и злость на себя за то, что не могла контролировать свое поведение и из-за своего глупого и непонятного волнения сама же вогнала себя в такое положение.