— С самого начала чего?

— Моей новой жизни. Вернее жизни, в которой я почувствовала себя счастливой. Понимаю, что глупо всё это звучит, но я не могу назвать это по-другому.

Денис смотрел на меня с явным недоумением и непониманием.

— Только можно я начну тогда, когда мы дойдем до набережной? Так будет спокойнее.

— Хорошо, — не отводя взгляда, кивнул он.

Улицы тянулись череда за чередой. Мы миновали проспекты, сворачивали то направо, то налево, ни обмолвившись ни единым словом. Однако каждый раз повернувшись в сторону Дениса, я чувствовала, как по всему телу разом пробегал разряд электрического тока. То ли от страха, то ли от осознания его близости, то ли от чувств, которые было больше невыносимо держать в себе. Но что испытывал в те минуты он, мне было знать не дано. То, что Денис был на меня обижен, не могло быть сомнений, но я старалась по возможности не думать об этом. Всё, что я должна была сделать — рассказать ему свою правду, а там будь что будет. Только эти мысли спасали меня и не позволяли развернуться и убежать в другом направлении. Наверное, это зовется надеждой. Я всем сердцем надеялась на счастливый исход всех этих событий, хотя понимала, что это слишком наивно.

Набережная, как и всегда, была полна людей, по большей степени выпускниками школ, прогуливающихся в парадном виде после экзамена огромными компаниями за женским смехом и мужским гоготом. В какой-то момент я подумала, а не лучше ли было в это самое время и нам находиться рядом со своим классом? К чему я задумала весь этот разговор? Но отступать было уже нельзя.

Не сговариваясь, мы неторопливо заняли с Денисом свободную лавочку, с которой открывался потрясающий вид на реку, искрившуюся на солнце миллиардами переливающихся кристалликов. Как мне хотелось стать частью этой безмятежной, свободной природы. Существовать независимо ни от кого, купаться в солнечных лучах под бесконечным, невесомым небом, смотреть на людей со стороны и знать, что твоё предназначение в этом мире куда более значимо, чем их. Природа так безгранична в своей гуманности к нам, людям, так тепла, так терпима. Её двери всегда для нас распахнуты. Она наш дом, наш воздух, наше исцеление, лекарство от душевной боли. Не помню, кто из великих людей сказал, что наедине с природой невозможно долго пребывать в депрессии, и я полностью с этим согласна. Как жаль, что в своей повседневности, загруженные бытовыми проблемами, мы этого не замечаем.

— Красиво, правда? — нерешительно произнесла я, взглянув на Дениса. Он сидел подавшись чуть вперед, его каштановые волосы спадали на правую сторону, губы замерли в завороженной полуулыбке, расстегнутая рубашка василькового цвета, из под которой виднелась белая футболка, как нельзя лучше сочеталась с повисшими над нами небесами, и от всего этого вида меня с невероятной силой захлестнула непоколебимая, глубочайшая волна нежности. Только тогда я четко для себя поняла, что если Денис меня отвергнет, я не знаю, как переживу это. Он был мне очень нужен.

— Да, обожаю смотреть отсюда на реку. Невероятный вид!

— Денис, можно я начну?

— Конечно, можно, я только этого и жду, — заглянув мне в глаза, негромко произнес он, облокотившись на спинку скамейки.

— Хорошо, — собрав себя по частицам, прошептала я. — Помнишь, когда мы с тобой как-то сидели на этом самом месте, я рассказала тебе, что у меня много лет назад развелись родители? — он кивнул. — Так вот, я очень люблю свою маму. Она всю жизнь старалась заполнить отсутствие папы, делала для меня всё от неё зависящее, никогда ни в чем не упрекнула, но знаешь…как ни крути, один родитель никогда не сможет заменить тебе второго. Мне грех жаловаться на свою жизнь, потому что как ни было в первое время плохо, мама своими силами поставила нас обеих на ноги, обеспечила нам существование в достатке, в спокойствии, в любви. У нас был свой маленький мирок, в который всегда хотелось возвращаться, так называемый тыл. Но это не было полноценной, большой семьей, где папа — это опора, плечо, защита, на которую всегда можно рассчитывать. Не знаю, понимаешь ты меня сейчас или нет, но я часто мечтала о том, как было бы здорово, если бы у меня был папа, как мы выбирали бы вместе с ним подарки для мамы перед праздниками, как бы мы ужинали за большим круглым столом за шутками, смехом, как бы он крепко обнимал меня перед сном, говоря, что никогда не даст никому в обиду. Мне очень хотелось такой вот отцовской заботы, проявления отцовского внимания, — говорила я, глядя вдаль, но чувствуя на себе ясный взгляд Дениса. — Дядя Паша, отец Карины — это первая и единственная мамина любовь. Они расстались по глупой ошибке, по нелепости, когда только — только поступили в университеты, и с тех пор не виделись до прошлого лета. Не думаю, что эта встреча была случайностью, скорее что-то свыше послало им её. Дядя Паша тоже был одинок, его жена погибла в автокатастрофе… и вот так вот внезапно мы стали одной семьей: я, мама, Карина и её папа. Первое время я не верила в это, не могла привыкнуть к мысли, что в нашем с мамой мире появилось ещё два человека, которые стали так дороги мне, так близки, что за какие-то несколько месяцев нашей совместной жизни я в полной мере ощутила, как все пробелы в моей душе постепенно заполнились счастьем. Карина стала мне родной сестрой, она полностью поменяла мои взгляды на жизнь, открыла меня, научила радоваться жизни, рядом с ней я словно проснулась после долгой спячки, — должно быть, Денис, не совсем понимал, как мой рассказ связан с ним, но слушал в полной мере, ни раз не прервав мою исповедь. — Когда я перешла в эту школу, то почувствовала, что это такое — иметь друзей. Не просто одноклассников, с которыми нужно как-нибудь доучиться до выпуска, а самых настоящих друзей, по которым я буду скучать, которых мне очень будет не хватать в студенческой жизни. Но самое главное — я встретила человека, в котором нашла что-то родное, что-то до боли мне знакомое, — с этими словами я безо всякого стеснения, смущения подняла глаза на Дениса и прочитала в его взгляде полное понимание. Он знал, о чем я говорила. — И как-то неуверенно, робко я влюбилась в него, боясь самой себе в этом признаться, не говоря уже о том, чтобы сказать о своих чувствах кому-то ещё. А потом…выяснилось, что этот человек дорог не только мне одной, но и кому-то ещё. Кому-то, кого я не могла предать.

— Карине? — несмело прошептал Денис, не отрывая от меня взгляда.

Я кивнула.

— Она призналась мне в этом, и я решила, что не должна ничего говорить ей о своих чувствах, чтобы не разрушить мир в нашей семье. Чтобы сохранить то счастье, к которому мы все так долго шли. Думала, пусть всё идет своим чередом, время покажет. Но время шло, а я не могла ничего с собой поделать. Денис, ты не представляешь, как мне было больно отталкивать тебя, я никогда не смогу простить себя за это, но…ничего другого, как мне тогда казалось, сделать я не могла. Нужно было выбирать: или поддаться своим чувствам, или подумать о Карине. И я поддалась. Тот поцелуй у реки…поверь мне, я никогда не испытывала ничего подобного.

— Подожди, Анжел… — сомкнув глаза, заговорил он с нотами боли в голосе. — То есть мы сейчас сидим здесь для того, чтобы ты мне сказала, что у нас ничего не может быть? Что ты не можешь предать сестру?

— Нет, всё не так. Дослушай меня, Денис, хорошо? наступал самый тяжелый момент. — Когда Карина увидела нас, то решила, что у нас с тобой отношения, и что я намеренно ничего об этом ей не сказала. Мы несколько дней не разговаривали, она даже слышать меня не желала. Ты мне писал, спрашивал, в чём дело, но как я могла тебе сказать о том, что происходило в нашей семье? Я знала, что ты захочешь поговорить с Кариной, если узнаешь правду, но это сделало бы только хуже. Хотя…не знаю, могло бы быть ещё хуже, чем было. Несколько дней назад Карина случайно встретила на улице мою маму и отца. Он вернулся из Италии, предложил ей встретиться, якобы поговорить насчет меня, — при этих словах лицо Дениса исказилось от удивления. — У нас произошёл огромный скандал дома, потом ещё последовали звонки от папы, дядя Паша всё это увидел в совсем ином свете, наговорил маме кучу неосознанных, обидных слов, и после этого мы собрали вещи и уехали с мамой к бабушке. А через сутки у мамы случился сердечный приступ. Ей давно поставили диагноз аритмии, но ничего подобного с ней никогда ещё не было. Она потеряла сознание и несколько часов не приходила в себя. Не передать словами, что со мной было всё это время…вспоминаю сейчас это как страшный сон. Но как ни странно, именно мамин приступ спас нашу семью от краха. Дядя Паша осознал свою ошибку, до сих пор просит у мамы прощения, Карина тоже выплакала в те дни все свои слёзы, поругалась с Костей, но лишь благодаря этому поняла, что любит она только его и никого больше. И на то, чтобы я поговорила сейчас с тобой обо всём этом, настояла именно она.

Денис молчал. Я не решалась посмотреть на него, боясь увидеть равнодушие. Боясь холода, но он продолжал молчать.

— Ну, вот и всё. Спасибо, что выслушал, — улыбнулась я, теребя ремешок сумки. — Мне стало гораздо легче теперь, когда ты всё знаешь. И, наверное, я лучше пойду.

— Подожди, — мягко прошептал он. — Не уходи, у меня…просто шок от всего, что ты сейчас сказала, Анжел. Пожалуйста, останься, — добавил он, ласково коснувшись моей руки. Мне ничего не оставалось, как только посмотреть в бездонные, самые красивые, самые искренние глаза человека, которого я так любила. — Я счастлив, что ты открылась мне, Анжел. Ты даже не представляешь, насколько счастлив! Я, конечно, догадывался, что ты не просто так избегала меня, но сейчас понимаю, что девушка, сидящая рядом со мной, гораздо лучше, чем я только мог подумать.

— Не говори так.

— Говорю так, как есть. И…если я правильно понимаю, теперь между нами ничего не стоит?

— Ничего, — проговорила я одними губами, чувствуя, как расстояние между нами становилось всё меньше и меньше, пока губы Дениса не оказались так близко, что меня обдало огнём его горячее дыхание. Я не верила. Осознание того, что отныне нам не нужно бояться быть застуканными, подействовало как обезболивающее, разливая сладость и нежность поцелуя по всему телу, проникая в каждую его клеточку. Наслаждение накрыло меня самой безумной пеленой забвения.