Проснувшись, я не сразу осознала, что нахожусь на диване дома у бабушки. По глазам текли слёзы, сердце билось так бешено, что я ощущала, как каждый его удар защемлял легкие, отчего дышать было крайне непросто.

— Надь! Доча! Проснись! Слышишь меня?! Надь! — кричала бабушка из своей спальни, где должна была, как я помнила, отдыхать мама. Я мигом очнулась и почувствовала, как предательски у меня задрожали колени. Что-то случилось с мамой. — Господи, ну за что всё это?! — в истерике воскликнула бабушка, пулей выбежав из комнаты и направившись к стационарному телефону.

Мама что-то сделала с собой? Нет, я не могла себе этого представить. Она бы не стала этого делать, зная, что у неё есть я, тогда… Резко вскочив с дивана, я забежала в спальню. Запах таблеток от сердца нельзя было спутать ни с чем другим. Всё, как я и думала, у мамы случился приступ. Мама лежала на кровати так, словно просто спала, однако…её дыхание было приостановлено. Ни единого вдоха, ни единого выдоха. Осознание этого обрушилось на меня не просто лавиной, не просто волной. Меня как будто бросили со скалы, и, приземлившись, я чувствовала, как все органы с адской, раздирающей в кровь болью выворачивало наизнанку. Слёзы текли не останавливаясь. Я видела, как в панике бегала бабушка, слышала, как она вызывала скорую по телефону, но всё это происходило так, словно мне включили фильм в замедленном действии. Вся жизнь уплывала из-под ног.

Совпадение ли или нет, я вспомнила свой сон, приснившийся мне несколько месяцев назад. Ночная площадь, церковь, мама в гробу, отпевание бабушек…нет, этого не могло произойти! Мама должна была прийти в себя! С ней всё будет хорошо! Твердила я себе, но сама уже ни во что не верила.

Проблемы с сердцем у мамы начались ещё с юности. Внезапные покалывания, одышка, головокружения, но тогда, как она рассказывала, всё это казалось просто следствием переходного возраста, ничем серьёзным не угрожающим. Однако…в возрасте двадцати шести лет маме поставили диагноз аритмии, именно тогда, когда она впервые внезапно потеряла сознание. Это был первый приступ, и, как мама рассказывала, она быстро пришла в себя, но после того случая такого не было ни разу. От сердечной боли спасали таблетки, массажи, и никто посторонний даже заподозрить не мог, что мама была чем-то больна. Знал ли об этом дядя Паша? Говорила ли ему мама?

Спустя несколько минут, приехала скорая. Мы с бабушкой надеялись, что они быстро приведут маму в чувства, но шло время, а результатов не было никаких.

— Ну что, доктор? Почему она не приходит в себя? — твердила бабушка, готовая в любую секунду сорваться на крик и слёзы. — Что с ней?

— Мы вынуждены госпитализировать вашу дочь, — ответил врач, мужчина лет сорока пяти, внушающий доверие. — В больнице вам всё скажут. Вы поедете с нами?

— Разумеется…о чём речь? — ответила бабушка, не до конца осознав сказанное.

То, как два парня укладывали маму на носилки, то, как бабушка то и дело поправляла её задиравшуюся сорочку и халат, то, как она искала ключи от квартиры, мамины документы и историю болезни, я помнила смутно. Всё это происходило словно в другой реальности, в другом мире. Мама так и не пришла в себя ни после оказания первой помощи, ни после уколов…что нам могли сказать в больнице?

— Кому ты звонишь? — спросила бабушка сквозь слёзы, когда мы ехали в машине скорой помощи.

— Бабуль, дяде Паше. Он должен знать.

— Хватит быть такими наивными! — вскрикнула она громче положенного, обратив на себя взгляды медработников. — Ты думаешь, он сейчас бросит свой суд и примчится в больницу?! Да он трубку даже не возьмет, сдались вы ему!

Часы показывали седьмой час вечера, суд должен был уже закончиться, но…трубку дядя Паша так и не взял. Неужели бабушка была права? От осознания этого становилось ещё больнее, ещё невыносимее. И почему это всё происходило с нами? В чём мы с мамой так провинились перед судьбой, что она посылала нам такие испытания? Уж лучше бы мы никогда не знали этого счастья и жили так, как жили до лета прошлого года. Разве та жизнь была плоха? Ничуть. Пусть в ней не было каких-то событий, людей, но зато в той жизни была уверенность. Стабильность. В те минуты я была готова отдать всё, лишиться всех хороших воспоминаний, лишь бы только родной и самый близкий мне человек пришёл в себя.

В больнице маму сразу же направили в кардиологию, а нам с бабушкой ничего не оставалось, как просто ждать.

— Бабуль, как ты думаешь, что с мамой такое? — произнесла я, немного успокоившись. — Она ведь придет в себя?

— Анжелочка, я не представляю, что с Надей такое. Врач сказал, пульс у неё слабоватый, но всё же есть. Давай просто подождем. Сейчас бессмысленно строить предположения, — проговорила бабуля обессиленным голосом. Ей было больно не меньше, чем мне.

К счастью или к несчастью, ждать пришлось недолго.

— Ну что? Как она? — в волнении произнесла бабушка, вскочив со скамейки, когда главврач показался из отделения.

— Всё так же, — кивнул он осторожно. — Она пробудет в стационаре до тех, пока не проснется.

— Она так и не пришла в сознание?

— К сожалению, нет. Такие случаи при аритмии редки, поэтому всё, что вам сейчас остается — ждать. Пролежит ли она так пару часов или пару дней — я вам ничего конкретного сказать не могу, от нас тут ничего не зависит.

Эта новость повергла нас с бабушкой в шок. Я слушала, не в силах сдержать слёзы. Выходит, мама находилась в коме. В состоянии близком к смерти. И когда она оттуда вернется, неизвестно.

— Не расстраивайтесь, сейчас вашей дочери и маме очень нужна ваша вера и поддержка, — говорил ласково врач. Конечно, в стенах больниц подобная ситуация уже привычна, но если бы такое случилось в семье этого врача, он бы тоже сохранял врачебное хладнокровие?

— Но…возможно ли, что она не выйдет из комы? — осторожно прошептала бабушка, боясь опробовать эту версию на вкус. — Такие случае ведь нередки?

— Я вам советую думать только о хорошем. Сейчас вашу дочь переведут в отдельную палату, и будет лучше, если вы останетесь с ней.

— Конечно, это даже не обсуждается, — ответила бабушка в эмоциях. — Сегодня мы никуда не уедем.

— Ну тогда пока посидите, подождите. Вас позовут, когда всё будет готово.

— Хорошо.

Когда врач ушёл, я опустилась на скамейку и плакала, не помня себя. Словно где-то во мне прорвало неизведанные ранее протоки с переизбытком жидкого вещества.

— Анжела, будем верить, что всё образуется, — твердила бабушка, — крепко сжимая меня в своих объятиях. — Будем верить…

Во что верить, когда вся твоя жизнь, всё то, во что ты верил, летело в пропасть? Или небеса проверяли нас на прочность или же просто смеялись, посылая один сюрприз за другим.

Внезапно у меня зазвонил телефон. Как ни странно, это был дядя Паша.

— Это он?

Я кивнула.

— Совесть что ли проснулась?

Не желая об это думать, я стремительно нажала "ответить".

— Анжел, привет. У вас с мамой всё хорошо? Столько пропущенных звонков от неё, а я не мог ответить — телефон дома оставил, и вот только-только приехал со слушания.

— Мама в коме, дядя Паш. У неё снова был приступ, и мы сейчас в больнице.

Несколько секунд в трубке царило молчание.

— В какой вы больнице? — произнес он сдавленным голосом.

Я назвала адрес больницы и без лишних слов прервала связь.

— Что, неужто приедет? — проговорила бабушка с сомнением в голосе.

— Приедет, бабуль. У него суд только закончился, я ведь говорила, что просто не мог ответить.

В обыденной ситуации бабушка нашла бы множество едких фраз в ответ, но при тех обстоятельствах, в которых мы находились, она всего лишь без эмоций кивнула головой.

Не прошло и получаса, как дядя Паша уже был в больнице.

— Здравствуйте, Елизавета Михайловна, — учтиво поздоровался он, несмотря на обуревающие его чувства и страх за маму, которые вряд ли можно было скрыть. — Ну что, к Наде пока нельзя?

— Её ещё не перевели в палату, — безо всяких эмоций отчеканила бабушка.

— Как так вышло, Анжел?

— Мы и сами не поняли, — призналась я, чувствуя себя как никогда опустошенной. — Она сказала, что ляжет отдохнуть, а когда бабушка зашла к ней в спальню, то застала без сознания.

— Надя слишком переволновалась. На ней лица не было со вчерашнего дня, — заметила бабушка, стараясь больнее кольнуть дядю Пашу. — Поэтому не удивительно, что при её болезни такое случилось.

— Простите, я и сам сожалею о том, что между нами произошло. Если бы можно было всё исправить, я бы не допустил такого. Вина здесь полностью моя.

— Хорошо, что понимаешь.

— Бабуль, зачем ты так?! — не выдержала я. — Кто мог знать, что у мамы вновь повторится этот приступ?

— Никто, но если любящий человек знает о изъянах здоровья своей жены, то как он мог допустить такое, чтобы она ушла из дома? — эти слова адресовывались полностью дяде Паше, и в те секунды мне как никогда было жаль его. Он любил маму. Любил всею душой, иначе бы не примчался в эту больницу, и ему было тяжело не меньше, чем нам. Я понимала его чувство вины, а оно, в отличие от чувства обиды, куда страшнее, уж мне-то это было хорошо знакомо. Но бабушка выплескивала свой яд, никого не щадя. Как мать, защищавшую своего ребенка, её можно было понять. Но как человека…

— Елизавета Михайловна, вы полностью правы, — глазами, полными тоски, произнес он. — Я знаю, что виноват, и…если бы только можно было всё исправить… Простите, я отойду ненадолго, — внезапно добавил он и развернулся в ту сторону, откуда пришёл.

— Бабуль, зачем ты так резко? Ему ведь тяжело так же, как нам.

— Анжел, хватит его выгораживать. Я вот увидела его сейчас и всё моё негодование разом проснулось. Если вдруг Надя не очнется, я… — но договорить бабушка не смогла. Закрыв лицо ладонями, она плакала, содрогаясь всем телом. "Если вдруг Надя не очнется" — разве такое возможно? Нет, я не хотела в это верить. Бог не мог отнять её у нас, не мог. Это было бы слишком жестоко.