Мэй Макголдрик - Неверный жених

Увы, песня закончилась слишком быстро – так решил не только Малкольм, но и все присутствующие. Дети просились к учительнице и радостно зашумели; Малкольм увидел, как Джейми гладит по голове одну совсем маленькую рыжеволосую девочку и говорит ей что-то ласковое.

– Сколько же понадобилось труда и терпения, чтобы добиться от детишек столь согласного пения! – наметил Серрей.

– И все это – заслуга Джейми, – тут же добавила его жена. – Целый год, не жалея сил, она возилась с малышами!

– Я бы и под страхом смерти близко не подошел к этим сорванцам! – шутливо произнес Серрей.

– Что взять с мужчины! Зато Джейми с ними – как рыба в воде!

– И на редкость голосистая рыба, женушка!

Малкольм прислушался, пытаясь разобрать разговор Джейми с рыжей малюткой, но Серрей и Френсис мешали слушать. Он мог только любоваться красотой своей возлюбленной – впрочем, и этого ему было достаточно.

– Скажите, Малкольм, она всегда так увлекалась своим делом? Даже в детстве?

Малкольм с сожалением отвел глаза от Джейми.

– Всегда, – коротко ответил он.

Совещание кончилось, и рыжая девочка, нервно теребя розовую ленту в волосах, вернулась на свое место.

– И всегда так же хорошо пела? – продолжала свои расспросы Френсис.

– Всегда, сколько я ее знал, – ответил Малкольм.

– И так же любила учить? По-моему, у нее просто талант к преподаванию!

– Она любила учиться, а став постарше, начала с удовольствием передавать свои знания другим.

Джейми снова выстроила своих учеников в круг и обвела взглядом зал. На мгновение глаза ее встретились со взглядом Малкольма – и сердце его заныло.

– И всегда была такой доброй? Малкольм, поделитесь же с нами всем, что о ней знаете! Она просто прелесть, не правда ли? Посмотрите, как она ласкает малышей!

– Она никогда не была другой, – глухо ответил Малкольм.

– А всегда ли она была хороша, как ангел?

Малкольм и Френсис согласно повернулись к графу, услышав такой неожиданный вопрос.

– Так как же? – серьезно спросил граф.

– Нет, – коротко ответил Малкольм. – Джейми Макферсон была угловатым, неуклюжим подростком; рядом с другими девочками она сильно проигрывала.

– Похоже, она сильно изменилась со времени вашей последней встречи!

– Верно, – хрипло ответил Малкольм. Замечание Серрея вызвало в нем неожиданную вспышку ревности: сейчас он прилагал все усилия, чтобы ни старый друг, ни Френсис не заметили его чувств.

– Очень рад!

– Можно поинтересоваться, чему именно ты рад? – подозрительно спросила Френсис.

Граф повернулся к жене:

– Что я угадал.

– Ты говоришь загадками, дорогой?

– Все очень просто. Ты же не станешь спорить, что наша Джейми – первая красавица в Кеннингхолле, разумеется, не считая тебя. А теперь обрати внимание, какими глазами смотрит на нее наш друг Малкольм! Очевидно, превращение гадкого утенка в лебедя стало для него полной неожиданностью.

– Джейми никогда не была гадким утенком, – тихо, но твердо возразил Малкольм.

– Разумеется, дружище! Разве я спорю? Но твоя реакция на ее красоту только подтверждает мои наблюдения.

– Да о чем ты говоришь, какая такая реакция? – все еще не понимала Френсис.

– Малкольм знает, о чем я, – не унимался Серрей. – Верно, Малкольм?

– Верно, Серрей.

– Увы, ты опоздал, – вздохнул граф. – Она уже сговорена, я ведь тебе рассказывал.

– Но помолвки не было! Джейми и Эдвард еще не обменялись обетами!

– Что ж, друг мой – попытай счастья, коль хочешь, но, по-моему, это дело безнадежное. Ты никогда не назовешь ее своей.

«Она уже моя», – мысленно ответил Малкольм. Но эта мысль не доставляла ему радости. Глубокая, непреходящая боль жила в его сердце.

– Мой брат Эдвард, – заговорил Серрей, оглянувшись кругом, – высоко ценит свою невесту.

– А особенно – ее приданое, – презрительно добавил Малкольм.

– Возможно, – согласился Генри. – Однако, Малкольм, до сих пор мой брат добивался всего, чего хотел. Думаю, так будет и с Джейми. И намерения его вполне честны. Он не хочет играть с ней; не собирается переспать и бросить…

– Серрей! – воскликнула шокированная Френсис.

– Он твердо решил жениться, – продолжал, как ни в чем не бывало, Серрей. – Джейми будет принадлежать ему – пока смерть не разлучит их.

Здравый смысл приказывал Малкольму молчать; сердце – обрушить на Эдварда самые страшные из известных ему проклятий. Наконец Малкольм избрал средний путь.

– Я не верю тебе, Серрей, – заговорил он. – Ты говоришь сейчас, как старший брат, но не как светский человек, не как ученик великого гуманиста, не как ученый, привыкший отыскивать истину, и, уж конечно, не как поэт. Это не твои слова, Серрей. Валяй дурака перед посторонними, но ни я, ни твоя жена тебе не поверим.

Граф усмехнулся; его жена отвернулась, стараясь скрыть улыбку.

– Думай что хочешь, Малкольм Маклеод. И можешь катиться к черту со своими догадками. Я говорю правду.

– Ты просто пересказываешь слова брата!

– Ну что ж, значит, мой брат говорит правду. Он высоко ценит Джейми и относится к ней с уважением.

– Ценит? А ты уверен, что он достаточно умен, чтобы оценить ее остроумие? Достаточно учен, чтобы оценить ее образование? Наконец, достаточно терпим, чтобы оценить ее душевную широту? – Малкольм взглянул Серрею в лицо. – Едва ли ты сам веришь, что Эдвард заслуживает такой жены. Вспомни свои собственные стихи:

Ты сказал это о своей жене, но, думаю, те же слова можно отнести и к Джейми!

– Никому другому я бы в этом не признался, – помолчав, ответил Серрей, – но тебе, старому другу, скажу, что думаю. Ты прав: Эдвард и мизинца ее не стоит.

«Еще бы! – подумал Малкольм. – Ведь даже я не стою ее мизинца – что уж говорить о нем!»

Снова послышались звуки музыки: концерт продолжался. Зал затих: Малкольм вновь устремил восхищенный взгляд на свою возлюбленную.

– Собираешься вызвать его на поединок за руку Джейми? – спросил Серрей, едва окончилась песня. Френсис деликатно притворилась, что не слышит.

– Думаю, это мое личное дело.

Серрей поднял кубок к губам.

– Будь осторожен, Малкольм, – тихо произнес он. – Мой братец не любит играть по правилам. Я не хочу, чтобы твоя голова болталась на шесте в Норвиче только оттого, что ты недооценил Эдварда.

Малкольм, улыбнувшись, кивнул.

– Увы, я слишком хорошо знаком с методами твоего брата. Поэтому могу только согласиться с тобой.

Дети снова запели, и разговор прервался. Малкольм не сводил глаз с Джейми. Он знал, что Эдвард никогда не решится на честный бой. Но трусливый англичанин – это не самое главное препятствие. Бороться с ним будет нетрудно, гораздо труднее убедить Джейми в своей любви.

Осматривая своего пациента, мастер Грейвс довольно улыбался и качал головой. Малкольм на редкость быстро поправлялся: трудно было поверить, что каких-нибудь две недели назад этот человек находился на грани смерти. Врач вручил Малкольму бутылочку целебного снадобья – для того чтобы скорее затянулись рубцы на груди; а затем, отослав ученика, поинтересовался, нет ли у пациента каких-нибудь вопросов.

Малкольм молча покачал головой. Он не верил, что даже самый искусный врач может вылечить сердечные раны.

Дружески попрощавшись, собеседники разошлись. Путь Грейвса лежал в Кембридж; Малкольм вернулся в свои покои, отведенные ему в замке графа Серрея.

А через несколько часов кто-то просунул ему под дверь белый, сложенный вчетверо бумажный квадратик. Прочтя записку, Малкольм сжег ее на свече.

– …И фрейлины из самых благородных семейств Англии! А сколько приехало с ней слуг и конюхов! Я думаю, не меньше пятидесяти! Представляешь? И еще – дюжина личных горничных! – Мэри в восторге закружилась по комнате. – Вот бы у меня было столько слуг! Интересно только, чем же они все занимаются?

– Бегают по дворцу и делают вид, что очень заняты, – иронически отозвалась Джейми, глядя в окно, где в свете факелов ярко сверкала алая и золотая роспись на дверцах кареты Кэтрин.

– Ах, если бы она взяла меня к себе в свиту! – мечтала вслух Мэри, не замечая сарказма подруги. – Какое это было бы счастье – путешествовать по стране вместе с королем и его прекрасной и любящей королевой!

Джейми, криво улыбнувшись, покачала головой. Взяв лютню, на которой порвалась струна, она понесла ее в угол музыкальной комнаты, где, аккуратно сложенные, лежали другие испорченные инструменты.

– Я уверена, Кэтрин возьмет меня ко двору, – мечтательно продолжала Мэри. – Я стану фрейлиной – можешь себе представить? И все учтивые придворные и благородные рыцари будут добиваться моей руки!

– Блестящая перспектива! – с усмешкой пробормотала Джейми.

Резкий порыв ветра ворвался в окно, разбросал нотные листы, промчался по струнам арфы, заставив их тонко и жалобно зазвенеть. Темное вечернее небо потемнело еще больше: не прошло и минуты, как первые тяжелые капли упали на подоконник, и за окном послышался шум ливня. «Словно у нас в Шотландии летом», – подумала Джейми. Подойдя к окну, она прикрыла его, но запирать не стала, а оставила узенькую щелочку, чтобы в комнату проникал свежий воздух.

– Как ты думаешь, он будет по мне скучать? – спросила вдруг Мэри, рассеянно перебирая струны арфы. – Расстроится хоть немного, когда я уеду ко двору?

Сердце Джейми болезненно сжалось. Мэри заводила этот разговор уже не первый раз, и Джейми прекрасно знала, кого имеет в виду кузина, и говорить ей на эту тему совсем не хотелось. Но промолчать означало навлечь на себя подозрения.

– Кто будет скучать? – спросила она как можно небрежней и равнодушнее. – О ком ты, Мэри?

Мэри пугливо покосилась на закрытую дверь.