Жаклин Санд - Неверная жена

– Моя госпожа! – позвал он.

Нет ответа. Под полузакрытыми веками блестели белки глаз, но леди Александра сейчас ничего не слышала. И видела, наверное, жуткие сны. Даниэль осторожно взял ее за руку – это было бы вольностью, если б он не прикасался еще раньше к леди Александре. Может, она все-таки услышит его и поймет?

– Моя госпожа, скоро вам станет лучше. Я должен уехать, но я вернусь за вами.

– Похоже, как будто ты прощаешься с нею, – сказала старуха у него за спиной. Конечно, она не поняла, что он произнес на чужом языке, однако смысл уловила.

Даниэль выпустил тонкие пальцы леди Александры и поднялся.

– Мне нужно быть в Аджлуне прежде, чем истает луна, – сказал он. – Потом я вернусь. Я дам тебе деньги за то, что ты сделала, и в награду за заботу о моей госпоже.

– Я не хочу оставлять ее в своем доме, – старуха поджала губы.

– Либо ты жестока, либо милосердна до конца, – резко сказал Даниэль, и Заина пристально посмотрела на него. Она не ожидала от мужчины, который до сих пор выступал как проситель и был мягок, подобного тона. – Ты не обманешь меня, досточтимая Заина. Твое сердце преисполнено жалости, иначе как смогла бы ты делать годами то, что делаешь? Потому не говори, что не согласишься.

Старуха ничего на то не сказала, обошла Даниэля и склонилась над леди Александрой.

– Мне придется обрезать ей волосы. В них болезнь.

– Делай как знаешь. Тут я тебе не советчик. – Даниэль отцепил от пояса кошель графа де Ламонтаня, развязал тесемки и, зачерпнув горстью, высыпал на грубый стол золотые динары. – Этого должно хватить. Я оставлю вторую лошадь здесь, Малик сможет заботиться о ней.

Старуха даже не взглянула на золото.

– Ты сваришь куриный суп, Тайр. И потом можешь ехать, куда захочешь.

– Она выздоровеет? – спросил Даниэль.

– Откуда мне знать? На то воля Аллаха. Но я не скажу, будто такой возможности нет. Она молода, и если перенесла роды и жива до сих пор, в том добрый знак. Скажи, она понимает наш язык?

– Нет. Но если ты захочешь, она поймет тебя. Постарайся объяснить ей, что я вернусь за нею.

– А если ты не вернешься? Не говори мне, будто отправляешься в Аджлун, чтобы возделывать свои поля или нянчить детей. Ты воин, я вижу.

– У тебя зоркие глаза. Если на то будет воля Аллаха, я вернусь.

– Уповай на своего Бога, – буркнула старуха и больше ничего ему не сказала.

Даниэль вздохнул, посмотрел в последний раз на леди Александру и вышел. Его ждал котел, который еще предстояло отчистить от ржавчины песком, и курица с вытянутыми ногами.

Без повозки дорога до Аджлуна занимала не так много времени: уже к вечеру второго дня Даниэль въезжал в городок, приютившийся у холма, на котором над всею округой господствовал замок. Погода портилась, и потому с холма нельзя было разглядеть далекий Иерусалим – это удавалось лишь в ясные, пронзительно прозрачные дни. Городок был полон вечерней суеты, голосов и людей; направляясь к постоялому двору, где останавливался обычно, Даниэль размышлял, сколько времени придется провести тут в ожидании Фариса.

Ответ он узнал быстро: нисколько. Въехав во двор, Даниэль сразу увидел у коновязи серого жеребца, показавшегося знакомым. И верно, то был конь Фариса, Нар, превосходный скакун с гладкой лоснящейся шкурой и благородной статью. Удивляясь, отчего друг появился в Аджлуне так рано, Даниэль спешился, привязал Джанана рядом с Наром и отправился на поиски.

Фарис сидел в отдельной комнате, которую всегда оставлял для него хозяин, и с большим аппетитом ужинал. Открыв дверь, Даниэль потянул носом и высказался:

– Похоже, будто я попал на пир у султана!

– Султан Салах ад-Дин, – ответствовал Фарис невозмутимо, – трапезничает гораздо скромнее. Присаживайся, саиб. Самарийское вино ждет тебя.

Даниэль сел, бросив плащ под лавку, налил вина в кубок и опустошил залпом. Голова мягко закружилась, но уже через мгновение это чувство ушло. Вино было терпким и оставляло приятный привкус.

– Я думал, мне придется ждать тебя неделю, – сказал Даниэль.

– Ах, я сам так помышлял. Но в ту ночь, когда ты увел прекрасную госпожу из проклятого Аллахом замка, Джабир ибн Кибир скончался. Его расстроенные соратники разбежались кто куда. Часть из них подалась в войска султана, часть решила отыскать других собутыльников, а часть направилась к латинянам. Я уехал один.

– С чего бы это Джабиру умирать? Он вроде был здоров.

– От старости, – сокрушенно объяснил Фарис. – Она настигает нас внезапно, глядишь – ты уже дряхл.

– Джабиру едва минуло сорок, как ты говорил.

– В таком почтенном возрасте трудно пережить досаду, если в твоей спине оказывается кинжал. Да еще и горло взрезают, как борову на бойне.

Даниэль хмыкнул.

– И кто упокоил Джабира?

– Сие ведомо лишь Аллаху, – сказал Фарис, глядя на друга очень честными глазами. – Да наградит Аллах храбреца благами земными, ибо зло не должно процветать.

Даниэль покачал головой.

– Ты рисковал.

– Я ничем не рисковал, ведь то был не я, – беззаботно произнес Фарис. – Не стоит вспоминать о том, саиб. У тебя было свое дело в крепости Ахмар, а у меня свое. Мы все сделали. Не так ли?

– Не совсем, – вздохнул Даниэль.

Фарис перестал жевать тушеную козлятину и чуть склонил голову набок, присматриваясь к Даниэлю так, будто тот мог в любой момент исчезнуть.

– О чем это ты?

Даниэль быстро пересказал другу, что произошло с момента их расставания; Фарис хмурился все сильнее и сильнее, а под конец стал и вовсе мрачен.

– Если мне встретится когда-нибудь граф де Ламонтань, – свирепо произнес он, когда Даниэль закончил говорить, – я самолично вздерну его. Он не заслуживает благородной смерти. Как мог он бросить жену?

– По твоим законам прелюбодейку или согрешившую нужно запереть в дальней комнате дома на веки вечные, – сказал Даниэль, – а по нашим она либо сама должна свершить грех самоубийства, либо ей поможет муж. Отправить ее в монастырь – добросердечно. Граф не был добросердечен, только и всего.

– Неужели ты оправдываешь его? Не ждал от тебя такого, саиб.

– Нет. Я согласен с тем, что он заслуживает кары за то, что совершил. Ведь леди Александра не по своей воле оказалась в плену, не по своей воле согрешила. Что страшнее – такой грех или грех самоубийства? Ты знаешь, друг мой?

– Не знаю, – сказал Фарис, – одно я знаю точно – граф де Ламонтань должен ответить за такое.

– Он ответит перед Богом. Не наше с тобою это дело.

– Вот тут ты прав, – согласился Фарис. – Что ж, ты оставил эту женщину в Рабиуне, но собираешься возвратиться за ней?

– Да. Я должен убедиться, что она осталась жива; если нет – продам ее лошадь и повозку, и забуду об этом. Не люблю оставлять дела незаконченными.

– Вынужден тебя огорчить, саиб. Ты уже слышал новости?

Даниэль слегка напрягся.

– Нет.

– Тогда они тебя не обрадуют. Пока мы с тобою спасали графиню де Ламонтань, события неслись с горы, будто сброшенный камень. Двенадцать дней назад произошло сражение в верховьях реки Крессон, к северо-востоку от Назарета.

– Там земли графа Раймунда, – сказал Даниэль. – Он решил схлестнуться с Салах ад-Дином? Не верю этому.

– Граф Раймунд оказался слишком доверчив.

– Не верю этому, – повторил Даниэль.

– И правильно, – Фарис выпил вина и сморщился, как будто оно было кислым, но Даниэль знал – вино сладкое. А вот новости отдают кислятиной. – Случилось так. Граф все еще не признавал короля, однако кое-кто в аль-Кудсе[11] решил, что перед угрозой войны неразумно ссориться с Раймундом Триполийским. Более двадцати дней назад собрались те, кто должен был отправиться в Тиверию и примирить тем самым графа с королем. Были там Балиан д’Ибелин, Реджинальд из Сидона, архиепископ Тира, магистр де Ридфор и магистр де Мулен. В сопровождении всадников и пехоты посольство отправилось из аль-Кудса в Шхем, владение Балиана, где он вынужден был остаться. Остальные же продолжили путь на север, к замку Альфула, что находится на перекрестке дорог в Изреельской долине. Балиан, решив свои вопросы в Шхеме, собирался нагнать рыцарей там. В последний день апреля отряд прибыл в замок и расположился на отдых. Альфула – маленькая крепость, как ты знаешь, и в ней не хватило места для всех, поэтому рыцари сопровождения и солдаты разбили палатки у подножья стен.

Даниэль кивнул, продолжая слушать.

– Граф Раймунд прислал в Альфулу сообщение, что семь тысяч мусульман под командованием Аль Малек аль-Афдаля, сына Салах ад-Дина, просят разрешения пройти по землям близ Тиверии и Назарета, чтобы напоить коней. Граф не пожелал ссориться с султаном, но дал лишь один день, с рассвета и пока не сядет солнце. Он разослал гонцов, которые должны были предупредить всех. Что было воспринято магистром тамплиеров как предательство.

– Жерар де Ридфор не любит графа Триполи, – сказал Даниэль, – но я верил, что он не станет совершать глупости.

– Твоя вера слаба, саиб. Он совершил. Говорят, – усмехнулся Фарис, – магистр был вне себя от ярости, узнав о решении графа Раймунда. Ридфор отослал гонца в тамплиерский замок Какун, и к ночи того же дня почти весь его гарнизон прибыл в Альфулу. Утром весь отряд, около ста сорока всадников, покинул долину и направился в горы; неверные миновали Назарет и через Кафр-Кана намеревались выйти на дорогу, ведущую в Тиверию. В то же время с рассветом Аль Малек аль-Афдаль перешел Иордан у Цинабра, направился со своим войском к Сефорийским источникам и дошел до Шафрама.

– Только не говори мне, мой друг, что они взаправду поили там коней.

– Они поили коней, но не это было целью. Всем ясно, куда пойдет Салах ад-Дин, и его сын узнавал, как следовать войску по тем землям. Аль Малек аль-Афдаль отослал часть войска обратно, а другая часть на обратном пути свернула к Кфар-Кана, к источнику Айн-Эльхия.