Быстро выбравшись из-под возка, она кинулась к сотнику:

– Жив?! Давай помогу.

Тот действительно едва стоял. Оглядев валявшихся без движения восьмерых нападавших и троих своих, прохрипел:

– Сейчас, я сейчас, княгиня…

Помогая Изоку хотя бы добраться до перевернутого возка, Рогнеда даже не заметила движения еще живого татя, только сотник вдруг толкнул ее в снег, а сам замер на месте. Подняв голову из сугроба, в который полетела, княгиня закричала от ужаса – лицо Изока оказалось проткнуто стрелой. Видно, успел выпустить, целясь в нее, последний из живых нападавших, но Изок принял стрелу на себя. Стараясь не смотреть на сотника, она все же подобралась к нему, подставила плечо:

– Обопрись, я поддержу.

Сотник так и сел к возку со стрелой в лице. Отдышался и решительно взялся за древко, прохрипев:

– Помоги…

Рогнеду мутило от одного вида Изока, но бросилась помогать. К счастью, наконечник слабо держался на древке и легко слетел с него. Обратно стрела пошла споро, но когда из оставленной ею дыры хлынула кровь, сотник упал и бессильно закатил глаза. Тут княгиня точно забыла о страхе, о боязни крови, она рванула подол своей рубахи с такой силой, что тот поддался, оторвала полосу и постаралась хотя бы так заткнуть рану. Судорожно шепча: «Сейчас, я сейчас…», Рогнеда бросилась к возку, притащила короб, вывалила содержимое на дорогу и раскопала из него чистые полотенца, положенные заботливой ключницей. Присела перед Изоком, принялась перевязывать рану уже спокойней. Тот очнулся, благодарно прошептал:

– Спасибо… Я сам…

– Сиди уж, – отмахнулась Рогнеда. Рана была не одна, и возиться пришлось долго. Вдруг ей показалось, что справа кто-то пошевелился. Замерев на месте, княгиня с ужасом скосила глаза в сторону. Так и есть, видно, очухался тать, стрелявший последним. Изок не успел даже повернуться, как Рогнеда вдруг метнула туда здоровенный короб, из которого вытаскивала вещи. И как сил хватило? Короб сбил пытавшегося подняться мужика, встать снова ему не удалось. Княгиня не помнила, как оказалась рядом, она только била и била татя по голове краем чьего-то щита. Голова человека от железной окантовки уже превратилась в кровавое месиво, а женщина все не могла успокоиться. Потом упала в снег сама и зарыдала в голос. Изок сидел у возка, не в силах подняться и помочь хозяйке.

Немного погодя Рогнеда пришла в себя, только вставать не стала, просто на четвереньках подползла к сотнику и снова взялась за его раны. Время от времени она громко хлюпала носом и вытирала тыльной стороной руки лицо, не замечая, что рука вся в крови. Волосы княгини выбились из-под плата, сам плат съехал еще при падении с возком, край рубахи оторван, ворот тоже разорван… Но это сейчас казалось совсем неважным. Когда самое страшное было перевязано, Изок прошептал:

– Посмотри осторожно остальных…

Рогнеда кивнула и, с трудом поднявшись, отправилась в страшный обход. Больше выживших не нашлось, двое дружинников и возница погибли, унеся с собой жизни восьмерых татей. Две лошади тоже неподвижно лежали на снегу, остальные умчались в лес, и только одна все пыталась подняться, дергая поваленный возок. Рогнеда сообразила, что лошадь надо распрячь, чтобы потом запрячь снова. Конечно, княгиня не знала, как это сделать, но надеялась, что подскажет Изок. Тот сидел у возка бледный, как снег вокруг. Хотя нет, снег залит кровью, а вот сотник бел. Рогнеде бы спросить, как распрячь лошадь, но она решила, что справится сама. Бедная кобылка, видно, почуяв близкое освобождение, забилась еще сильнее.

– Тише ты, тише, – попыталась успокоить ее княгиня, но не тут-то было. Рывки лошади страшно мешали, обдирая в кровь пальцы, Рогнеде все же удалось высвободить ее из пут. И тут обезумевшее животное рванулось в последний раз, наконец вскочило, выдергивая упряжь из рук княгини, и… галопом бросилось в лес! Несколько мгновений Рогнеда оторопело смотрела ей вслед, потом изо всех сил заорала: «Стой! Стой!», но было поздно. Лошади и след простыл.

Изок открыл глаза на крик, но почти сразу снова впал в забытье. Рогнеда с ужасом огляделась. Посреди леса на залитой кровью убитых дороге она была одна на много верст вокруг! Едва дышавший Изок не в счет, его самого спасать надо. Княгиня рухнула в снег рядом с беспамятным сотником и залилась слезами от ужаса пережитого, от страха и непонимания, что теперь делать.

Выплакавшись, снова огляделась. Ничего за время ее плача не изменилось, вокруг все так же стоял молчаливый лес. На кустах поближе стайка синичек искала себе пропитание, высоко в небе плыло белое пушистое облачко, ярко светило солнце. Только одного не было слышно – человеческих голосов. До сих пор Рогнеда не задавалась вопросом, откуда взялись в такой глуши эти тати, ясно, что поджидали, значит, знали, что ехать будет. Что это, кому она мешала? Мысли одна другой страшнее метались в ее голове. Может, это ловушка? Ее специально постарались выманить, чтобы убить в лесу? Тогда и сотник на их стороне. А почему его посекли? Может, для того, чтобы не сказал лишнего? Рогнеду охватил ужас, ведь дома остался маленький Изяслав один под ненадежной защитой бездельника Вышана! Но потом она скосила глаза на едва живого Изока и подумала, что уж этот-то точно ни при чем, ему еще как досталось. А значит, ей надо спастись самой и спасти сотника. Закралось подозрение, что это вообще дело рук Вышана, которому совсем не хотелось подчиняться воле княгини. Но тогда в первую очередь должны были бы бить и искать ее, а не сотника и остальных.

Сидя на снегу, Рогнеда уже начала замерзать. Поднялась, шатаясь, подошла к Изоку. Тот стонал в забытьи, показалось, что у сотника жар. Княгиня приложила прохладную руку к голове раненого, так и есть, весь горит. Посмотрела на оцарапанную ладонь, приложила к своей щеке – тоже горячо. Усмехнулась – это рука холодная. Но у Изока действительно начался жар, раны серьезные.

– Ну и что теперь делать? – почему-то вслух спросила сама себя Рогнеда. Голос среди зимнего молчания прозвучал как гром, стало очень страшно. Она затрясла Изока: – Очнись, слышишь, очнись!

Тот с трудом разлепил глаза:

– А? Что?

– Куда ближе, к Изяславлю или к Турову?

– К… Турову… весь недалече… зачем?.. Куда?.. Я… сейчас!.. – и снова упал.

Рогнеда задумчиво уставилась на беспомощного сотника, размышляя о том, как его тащить. Просто на себе далеко не унесет. И она решительно взялась за содержимое возка. Сооружая из разломанного короба и двух щитов подобие санок, княгиня бормотала себе под нос:

– Только бы с дороги не сбиться… Да волков не встретить… Надо дотемна успеть…


Руки содраны в кровь, болит побитая перевернувшимся возком нога, голова трещит так, словно готова расколоться в любую минуту, но Рогнеда упорно движется вперед, уговаривая саму себя. Шаг… еще шаг… еще десять шагов, а потом отдохнуть. Нет, не десять, лучше двадцать, не то дотемна из леса не выбраться… А Изоку совсем плохо, хрипит, едва дышит, за ночь замерзнет, хотя и укутан всеми волчьими полостями, какие только нашлись в возке. Но развести огонь она не сможет, значит, замерзнет и сама, да и хищников страшно. Рогнеда считала шаги, чтоб легче тащить свою поклажу.

Она так увлеклась этим счетом, что даже не сразу услышала конский топот. Когда опомнилась, всадники уже вылетели из-за поворота дороги. Хорошо, что не гнали быстро, не то наскочили бы. И хотя Рогнеде все равно, каких людей встретить, лишь бы просто люди, она заслонила собой лежащего бревном Изока. Ехавший вторым всадник прыгнул с коня, кинулся к ней, крича во весь голос:

– Рогнеда?! Княгиня, ты ли?!

Княгиня подняла наконец глаза и бессильно опустилась прямо в снег:

– Туры…

Вслед за князем к ней бросились и дружинники. Рогнеда кивнула на Изока:

– Он ранен… ему помогите… Я ничего…

Оказалось, Туры узнал, что из Киева в Изяславль проехал кто-то от князя. Немного помаявшись, беспокойный туровский князь решил сам наведаться к Рогнеде, чтобы разузнать, не случилось ли что в Киеве. Выехал поздно, потому и спешил, чтобы успеть засветло. Вовремя, не то кто знает, чем бы все кончилось…


До ночи они все же успели добраться до веси, там в тепле, плача и трясясь от пережитого, Рогнеда рассказывала Туры о неожиданном нападении, о гибели дружинников и ранении сотника. Ее саму напоили горячим медом, растерли каким-то снадобьем и посадили ближе к очагу. Княгиня больше дрожала от происшедшего, чем от холода. Изоку тоже промыли раны травами, в веси нашелся хороший ведун, сказал, что сотник жить будет, только долго в себя приходить придется и голос хриплым останется.

Когда вернулись ездившие к месту нападения дружинники Туры, Рогнеда уже спала, всхлипывая во сне, точно от обиды, как маленький ребенок. Дружинники привезли погибших, притащили возок и даже поймали убежавшую лошадь, правда, не ту, от возка, а другую, ходившую под одним из изоковских гридей. Когда они рассказали об увиденном, Туры только головой покачал:

– Ай да княгинюшка! Не растерялась одна в лесу среди погибших! Расскажу князю, как жена к нему спешила.

Непонятным оставалось одно – кто же напал и почему тати знали об отъезде княгини? Туры дал себе слово разобраться с пристрастием. Но Рогнеде ничего говорить не стал, ни к чему беспокоить, и так много пережила. Он тоже подозревал всех, и Вышана в том числе.

Разгадка нашлась неожиданно быстро. В той же веси недосчитались нескольких мужиков. Когда Туры понял это по беспокойству женщин, он приказал созвать всех. Вышагивая перед обмиравшими от страха бабами, князь зло сверкал глазами:

– Останавливались у вас дружинники по пути в Изяславль?!

Бабы не посмели отпираться:

– Было такое…

– У кого стояли?!

– У коваля нашего, Еремы…

– Где он?

– Дык…

– Ну?! – Князь готов был вырвать правду из уст баб хоть клещами того самого коваля.

– Нету его… пропал намедни…

– Кто еще с ним?

Пропали, как оказалось, еще семеро, двое из этой веси, а остальные из соседней.