И онъ взялъ газету.

IV.

Когда Сюзи проходила черезъ переднюю, совершенно готовая, со свѣженькимъ личикомъ подъ бѣлой шляпой, съ тонкой таліей въ голубомъ фуляровомъ, украшенномъ гипюромъ платьѣ, она встрѣтила выходившаго Мишеля.

— У васъ смѣшной видъ, мой дорогой, — крикнула она ему черезъ плечо, — куда вы отправляетесь, въ Барбизонъ?

— Къ Дарану, — отвѣтилъ сухо Треморъ.

— Даранъ? онъ пріѣхалъ?

— Вчера, да.

Они спустились съ подъѣзда. Сюзи легко вскочила въ ожидавшую карету, усѣлась, расправила свое платье на подушкахъ и еще разъ взглянула на молодого человѣка.

— Отчего у васъ такой смѣшной видъ?

— Какой видъ, скажите, пожалуйста? — спросилъ, выведенный изъ себя, Мишель.

— Развѣ я знаю… Озабоченный видъ или… послушайте, вѣроятно, я имѣла подобный видъ въ то время, когда мнѣ бабушка разсказывала про „Красную Шапочку“ и когда я немного трусила… Понимаете? трусила волка?

Мишель пожалъ плечами, и такъ какъ присутствіе слугъ мѣшало ему дать другой отвѣтъ, онъ сдѣлалъ знакъ кучеру; лошади тотчасъ же ринулись впередъ.

Сюзанна торжествовала, если возможно обозначить этимъ глаголомъ яростное изступленіе, охватившее ее при мысли, что Мишель цѣлый день будетъ разбираться въ подозрѣніяхъ и мучиться сомнѣніями, подобно тѣмъ, которыя грызли ее самое съ третьяго дня; что можетъ быть онъ пробродитъ послѣполуденное время въ лѣсу, отъ дома Мишо до охотничьяго павильона Круа-Пьеръ, что онъ, гордецъ, въ свою очередь испытаетъ ревность!

Миссъ Севернъ преувеличивала слегка безпокойства, причиненныя жениху ея маленькими маневрами и вѣроломными намеками. Мишель въ этотъ часъ не былъ именно ревнивъ, но онъ былъ встревоженъ и болѣе еще печаленъ, чѣмъ наканунѣ.

Манеры, слова Сюзанны показались ему странными, отмеченными какой-то неестественностью, что совершенно не было въ привычкахъ молодой дѣвушки. Даже та неловкая поспѣшность, съ какой Сюзи дѣйствовала наканунѣ, казалась ему подозрительной. Миссъ Севернъ была слишкомъ умна, чтобы овладѣть такимъ способомъ письмомъ, которое она хотѣла бы скрыть, допуская даже, что она имѣла бы неосторожность забыть означенное письмо на столѣ. Затѣмъ Мишелю являлись прекрасные глаза, такіе нѣжные и чистые… Какъ могло оскорбительное подозрѣніе касаться такихъ глазъ? Мишель не могъ этого подумать; если бы онъ даже подумалъ, голосъ изъ глубины его души возсталъ бы съ протестомъ. Итакъ, онъ приходилъ къ убѣжденію, что единственной виной Сюзанны было измышленіе, какое-нибудь задуманное ребяческое мщенiе. И можетъ быть, въ этомъ и было все задуманное мщеніе, въ этихъ вопросахъ о павильонѣ Круа-Пьеръ, этихъ наивныхъ, очевидно съ намѣреніемъ, высказанныхъ намекахъ насчетъ свиданія.

Грустная улыбка появилась на губахъ молодого человѣка.

Какъ она ухищрялась, чтобы причинить ему горе!

Онъ сердился на Сюзи за эти жестокія ребячеств, онъ страдалъ изъ-за того, что на нее сердился, и вполнѣ естественно онъ забывалъ, что онъ былъ также виновенъ и что сегодняшнее откровенное и честное объясненіе заставило бы ихъ обоихъ избѣжать этого унизительнаго лукавства. Онъ упрекалъ себя только за то, что чувствовалъ себя болѣе трусливымъ, чѣмъ когда либо передъ этимъ кокетливымъ ребенкомъ, что еще не нашелъ мужества признаться ей въ своей любви, хотя бы затѣмъ пришлось страдать еще больше.

Солнце свѣтло улыбалось на красныхъ листьяхъ; верескъ покрывалъ откосы, громадные папортники наполовину скрывали кусты; въ сырыхъ рвахъ цвѣли ирисы и незабудки. Но послѣднее усиліе быть прекрасной этой, уже постарѣвшей отъ приближенія осени, природы не привлекало взгляда молодого человѣка, медленно направляющагося къ домику Альберта Дарана.

Меланхолически настроенный, онъ думалъ все еще и неотвязно объ одной маленькой злой особѣ — такой злой и, однако, такой любимой! Когда онъ уже достигалъ цѣли своей одинокой прогулки, у него созрѣло рѣшеніе. Дѣлая послѣднюю уступку своему мучительному малодушію, онъ далъ себѣ слово по возвращеніи изъ Парижа — дня черезъ два или три — переговорить съ Сюзи, имѣть съ ней, слишкомъ долго откладываемое, рѣшительное объясненіе.

Послѣ цѣлаго часа разговоровъ, затѣмъ изысканій подлинности стариннаго требника, которая казалась сомнительной, Мишель покинулъ своего друга и почти машинально пошелъ по направленію къ Круа-Пьеръ. Когда онъ переходилъ большую дорогу, ему наперерѣзъ проѣхала карета Кастельфлора, возвращавшаяся пустой, и онъ остановилъ кучера. Миссъ Севернъ вышла у Мишо и разсчитывала вернуться пѣшкомъ.

Чѣмъ болѣе раздумывалъ Мишель, тѣмъ болѣе поведеніе Сюзанны казалось ему страннымъ, и тѣмъ менѣе онъ понималъ его таинственную побудительную причину. Затѣмъ онъ замѣтилъ Поля Рео, шедшаго вдоль дороги съ озабоченнымъ видомъ, наклонивъ голову. Тогда ему показалось, что его сердце перестало биться и менѣе чѣмъ въ секунду, одну изъ тѣхъ секундъ мозгового усилія, въ продолженіе которой можно вновь пережить событія цѣлыхъ годовъ, онъ вспомнилъ услужливость Поля по отношенію къ Сюзаннѣ въ Каннѣ и въ Ривайерѣ, онъ вспомнилъ длинные разговоры миссъ Севернъ съ братомъ Жака, ихъ танцы на балу въ Шеснэ, восторженное восхищеніе ею, выражаемое часто, и къ тому же совершенно открыто, Полемъ. Но вскорѣ, чудомъ воли онъ взялъ надъ собою власть и съ какимъ-то рѣшительнымъ спокойствіемъ пошелъ навстрѣчу молодому человѣку, который, очень вѣроятно, его не видѣлъ.

— Это ты, — сказалъ онъ, почти улыбаясь, — я думалъ, что ты въ Парижѣ?

Внезапно оторванный отъ своихъ мыслей, Поль вздрогнулъ.

— Въ Парижѣ? — возразилъ онъ, — но миссъ Севернъ ничего тебѣ не говорила?

— Миссъ Севернъ? — повторилъ Мишель; улыбка исчезла съ его губъ.

У Поля была минута отчаянія, затѣмъ, порывисто и какъ бы принявъ рѣшеніе, онъ взялъ Мишеля подъ руку.

— Ахъ! слушай, старина, я самъ тебѣ все разскажу, — воскликнулъ онъ дружески довѣрчиво; — но выслушай меня со снисхожденіемъ, потому что, какъ я ни кажусь легкомысленнымъ, я очень несчастливъ.

Они прибыли къ Круа-Пьеръ немного раньше четырехъ часовъ. Самъ того не подозрѣвая, Поль дѣйствовалъ, какъ искусный дипломатъ. Его признанія попадали въ сердце вполнѣ открытое, чтобы ихъ принять. Лучше, чѣмъ бы это могла сдѣлать миссъ Севернъ сама, онъ выигралъ у Тремора дѣло своего счастья. Но онъ удивлялся, что ему приходилось со всѣмъ знакомить своего доброжелательнаго духовника. Мишель объяснилъ:

— Твое письмо должно было придти вчера вечеромъ, мы не могли поговорить и пяти минуть наединѣ, Сюзи и я.

Поль удовольствовался этой причиной, у него голова была другимъ занята.

— Послушай, дружокъ! — заявилъ Мишель, обходившійся немного покровительственно съ младшимъ братомъ своего друга Жака, — я сегодня же вечеромъ пойду переговорить съ Рео, это рѣшено, такъ какъ я вижу, что ты искрененъ, и вѣрю твоей любви и твоимъ добрымъ намѣреніямъ; только намъ нужно бы сговориться. Склоненъ ли ты къ тому, чтобы серьезно работать, принести жертву? Представь себѣ, что часъ тому назадъ Даранъ мнѣ говорилъ о тебѣ.

Дѣйствительно, Даранъ, даже совершенно не зная послѣдней исторіи молодого человѣка, возымѣлъ ту же мысль, какъ и миссъ Севернъ. Онъ зналъ Поля за хорошаго малаго, болѣе слабаго, чѣмъ лѣниваго, очень умнаго, очень правдиваго, и онъ надеялся, что заманчивое предложеніе вѣрнаго и очень хорошо оплачиваемаго положенія, хотя бы это было и въ Америкѣ, заставитъ молодого инженера стряхнуть свою безпечность и употребить съ пользою свой дипломъ.

Мишель высказался болѣе скептически, когда Альбертъ изложилъ ему свой проектъ. Теперь онъ его представлялъ этому парижанину Полю съ нѣкоторымъ безпокойствомъ, но съ первыхъ же словъ этотъ послѣдній пришелъ въ такой же восторгъ, какъ и Симона. При послѣднихъ словахъ онъ едва не кинулся на шею Тремору.

— Значить, тебѣ это подходитъ?

— Подходитъ ли это мнѣ? Но Америка — это страна моихъ мечтаній! это Обѣтованная земля, Эденъ, Эмпиреи, Елисейскія поля, Валгала! Америка и Симона! Мой дорогой, да тутъ просто есть отъ чего умереть отъ радости! Ты увидишь, ты увидишь, я сдѣлаюсь вторымъ Эдиссономъ! Или скорѣе, нѣтъ, это Эдиссонъ станетъ вторымъ Полемъ Рео! Мои совершенства превзойдутъ ваши самыя оптимистическія надежды, самъ Жакъ будетъ воспѣвать мнѣ похвалы, а покамѣстъ онъ мнѣ отдастъ Симону. Ахъ! мой дорогой Треморъ, мой спаситель, какъ я хорошо сдѣлалъ, что тебя встрѣтилъ!

Мишель улыбался не особенно весело.

— Даранъ обѣдаетъ у меня, — сказалъ онъ, — приходи также; вечеромъ я схожу замолвить словечко Жаку и оставлю васъ поговорить, Альберта и тебя.

Съ нѣсколько грустной снисходительностью онъ слушалъ планы будущаго, блестяще развиваемые Полемъ, и также благодарныя похвалы, которыми онъ прославлялъ очарованіе, умъ, доброту Сюзанны, своей первой довѣренной.

— Возможно, что она явится сейчасъ въ Круа-Пьеръ, — сказалъ Мишель, въ дѣйствительности имѣвшій нѣкоторое основаніе такъ думать, но старавшійся выразить это предположеніе спокойнымъ и естественнымъ тономъ; — я убѣжденъ, что она огорчена, что не имѣла возможности поговорить со мной о тебѣ и м-ль Шазе. Я ее подожду здѣсь.

Поль улыбнулся.

— Превосходная мысль! — одобрилъ онъ. — Подожди миссъ Севернъ. Это будетъ для нея пріятнымъ сюрпризомъ — моя скромность побуждаетъ меня такъ думать — увидѣть, кому я уступилъ мѣсто. А ты, ты вполнѣ заслужилъ это драгоцѣнное свиданіе! Но, знаешь ли, когда я буду женихомъ, я приму американскую систему.

Поль удалился сіяющій. Мишель провожалъ его снисходительнымъ взглядомъ, который очень быстро сталъ печальнымъ. Его неудовольствіе увеличилось. Онъ сердился на Сюзанну за эту месть ея оскорбленной гордости, за то, что она разыграла эту злую комедію, и также за то, что рѣшилась, повидимому, идти одной на свиданіе, которое въ этихъ условіяхъ Поль никогда бы не осмѣлился ей назначить. Затѣмъ, въ особенности, онъ не могъ простить молодой дѣвушкѣ тѣ минуты пытки, которыя ему доставило воспоминаніе объ однажды безразсудно, жестоко брошенныхъ ею словахъ: