— Я не кокетка, мой милый; только я люблю веселиться, и я веселюсь, когда могу.

— А къ буфету, сколько разъ, да, сколько разъ вы ходили?

— Вы меня упрекаете въ томъ, что я ѣла?

— О! вы тамъ немного ѣли! вамъ совсѣмъ не было времени ѣсть.

Миссъ Севернъ положила ложку на блюдечко, выпрямилась на стулѣ и посмотрѣла прямо въ лицо Тремору:

— Вы пришли сюда сегодня утромъ, чтобы поссориться? — спросила она съ дерзостью, выражавшейся въ видимомъ движеніи ея подбородка и въ легкомъ дрожаніи ноздрей.

Онъ не пришелъ ссориться, о! нѣтъ!

Зачѣмъ, собственно, онъ пришелъ? За сочиненіемъ по этнографіи прежде всего, а затѣмъ, затѣмъ? онъ этого совершенно не зналъ; онъ былъ бы счастливъ, если бы кто нибудь ему это объяснилъ. Онъ могъ бы самъ отвѣтить, можетъ быть… если бы онъ зналъ.

За ссору онъ ухватился на-лету или вѣрнѣе онъ былъ подхваченъ ею; теперь онъ ей принадлежалъ и тѣломъ и душой, съ жесткимъ взглядомъ, рѣзкимъ голосомъ, съ раздраженнымъ умомъ, съ безпокойнымъ сердцемъ, со всей досадой этой ночи на устахъ.

— Я чувствую отвращеніе къ ссорамъ, Сюзанна, — отвѣтилъ онъ. — Я хотѣлъ только вамъ выразить мой образъ мыслей!

— Онъ такъ очарователенъ, вашъ образъ мыслей! Думаете ли вы, что только я одна смѣялась и разговаривала въ Шеснэ?

— Есть молодыя дѣвушки и даже молодыя женщины, очень веселыя, прелестныя и пренебрегающія пошлыми похвалами разныхъ Понмори и Деплановъ; г-жа Рео, напримѣръ, развѣ она кокетка?

— Нѣтъ, она восхитительна, — согласилась откровенно Сюзи; — но Тереза — это совсѣмъ не то.

— Вотъ какъ, почему?

— Потому.

— Вы не можете этого сказать?

— Нѣтъ.

— О! я не любопытенъ! — сказалъ молодой челювѣкъ, гнѣвъ котораго глухо возрасталъ; — но увѣряю васъ, что если я васъ считалъ легкомысленной и поверхностной, то все-таки не до такой степени.

Сюзанна поблѣднѣла, она не забавлялась болѣе.

— Сказано грубо! — сказала она, сжавъ зубы.

Но Мишель продолжалъ, выведенный изъ себя, переступив границы, за что онъ при большемъ хладнокровіи презиралъ бы себя.

— Думаете ли вы, что они не возмутительны, эти танцы, которые заставляютъ въ продолженіе цѣлаго вечера переходить молодую дѣвушку изъ объятій одного въ объятія другого? Знали ли вы, что вы позволяли говорить себѣ, увлекаемая опьяняющей музыкой, всѣмъ этимъ фатамъ, болѣе или менѣе возбуждаемымъ своими остановками у буфета?… Я ненавижу эти балы, я ненавижу эти вольности, допускаемыя ими, кокетство, которое они поощряютъ, а такъ какъ вы моя невѣста…

— Мишель, — перебила Сюзанна, дрожа оть ярости, — этотъ разъ подумайте о томъ, что вы хотите сказать!

— Ничего, кромѣ правды, будьте въ этомъ увѣрены; я усталъ играть смѣшную роль. Я не требовалъ ни вашей любви, ни даже вашей дружбы…

— Мишель! — воскликнула молодая дѣвушка съ сверкающими глазами, съ дрожью въ голосѣ, съ сильно трясущимися губами. — Мишель, это недостойно, — что вы говорите! Вы отъ меня не требовали моей дружбы, но я у васъ просила вашей, и если бы вы мнѣ ее дали, вы никогда бы, никогда не обошлись со мною такъ несправедливо.

Онъ хотѣлъ продолжать, но она не дала ему.

— Что я сдѣлала? — продолжала она съ какимъ-то смятеніемъ, въ гнѣвѣ. — Зачѣмъ повезли меня на балъ, какъ не для того, чтобы я тамъ танцовала и веселилась? Вы говорите о легкомысліи! Что же я наконецъ сдѣлала? Васъ, значитъ, очень огорчаетъ, когда я довольна, когда меня хвалятъ… Ахъ! такъ вотъ какіе вы всѣ, мужчины, ревнивые изъ тщеславія, если не изъ любви!… послушайте, Мишель, это гадко, гадко!… Развѣ я васъ упрекала за то, что вы танцовали съ г-жей де Лоржъ, и однако я ее ненавижу, о! я ее ненавижу, эту женщину!

Все болѣе раздраженная, возбужденная, опьяняемая собственными словами, она говорила лихорадочнымъ голосомъ, котораго Мишель у нея не зналъ; вдругъ она оттолкнула столъ, спрятала голову въ подушки дивана и залилась слезами. Мишель быль сраженъ.

— Сюзанна, — пробовалъ онъ сказать, — плакать нелѣпо!

Но она не отвѣчала, вся потрясаемая рыданіями, со струящимися между пальцами крупными слезами.

— Сюзи, не плачьте…

Рыданія удвоились; это было громадное отчаяніе безпомощнаго, смятеннаго ребенка. Мишель колебался. Затѣмъ, самъ внѣ себя передъ этимъ горемъ, онъ всталъ на колѣни передъ молодой дѣвушкой.

— Сюзанна, моя дорогая крошка, — умолялъ онъ, пробуя напрасно отвести руки, которыя она прижимала къ своему лицу, — вы мнѣ причиняете большое горе. Вотъ уже два раза, что вы изъ-за меня плачете. Если я былъ слишкомъ строгъ, если я былъ неправъ, простите меня, моя бѣдная маленькая Занна, я не хочу, чтобы вы плакали…

— Мишель, — сказала она очень тихо, задыхаясь, — вы были очень злой.

— Но я этимъ очень огорченъ, я вамъ клянусь… не плачьте…

— Мишель, я не кокетка.

— Нѣтъ, мое дорогое дитя, нѣтъ, нѣтъ… это всѣ эти ничтожные глупцы вывели меня изъ терпѣнія.

— А вы, вы флиртовали съ г-жей де Лоржъ, — продолжала она, все еще не открывая лица.

— Г-жа де Лоржъ! О! если бъ вы знали, какъ она мнѣ безразлична!

— Думаете ли вы, что… Депланъ, напримѣръ, для меня не безразличенъ?

— Надѣюсь, конечно, что да.

Сюзи подняла голову, опустила свои маленькія ручки и предстала вся залитая слезами. Тогда она замѣтила Тремора на колѣняхъ подлѣ себя и улыбнулась. Это было подобно солнечному лучу въ ея глазахъ, на ея щекахъ, еще покрытыхъ каплями слезъ, но Мишель безразсудно подумалъ, что она насмѣхается, что эта улыбка выражала лукавое торжество; онъ быстро поднялся и наступила минута неловкости.

— Мишель, — сказала наконецъ Сюзанна, — зачѣмъ вы говорили со мной такъ жестко.

Мишель сѣлъ подлѣ нея и взялъ ея руку.

— Послушайте меня, Сюзи, — сказалъ онъ, — я очень огорченъ, очень сконфуженъ, что вспылилъ. Но я васъ увѣряю, что ваша молодость, ваша непорочность, а также обычаи страны, въ которой вы воспитывались, вамъ мѣшаютъ понять, сколько вреднаго, опаснаго въ этой игрѣ улыбками и словами, которая такъ нравится вамъ. Вы сама чистота, я это знаю, но вѣдь вы прекрасно замѣчаете, что всѣ васъ находятъ красивой, обольстительной…

— Не всѣ; вы не находите, — перебила она сердитымъ тономъ. И ей очень хотѣлось прибавить: „если я танцовала котильонъ съ Полемъ Рео, это потому, что нѣкто другой, нѣкто очень злой, очень разсѣянный, не позаботился попросить его…“, но ея гордость мѣшала ей выразить зтотъ упрекъ.

— Конечно кромѣ меня, это уже извѣстно… я всегда составляю исключеніе! Но, наконецъ, кромѣ меня, всѣ, не такъ ли?… и это васъ забавляетъ, опьяняетъ и вы поощряете, сами того не сознавая, вызываете этотъ флиртъ, какъ вы это называете, который очень невиненъ съ вашей стороны, но который можетъ быть менѣе невиненъ съ другой стороны, повѣрьте мнѣ!… Это правда, и не волнуйтесь такъ… ахъ! если бы вы знали, что они говорятъ въ курительной о женщинахъ и даже о молодыхъ дѣвушкахъ, какъ они ихъ подвергаютъ самой легкомысленной критикѣ, эти мужчины, льстящіе вамъ…

— Это мерзко, то, что вы разсказываете.

— Очень мерзко, конечно, но, къ несчастью, вѣрно! Сюзи, — продолжалъ молодой человѣкъ, удерживая бѣдную, еще дрожащую ручку, — я хотѣлъ бы васъ просить… это грубо, жестоко съ моей стороны, но… хотите мнѣ обѣщать веселиться немного меньше въ другой разъ? я былъ бы такъ счастливъ!

Миссъ Севернъ опустила глаза; затѣмъ, поднявъ ихъ на своего жениха:

— Я охотно обѣщаю, — сказала она прямо, — но долгъ платежомъ красенъ! Вы будете заниматься г-жей де Лоржъ, не болѣе, чѣмъ того требуетъ самая строгая вѣжливость. У меня тоже есть свое самолюбiе. Я такъ же не хочу имѣть вида покинутой невѣсты, какъ вы — смѣшного жениха.

— Я сдѣлаю, что вы желаете. Я танцовалъ одинъ разъ съ г-жей де Лоржъ, потому что она пришла за мной и почти принудила меня къ этому силой, если вы хотите это знать… и это вообще безсмысленно!…

Сюзи смѣялась въ восхищеніи.

— Она сама напросилась, Майкъ? Ну да, она не гордая!

— Не правда ли?

Мишель смѣялся, видя ее смѣющейся.

— Значить, мы болѣе не въ ссорѣ, Мишель? Я ненавижу ссоры.

Голосъ ея становился нѣжнымъ, ласкающимъ.

— Ахъ, Боже! я также, увѣряю васъ…

Мишель колебался, казался нерѣшительнымъ, затѣмъ, неожиданно возвращаясь къ предмету ссоры:

— Сюзи, — сказалъ онъ опять, — я боюсь иногда, что вы не понимаете всей важности иныхъ поступковъ. Этотъ ужинъ, вы знаете, этотъ ужинъ, который вы такъ мило подѣлили со мной, вы… вы его не раздѣлили бы съ другимъ, скажите Сюзи, скажите?

Вопросъ былъ оскорбителенъ, Мишель это хорошо зналъ, но онъ его преслѣдовалъ съ самаго его возвращенія изъ Шеснэ и уже съ минуту такъ жегъ ему уста, что необходимо было его высказать.

Миссъ Севернъ посмотрѣла на своего жениха, не сердясь, но съ глубокимъ удивленіемъ.

— Съ другимъ, — повторила она, — съ посторонимъ?

И она еще разъ на него посмотрѣла.

— Мишель, — прибавила она тотчасъ же улыбаясь, закинувъ немного головку, — сцену, которой вы меня только что удостоили, сдѣлали бы вы ее другой?

Внезапно онъ притянулъ руку, которую все еще держалъ, и закрылъ ею себѣ глаза.

— О! я безумецъ, — пробормоталъ онъ, — я безумецъ, нужно простить меня, забыть, что я сказалъ.

Очень короткое время они оставались безмолвными, затѣмъ Сюзи поднялась.

— Карета, должно быть, готова.

Треморъ поднялся также. Онъ положилъ свою руку на голову Сюзанны и отвелъ немного, чтобы лучше читать въ глазахъ своей невѣсты, завитой хохолокъ волось.

— Вы мнѣ прощаете? — молилъ онъ.

— Да, — отвѣтила она очень тихо, не избѣгая глазъ, искавшихъ ея взгляда.

— Благодарю, Занночка, — сказалъ Мишель, цѣлуя нѣжно въ лобъ молодую дѣвушку.

Немного покраснѣвъ, она взяла свою шляпу и пошла ее надѣвать передъ зеркаломъ.

— Сюзи, — прибавилъ очень ласково Треморъ, слѣдившій за ней глазами. Я былъ сейчасъ очень злымъ; если вамъ очень хочется совершить эту прогулку въ Франшаръ, я охотно буду васъ сопровождать.