Сердиться изъ-за Лангилля!

— Нужно, необходимо, чтобы мы помирились, — повторяла Сюзанна, желая еще въ тотъ же вечеръ помириться съ Треморомъ, такъ какъ молодой человѣкъ уѣзжалъ на слѣдующій день на цѣлыхъ три дня.

— Но какъ намъ помириться? какъ? — продолжала она себя спрашивать, въ то время, какъ Треморъ разговаривалъ съ Робертомъ и Колеттой, отвѣчая только лаконически съ холодной и церемонной вежливостью своей невѣстѣ.

Бѣдная, добрая Тереза! Какія иллюзіи составляла она себѣ и какъ мало она знала Мишеля!

Послѣ обѣда, однако, когда Треморъ по своей привычкѣ пошелъ курить на террассу, она нагнала его и облокотилась подлѣ него на перила.

„Что нужно дѣлать?“ — думала она, видя, что онъ не замѣчаетъ или дѣлаетъ видъ, что не замѣчаетъ ея присутствия. И она вновь подумала о совѣтѣ Терезы. Ему легко можно было послѣдовать. Мишель выпрямился, съ папироской во рту, съ рукой на каменныхъ перилахъ; ничего проще, какъ придвинуть къ этой рукѣ другую руку, и сдѣлать такъ, какъ сказала Тереза. Одинъ моментъ Сюзи соблазнялась рискнуть на это; нужно было только небольшое мужество. Ну!… Но что скажетъ Мишель? Если онъ скажетъ что нибудь злое или если посмѣется, или даже если онъ будетъ имѣть удивленный видъ, Сюзанна прекрасно сознавала, что она ему этого никогда не проститъ.

Она положила свою руку въ нѣсколькихъ сантиметрахъ отъ руки молодого человѣка. Боже мой! Онѣ казались созданными, чтобы соединиться, эти двѣ руки, такія спокойныя въ эту минуту, такія миролюбивыя, одна подлѣ другой! И наконецъ, это не въ первый разъ будетъ, что маленькая ручка почувствуетъ себя въ большой… Сюзанна еще колебалась, но то мужество, котораго она молила у самой себя, не являлось; нѣтъ, нужно прибѣгнуть къ другому способу примиренія. Для Сюзи, которая не была Терезой, и для Мишеля, не бывшаго г-номъ Рео, лучшая тактика заключается въ томъ, чтобы забыть ссору и разговаривать, какъ обыкновенно. Тогда она храбро произнесла первую пришедшую ей на умъ банальность.

— Мишель, — сказала она, — могу я читать романъ Терье?

— Какой, мой другъ? Терье написалъ большое число романовъ, — отвѣтилъ довольно сухо Мишель.

Теперь не противъ Лангилля, но, вѣроятно, противъ себя самого, онъ былъ раздраженъ въ эту минуту, и это состояніе духа плохо настраивало его въ пользу другихъ.

— Послѣдній вышедшій, — сказала снисходительно молодая дѣвушка.

— Ну?

— Я васъ спрашиваю, могу ли я его читать; Колетта меня упрекаетъ, что я вообще не въ курсѣ новинокъ.

— Я не знаю, я его не читалъ.

— Ахъ! это конечно достаточная причина.

Мишель принялся вновь курить, устремивъ глаза на уже темный паркъ; черезъ нѣсколько минутъ Сюзанна начала вновь:

— Вы знаете, Пепа больна?

— Ваша лошадь? Да. Я ее даже осмотрѣлъ сегодня; это ничего.

Новое довольно продолжительное молчаніе.

— Мишель, я нахожу г-жу Рео очаровательной; чѣмъ болѣе я ее знаю, тѣмъ больше я ее люблю,

— Ахъ! тѣмъ лучше.

— Мы будемъ часто видѣться съ ними въ Париже, неправда ли? когда… когда мы будемъ женаты.

— Съ кѣмъ?

— Съ Рео.

— Если вамъ будетъ угодно.

Часы подвигались, но только часы, а не дѣла Сюзанны. Мишель долженъ былъ уѣхать. Смутно молодая дѣвушка сознавала, что что-то въ отношеніяхъ между нею и ея женихомъ будетъ непоправимо разбито, если они разстанутся такъ, и она испытывала тоску.

— Мишель, — сказала она вдругъ, дѣлая надъ собой большое усиліе, — какъ вы были несправедливы къ этому бѣдному Лангиллю во время крокета!

— У него страсть играть, а онъ не умѣетъ держать молотокъ, — отвѣтилъ съ убѣжденіемъ молодой человѣкъ, какъ будто бы выигрывать партіи въ крокетъ было однимъ изъ самыхъ важныхъ интересовъ его жизни.

— Я этого не отрицаю, но намъ нуженъ былъ восьмой.

— Основательная причина! Я бы взялъ два шара.

— Послушайте Мишель, — сказала мягко молодая дѣвушка, — сознайтесь, что крокетъ васъ вовсе не такъ интересуетъ, а вы были просто въ дурномъ расположенiи духа?

Мишель съ нетерпѣніемъ бросилъ папиросу.

— Сюзанна, мы уже поссорились изъ-за этого… Лангилля. Я согласенъ съ вами, что у меня былъ довольно глупый взрывъ гнѣва, но вы дурно поняли мои слова.

— Пусть будетъ такъ; не будемъ спорить объ этомъ. Мнѣ хотѣлось бы только, чтобы ни одно облако не существовало между нами изъ-за такой ничтожной причины, Мишель.

— Сюзи, что мнѣ было досадно, это то, что вы сказали, будто я ревную. Ревновать — мнѣ, къ Лангиллю! Вотъ странная идея! Вы вѣдь вѣрите, Сюзи, что я не ревновалъ къ Лангиллю? Къ тому же я вовсе не ревнивъ по природѣ, — окончилъ онъ безъ смущенія и въ этотъ моментъ почти вѣря тому, что говоритъ.

— Однимъ словомъ, все забыто, не такъ ли? — сказала молодая дѣвушка. — Друзья?

— Друзья, Сюзи.

Онъ взялъ и пожалъ руку, протянутую ему; такимъ образомъ разговоръ окончился такъ, какъ бы могъ начаться; но это все таки было не то же самое, и Сюзи это чувствовала, хотя она себя поздравила съ тѣмъ, что оказалась ловкимъ дипломатомъ.

Размышленія Мишеля въ то время, какъ онъ возвращался пѣшкомъ въ башню Сенъ-Сильвера, были къ тому же менѣе всего оптимистическія. Они клонились къ тому плачевному заключенію, что Сюзанна и онъ рѣшительно не понимали другъ друга, и что всякое дѣйствительное согласіе между ними представлялось все менѣе и менѣе возможнымъ.

О! какъ опасно оставаться идеалистомъ, несмотря ни на что! Въ продолженіе болѣе мѣсяца онъ представлялъ себѣ, что онъ наконецъ достигъ этого относительнаго счастья, состоявшаго въ спокойствіи, мирной привязанности, нѣжной интимности, къ которому онъ стремился. Сюзи конечно не была той женщиной, въ которую онъ могъ влюбиться, но одно мгновеніе ему казалось, что онъ нашелъ въ ней друга, прелестнаго, желаннаго „товарища“, о которомъ мечталъ. Прежде всего его очаровалъ этотъ изящный и рѣшительный умъ; затѣмъ въ одинъ вечеръ онъ видѣлъ свою невѣсту у изголовья умершей, полную смиренія, и онъ самъ почувствовалъ свое сердце столь эгоистичнымъ подлѣ этого дѣтскаго сердца, широко раскрытаго для любви къ ближнему! Въ тотъ вечеръ волненіе, охватившее Мишеля, было глубокое, сильное… Но на слѣдующій день пришлось все таки убѣдиться, что молодая девушка, такъ нѣжно благодарившая его въ передней Кастельфлора, была та же, которая танцовала „skirt-dance“, не боялась при случаѣ выкурить папироску, любила до безумія красивые туалеты и вальсы и которая никогда бы не согласилась выйти замужъ за человѣка безъ средствъ.

Чтобы глубже проникнуть въ эту двойственность личности, Мишель хотѣлъ видѣть Сюзанну въ свѣтѣ, онъ за ней тамъ наблюдалъ. Теперь онъ убѣдился: миссъ Севернъ была рѣшительно и прежде всего кокетка, маленькая дьявольская кокетка, которая до самозабвенія опьянялась своей собственной прелестью и тупоумной лестью окружавшихъ ее. Но если Мишель чувствовалъ мало симпатіи къ молодымъ эксцентричкамъ, то кокетокъ онъ ненавидѣлъ!

Это было непобѣдимое отвращеніе. Онъ ими гнушался и изъ убѣжденія и инстинктомъ. Когда же онъ невольно далъ слегка почувствовать это, онъ удивилъ, нагналъ скуку на молодую дѣвушку и… развѣ не усмотрѣла она въ этомъ ревность? Ревность — и къ Лангиллю… дурочка! Какъ она не поняла, что, если ея женихъ не могъ безъ возмущенія слушать салонную болтовню этого стараго чижа, то это было изъ принципа, изъ уваженія къ человѣку… Ревнуетъ! Сюзанна, вѣроятно, представляла себѣ, что, по примѣру Деплана и ему подобныхъ, онъ не могъ видѣть хорошенькаго личика, чтобы тотчасъ же изъ-за этого не потерять разсудокъ.

Разсуждая все время такъ, Мишель приближался къ башнѣ Сенъ-Сильвера, усталый отъ Сюзанны, усталый отъ себя самого. Ахъ! ужасно усталый! И онъ сожалѣлъ о своей ссорѣ съ миссъ Севернъ и больше всего сожалѣлъ онъ о прежнемъ покоѣ.

Зачѣмъ убаюкивалъ онъ себя такими нѣжными иллюзіями тогда въ тиши деревни, сидя въ каретѣ, мягко катившейся по дорогѣ? Какіе нелѣпые планы создавалъ онъ, потому только, что впечатлительная дѣвочка плакала на его плечѣ?

Сюзанна — кокетка, — что ему до этого? Развѣ онъ не предполагалъ этого уже въ самомъ началѣ ихъ товарищескаго союза? Не была ли Колетта также кокеткой, и не покорился ли Мишель съ самаго начала тому, чтобы имѣть жену кокетку, легкомысленную и даже эксцентричную? Развѣ онъ, подобно другимъ, выбиралъ свою жену между многими? Нѣтъ, обстоятельства, глупый рокъ ему ее навязалъ.

Итакъ, онъ предоставитъ Сюзаннѣ поступать по своему, оставляя за собой право рѣшительно вмѣшаться только въ томъ случаѣ, когда этого потребуетъ его достоинство. Но безпокоиться изъ-за вѣтреницы, маленькой, неразумной, шальной особы, стараться ее перевоспитать… никогда, конечно!

И только послѣ того, какъ Мишель, много разъ пробѣжавъ этотъ, все тотъ же, кругъ мыслей, счелъ себя вполнѣ образумившимся, онъ уѣхалъ въ Парижъ, гдѣ провелъ три дня.

VII.

Во время этихъ трехъ дней прогулки, визиты, обѣды слѣдовали такъ непрерывно другъ за другомъ, что Сюзи, едва успѣвавшая выспаться, не имѣла времени для размьішленій. Даже въ Кастельфлорѣ большую часть ея свободнаго времени отнимала Колетта, которая не завязывала ни одной ленты, не посовѣтовавшись съ ней, или дѣти, которыхъ она обожала и чьи ласки и игры часто ее увлекали; другую часть времени она назначала для своего туалета, занимавшаго и озабочивавшаго ее тѣмъ больше, что ей удавалось чудо — быть хорошо одѣтой и до безконечности измѣнять видъ своихъ платьевъ, не тратя много денегъ.

Въ утро четвертаго дня Колетта рѣшила пригласить Рео въ этотъ день къ обѣду, и Сюзанна, восхищенная этой мыслью, взяла на себя это порученіе, отказываясь по своему обыкновенію отъ провожатыхъ; сидя на высокой подушкѣ экипажа, она сама, своими нервными и нѣжными руками, правила лошадьми.

Когда миссъ Севернъ, тоненькая въ своемъ платьѣ ампиръ, вышитомъ цвѣточками, открыла дверь гостиной Рео, ея щеки отъ поѣздки по полному свежести лѣсу разукрасились румянцемъ, и глаза ея блестѣли, какъ звѣзды, подъ большой шляпой, подбитой бѣлымъ тюлемъ.