Вдоль фіордовъ, подъ голубымъ сіяніемъ дня и бѣлыми сумерками арктическихъ ночей, между расплывчатыми и неуловимыми реальностями страны, гдѣ предметы и люди кажутся иногда призраками нѣкоего исчезнувшаго міра, образъ Фаустины не покидалъ его.

Засохшая земля стучала подъ копытами лошадей, громадныя тучи пыли поднимались, затѣмъ мало-по-малу падали вновь на прежнее мѣсто, такъ какъ слишкомъ спокойный воздухъ не могъ осилить ихъ тяжести. Синева неба постепенно блѣднѣла у горизонта, гдѣ сливались въ опаловые оттѣнки дали, зелень полей, засѣянныхъ овсомъ, и желтизна ржи. Надъ обильно сочными цвѣтами, густо разросшимися среди колосьевъ, кружились нѣжныя и золотистыя при сіяніи дня насѣкомыя, похожія на произведенія ювелира.

Мишель сильно любилъ въ своемъ раннемъ дѣтствѣ голоса стрекозъ. Долго онъ не зналъ настоящаго происхожденія этихъ звуковъ, и когда онъ ложился въ траву, чтобы лучше ихъ слышать, онъ объяснялъ слѣдующимъ образомъ свою лѣнивую позу: „Я слушаю, какъ поетъ солнце“… И въ этотъ лѣтній день „солнце пѣло“, и въ его пронзительныхъ звукахъ чувствовались какъ бы сверкающія жала; но Мишель, ставъ взрослымъ, не находилъ болѣе прелести въ его пѣніи. Онъ думалъ, что самые свѣтлые лучи гаснутъ, какъ только они проникаютъ въ нѣкоторыя жилища, подобно тому, какъ самыя юныя лица внезапно становятся мрачными, попавъ въ угрюмую среду.

Даранъ былъ въ отсутствiи, онъ проводилъ время въ Кентуки у своего отца и долженъ былъ переѣхать въ свой маленькій домикъ въ Ривайерѣ только въ сентябрѣ.

Мишель принялся думать о тепломъ гостепріимствѣ Рео съ желаніемъ пойти постучаться въ виллу „Ивъ“и попросить себѣ мѣста за столомъ маленькой семьи въ этотъ одинокій вечеръ.

Башня Сенъ-Сильвера показалась на поворотѣ дороги; вскорѣ карета остановилась у рѣшетки. Между тѣмъ какъ слуги завладѣли чемоданами, Треморъ вошелъ въ садъ. Цвѣтущія ліаны, казалось, переплетались здѣсь, чтобы защищать волшебный сонъ „Спящей Красавицы“; путешественникъ нашелъ, что вся эта дикая и буйная растительность, которую онъ однако любилъ, придавала входу въ его жилище видъ запущенности.

Онъ поднялся по аллеѣ, густыя неподстригаемыя деревья которой пропускали на землю ослабленный блѣдно-изумрудный свѣтъ. Мишель воображалъ себѣ развалины заколдованнаго замка подъ вліяніемъ этой аллеи дикаго сада, какъ вдругь за крутымъ поворотомъ, гдѣ шпалеры зелени были ниже, онъ увидѣлъ входную дверь башни. У входа, какъ бы въ рамкѣ изъ сѣраго камня, звѣздообразно убранной лютиками, Сюзанна съ Жоржемъ и Низеттой ждала его. Маленькія ручки обвились вокругъ тальи миссъ Севернъ, двѣ курчавыя головки прижались къ складкамъ ея платья, а большая кузина улыбалась привѣтной улыбкой, спокойной, но, казалось, расцвѣтшей на лѣтнемъ солнцѣ, подобно всѣмъ этимъ цвѣтамъ, которые украсились и окружили ее, привѣтствуя. И внезапно, въ свѣтѣ причудливаго чувства контраста Мишелю показалось, что нѣтъ ничего естественнѣе, какъ найти здѣсь, посреди вьющихся цвѣтовъ, стремящихся въ высь, къ небу, эти маленькія дѣтскія ручки и эту улыбку молодой дѣвушки. Это была не невѣста, будущая супруга, приветствуемая съ волненіемъ и радостью, но это были — на пороге, который онъ привыкъ находить пустыннымъ — жизнь и веселіе, явившіяся въ образѣ этихъ трехъ молодыхъ и радостныхъ созданій; это были сіяющіе глаза, протянутыя руки, смѣхъ, готовый брызнуть.

— О, какъ вы добры, — пробормоталъ онъ, дружески пожимая руки миссъ Севернъ.

Въ рабочемъ кабинетѣ Сюзанна расказала цѣлую массу мелкихъ новостей. Она отказалась ѣхать въ Парижъ, чтобы присутствовать на завтракѣ у Рео, а также, чтобы угодить Низеттѣ,и къ тому же въ это время не стоило ѣздить въ Парижъ. Поэтому, такъ какъ Колетта и Робертъ должны были вернуться только завтра, ей пришла мысль встрѣтить своего кузена въ башнѣ Сенъ-Сильвера, и она завладѣла вмѣстѣ съ малютками голубятней; Антуанетта, старая няня, воспитавшая Мишеля и Колетту, чувствовала себя какъ бы бабушкой обоихъ дѣтей послѣдней и попросила позволенія принять участіе въ затѣѣ.

— Кажется, что такъ болѣе прилично, — заключила молодая дѣвушка.

Мишель смотрѣлъ вокругъ себя; всѣ руанскія китайскія вазы были полны розъ; на письменномъ столѣ овесъ и широкія полевыя маргаритки высовывались въ видѣ тонкаго снопа изъ зеленой бронзовой вазы.

Сюзанна отвѣтила на его взглядъ.

— Это мы разорили садъ… О! какъ красивъ этотъ вашъ дѣвственный лѣсъ.

Низетта ходила отъ букета къ букету, указывая своему дядѣ всѣ цвѣты, собранные ею самой. Жоржъ овладѣлъ толстой книгой и перелистывалъ ее подлѣ окна.

— Вы не сердитесь, Мишель, что мы осквернили святилище?

— Напротивъ, я очень счастливъ и очень вамъ благодаренъ.

Онъ вышелъ изъ комнаты на нѣсколько мгновеній, чтобы отдать приказанія.

Въ буфетной, въ компаніи Жакотты, Антуанетта пила чашку молока.

— Прелестную жену получите вы, Мишель! — сказала она. — Всѣ ее любятъ.

Вмѣсто всякаго отвѣта Мишель улыбнулся. Онъ не вспоминалъ совсѣмъ о письмахъ, свѣтская легкомысленность которыхъ его часто раздражала; онъ забывалъ, что Ривайеръ былъ еще усѣянъ замками и виллами, гдѣ маленькая собирательница свѣжихъ цвѣтовъ смѣялась и танцевала все лѣто; онъ помнилъ только, что у двери его дома встрѣтило его веселое личико и что искусная женская рука разукрасила букетами его рабочій кабинетъ.

Когда онъ возвратился, Сюзанна разсматривала ковровыя вышивки.

— Ваша голубятня прелестна! — сказала она.

— Однако немного скучна.

— Нѣтъ скучныхъ жилищъ, Мишель, есть скучные люди, и только.

Мишель взялъ на руки Низетту и повелъ Сюзанну изъ комнаты въ комнату, благодушно разсказывая ей происхожденіе старой мебели, подробно вскрывая ея старинную красоту.

— Вы не страшились бы жить въ этомъ старомъ жилищѣ? — спросилъ онъ, забавляясь видомъ миссъ Севернъ, такой молодой и такой современной, въ амбразурѣ окна, гдѣ она усѣлась, играя прялкой.

— Три мѣсяца въ году? Нѣтъ, совсѣмъ нѣтъ. Это настоящій музей, которымъ я буду гордиться. И Кастельфлоръ такъ близокъ!

— Сюзи останется навсегда въ Кастельфлорѣ, — заявила Низетта въ сознаніи своего всемогущества.

Жоржъ, понимавшій больше, презрительно улыбнулся.

— Глупая, — сказалъ онъ, — Тонти не захочетъ.

Обходъ башни Сенъ-Сильвера продолжался.

Внизу, въ первомъ этажѣ, находилась обширная, круглая, еще не меблированная зала.

Мишель, смутно недовольный при намекѣ Сюзанны о близости Кастельфлора, сдѣлалъ усиліе и дружескимъ тономъ сказалъ:

— Вы можете отдѣлать эту залу по своему, если… захотите принимать.

— Я объ этомъ думала, — отвѣтила молодая девушка съ большимъ спокойствіемъ. — Но мнѣ бы хотелось имѣть старинную мебель, такого же стиля, какъ и остальная. Такую же мнѣ хотѣлось также въ мою комнату. Невозможно внести сюда бездѣлушки! Достаточно, что я сама здѣсь помѣщаюсь! Великій Боже, какой анахронизмъ!

Это рѣшеніе понравилось Мишелю и, когда они вернулись въ кабинетъ, согласіе было полное.

— А что если бы мы пообѣдали съ вами! — предложила Сюзанна, когда стѣнные часы пробили шесть.

Послали нарочнаго въ Кастельфлоръ и, какъ бы устраивая кукольный обѣдъ, молодая дѣвушка усѣлась противъ Мишеля.

Дѣти смѣялись и болтали въ восторгѣ отъ „праздника“, восхищались странными цвѣтами на сервизѣ, кубками, замѣнявшими стаканы, и геральдическими животными, вытканными красными нитками на грубомъ суровомъ полотнѣ скатерти.

Сюзанна говорила о Робертѣ и Колеттѣ, о дѣтяхъ, о Кастельфлорѣ, объ удовольствіяхъ, которыя она получила, о вновь пріобрѣтенныхъ друзьяхъ. Ея глаза блестѣли, голосъ ея весело звенѣлъ.

— Вы очень любите свѣтъ? — спросилъ Мишель.

— Очень… хотя я его мало знаю.

— Потому что вы его мало знаете, — сказалъ онъ съ удареніемъ.

— Совсѣмъ нѣтъ, чѣмъ болѣе я его узнаю, тѣмъ болѣе я его люблю!

Мишель замолчалъ, и Жоржъ подхватилъ разговоръ:

— Ты знаешь, я ѣзжу верхомъ! — объявилъ онъ совсѣмъ кстати.

Тогда Низетта быстро, задыхаясь и путаясь въ словахъ, разсказала непостижимую исторію о „младенцѣ-лошади“, который былъ очень злой и съѣлъ своего папу.

Взрывъ смѣха Сюзанны, такого молодого и искренняго, заразилъ Мишеля; но Жоржъ давилъ своимъ презрѣніемъ дѣвчурку, упрямо поддерживавшую достовѣрность исторіи. Ей это разсказалъ Поль Рео, и онъ даже зналъ „папу-лошадь“.

— Я даже думалъ о томъ, чтобы пообѣдать у Рео, настолько я чувствовалъ себя одинокимъ сегодня вечеромъ, — сказалъ Мишель.

И онъ почувствовалъ благодарность, такъ какъ ему было бы тяжело бѣжать изъ подъ собственной кровли. Онъ подумалъ, что Сюзанна дѣйствительно была веселая, милая, пріятная и что ея головка выдѣлялась красиво и изящно на зеленыхъ обояхъ стѣнъ.

— Видитесь вы часто съ Рео? — спросилъ онъ.

Рео! Она была безъ ума отъ Рео. Какъ прелестна эта Тереза! Добрая, умная и такая простая! Такъ какъ г-жа Рео лишь на годъ старше Сюзанны, церемонныя отношенiя между ними длились недолго. Черезъ недѣлю онѣ уже называли другъ друга по именамъ; Симона Шазе, совершенное дитя, но какая милая! И Поль былъ превосходный юноша, и г-динъ Рео прелестный человѣкъ… Отъ этихъ восторженныхъ похвалъ хорошее настроеніе Тремора еще выросло. Ему казалось, что г-жа Рео должна была имѣть на Сюзанну благотворное вліяніе.

Этотъ разговоръ продолжался, не смущаемый никакой задней мыслью.

— Я, однако, погрѣшаю противъ всѣхъ моихъ обязанностей, — воскликнула Сюзанна, — я васъ не разспрашиваю о вашемъ путешествіи… Есть путешественники, которые бы мнѣ этого не простили…

— О! — замѣтилъ довольно меланхолично молодой человѣкъ, — путешественники любятъ говорить о своихъ путешествіяхъ, чтобы разсказывать о себѣ самихъ… Я же не нахожу себя достаточно интереснымъ, чтобы говорить о себѣ…

— Это не то, но у меня были ваши письма. Они были очень хороши, ваши письма. Мнѣ казалось, что я читаю статью изъ „Revue des Deux Mondes“, — утверждала Сюзанна съ тѣмъ спокойствіемъ, которое заставляло часто сомнѣваться: шутитъ она или говоритъ серьезно.