— Я, кажется, не говорил, что считаю это смешным, — заметил граф.

— Но вы так думаете, а это одно и то же, — отпарировала Калиста. — Я прекрасно понимаю, что все будут завидовать мне, считая, что мне невероятно повезло, что это высшее счастье — заполучить вас в мужья, каким бы низким и недостойным способом это не было проделано! Однако я не собираюсь уступать и принимать как неизбежное то, на что с удовольствием согласилось бы большинство девушек моего возраста, даже если на этом настаивает моя мать!

— Рано или поздно вам все равно придется выйти замуж.

— Да, но это будет человек, которого я сама выберу, — возразила Калиста. — Я знаю, что вы не верите мне и думаете, что ничего у меня из этого не выйдет, но, клянусь, я не стану ничьей женой до тех пор, пока не найду того, кого смогла бы полюбить всей душой и всем сердцем; лучше уж остаться одной!

— А ваша мама позволит вам это сделать?

— Я убегу, спрячусь, пойду на что угодно, но не позволю ей втягивать меня в свои интриги, не стану марионеткой в ее руках! — горячо воскликнула девушка.

— Все это не так просто, — спокойно сказал граф.

Она ничего не ответила. Взглянув на нее, граф подумал, как живописно выглядит ее тонкий силуэт на серебристом фоне озера.

Ему пришло в голову, что немало найдется мужчин, которые с радостью отдадут ей свое сердце и будут любить ее так, как она того желает.

Тем не менее граф был абсолютно уверен — каким бы жестоким и несправедливым это ему ни казалось, — что рано или поздно все ее воздушные замки рухнут под напором непреклонной решимости и железной воли ее матери, и ее выдадут замуж, совершенно не спрашивая ее мнения и не интересуясь ее выбором.

— Я знаю, о чем вы думаете, — очень тихо произнесла Калиста. — Но, поскольку я сейчас старше, чем были в свое время Амброзина и Берил, когда мама с ними все это проделала, и поскольку, смею надеяться, ума у меня побольше, чем у них, никому не удастся ни запугать, ни заставить меня сделать что-либо против моей воли.

— Будем надеяться, что вы правы, — ответил граф. — В то же время я предвижу, сколько трудностей и ловушек вас подстерегает, особенно если ваша мать будет вести себя так, как вы мне только что рассказали.

— У мамы за ее прелестной, очаровательной внешностью и кажущейся беспомощностью кроется железная воля.

Калиста говорила так хладнокровно и бесстрастно, точно обсуждала достоинства и недостатки посторонней женщины.

— Я должен поблагодарить вас за ваше предупреждение и за то, что вы были так откровенны и искренни со мной, — начал граф. — Я тоже хочу быть с вами честным, Калиста. Признаюсь, что, как и у вас, у меня нет никакого желания вступать в брак. Если хотите знать, я вообще решил остаться холостяком.

— В таком случае, будьте осторожны, не попадитесь в мамину ловушку! — посоветовала девушка. — Нам нельзя оставаться с вами наедине — ни на один миг! Сегодня вечером, за обедом, я села не на то место. Мама наверняка ужасно рассердилась, и завтра мне еще попадет за это. Волей-неволей придется нам сидеть за столом рядом.

— Мне не хотелось бы, чтобы вы сочли меня грубияном, — заметил граф. — Должен сказать вам, что вы очень интересная девушка и уж, без сомнения, совершенно непредсказуемая!

— Мне бы хотелось поговорить с вами о ваших лошадях, — сказала Калиста. — Почему вы даете им греческие имена?

— Так же, как и ваше греческое имя, они кажутся мне гораздо более звучными и красивыми, чем обычные лошадиные клички.

— Вчера вечером я как раз читала «Всеобщую родословную книгу лошадей» Джеймса Уэтерби, — с увлечением воскликнула девушка, — и подумала, что мне противно было бы иметь лошадь, которую звали бы Вэйлбоун или Вискерс.

— А знаете, как описывал Вэйлбоуна его грум? — спросил граф. — Он говорил, что это «самая низкая, длинная и костистая лошадь, с самыми прекрасными голенями и самыми ужасными бабками», какую ему когда-либо доводилось видеть в своей жизни.

Калиста засмеялась.

— Тем не менее, — продолжал граф, — оба, и Вэйлбоун, и Вискерс, несмотря на свои имена, стали победителями дерби.

— А еще хуже, если лошадь зовут Сквирт, что за ужасное имя! — задумчиво сказала Калиста.

— Производитель Марека, от которого, в свою очередь, родился Эклипс, — заметил граф.

Он увидел, как удивленно взглянула на него девушка.

— Вы много всего знаете о лошадях, не так ли?

— Смею надеяться, кое-что знаю.

— Это удивительно, — заметила Калиста. — Большинство владельцев лошадей, по крайней мере, из тех, которые приезжают сюда и останавливаются у нас, покупают то, что им советуют знатоки, полностью полагаются на мнение тренеров по поводу того, в каких скачках им участвовать, и не утруждают себя заботами о выращивании и воспитании лошадей, не обращая больше никакого внимания на свои новые приобретения.

— У вас слишком острый язычок, лучше на него не попадаться, — улыбнулся граф.

— Я пытаюсь доказать, что Кентавр — потомок Годольфина Араба, — продолжала девушка. — Надеюсь, вы знаете, кто это такой?

— Без сомнения, — ответил граф. — Годольфин Араб, Дарли Араб и Биэрли Турк — арабские жеребцы, от которых ведут свою родословную все чистокровные английские лошади.

— Вы действительно знаете, о чем говорите, — воскликнула Калиста, и в голосе ее прозвучало восхищение, которого не было раньше?

— Если Кентавр и не арабский жеребец, он вполне может оказаться берберийским, — предположил граф.

Он сказал это специально, желая убедиться, действительно ли Калиста так много знает о лошадях, и известно ли ей, что берберийские кони происходят из Северной Африки: из Ливии и Туниса, Алжира и Марокко, и по качеству стоят на втором месте после арабских.

— Когда во времена Карла II арабских жеребцов завезли в Англию, — заметила Калиста, — герцог Ньюкасл, который очень любил испанских лошадей, сказал, что они — принцы, а берберийцы — только придворные при их дворе!

— И он, без сомнения, был прав. Его мнению можно доверять, ведь он был владельцем одной из самых больших конюшен и племенных ферм своего времени.

Калиста радостно захлопала в ладоши.

— Ах, я так много хотела бы у вас спросить, — вздохнула она, — есть столько всяких вещей, о которых я хотела бы, чтобы вы мне рассказали! Как жаль, что мы не можем встретиться и поговорить нормально, как все обычные люди, но это невозможно, нет, совершенно невозможно!

— Я все еще склонен думать, что вы несколько драматизируете ситуацию и преувеличиваете возможности вашей матери, — заметил граф.

— Я не собираюсь рисковать тем, от чего зависит вся моя жизнь, чтобы только удостовериться в своей правоте, а вы? — спросила девушка.

— Полагаю, что нет, — ответил граф, — а потому, мне кажется, нам пора возвращаться. Если, не дай Бог, кто-нибудь случайно застанет нас здесь вдвоем, тогда, пожалуй, у нас не останется уже никакого выхода.

— Неужели вы так покорно и безропотно дадите взнуздать себя? — спросила Калиста, и в голо — «се ее снова послышалось презрение.

— Я буду бороться и сопротивляться из всех сил, как арабский жеребец! — ответил граф. — Однако не так-то легко бывает вырваться, если лассо накинуто опытной меткой рукой.

— Ну что ж, я вас предупредила. Соблюдайте все меры предосторожности, держитесь все время рядом с другими гостями, не бродите по дому в одиночестве И, по возможности, не разговаривайте, пожалуйста, со мной — только это и может вас спасти — Пожалуй, последнее огорчает меня больше всего, Калиста; мне кажется, вы очень интересная девушка, и мне было бы приятно побеседовать с вами. Я никогда не встречал еще таких девушек, как вы.

— Это только потому, что вы нашли во мне что-то новенькое, — возразила она. — Этакая девчонка-сорванец, непохожая на других дам, которых вы до сих пор удостаивали своим вниманием!

Граф удивленно поднял брови.

— Не думаю, что это слово подходит здесь более всего; у меня и в мыслях такого не было.

— И тем не менее это так! — заявила девушка, не слушая возражений. — Если бы вы слышали, что говорят о вас дамы, когда они сплетничают между собой в гостиной после обеда, вы бы поняли, как вы выглядите в глазах других: надменный султан, восседающий в своем гареме, где многочисленные наложницы наперебой стараются обратить на себя внимание повелителя, добиваясь его милостей — Если вы всегда будете разговаривать таким образом, — заметил граф, — многие молодые люди будут смотреть на вас с опаской и побоятся предложить вам свою руку и сердце. Укротить жену, у которой такой острый язычок, так же трудно, как остановить лошадь, которая понеслась!

Калиста засмеялась.

— Жаль, что вы не могли видеть своего лица, когда я упала с лошади, и вы подумали, что я ранена!

— Со мной действительно еще не бывало такого, чтобы молодая женщина в буквальном смысле слова бросалась к моим ногам, — сухо произнес граф.

Девушка опять рассмеялась.

— Даже этот глупый старый грум, который вечно меня везде сопровождает по маминому настоянию, особенно когда я езжу в Лондон, и тот не мог поверить, что Кентавр сбросил меня или что меня вообще можно сбросить. — Она тихонько вздохнула. — Хотелось бы мне показать вам кое-что из того, что умеет делать Кентавр. Он действительно необыкновенный, просто сказочный конь, но если вы проявите к нему хоть какой-то интерес, мама может подумать, что на самом деле вы интересуетесь мной.

— Я вижу, между нами воздвигнуты непреодолимые преграды — гораздо выше тех, что ставят на барьерных скачках! — засмеялся граф.

— Я прошу вас отнестись к этому серьезно, — сказала девушка. — Еще когда я в первый раз говорила с вами, то поняла, что вы склонный обратить все это в шутку.

— Однако шутка эта зашла уже вроде бы слишком далеко.