– Действительно, я была весьма удивлена, – согласилась Сара.

– Я знаю, что вы были подругами с покойной леди Клермонт. Полагаю, что вы дружны также и с ее дочерью – леди Шайной Лейтон.

– Да, это так, – удивленно и озадаченно согласилась Сара.

Леди Уэзерфорд помолчала, давая время слугам, подававшим чай, покинуть гостиную. Когда в комнате они остались только втроем, она продолжила:

– Мой внук, – последовал кивок в сторону Габриеля, – тоже знаком с леди Шайной. Помимо всего прочего, он был обручен с ее кузиной, дочерью нынешнего лорда Клермонта.

Габриель удивленно взглянул на бабушку. Его неприятно задело такое начало разговора. Но затем он оценил мудрый ход старой леди. Действительно, если Габриелю нужно скрыть от леди Саттон свой истинный интерес к Шайне, но при этом получить от нее необходимую информацию, то лучшей исходной позиции просто не найти. Он – несостоявшийся жених близкой родственницы ее подруги – замечательно!

– О-о? – Леди Саттон заинтересованно посмотрела на Габриеля.

– Помолвка расстроилась, – коротко объяснил Габриель, надеясь, что гостья не станет интересоваться этим делом более подробно.

– Но как бы то ни было, – вновь вступила в разговор леди Уэзерфорд, – мы, разумеется, проявляем интерес к леди Шайне. И нас очень удивил ее поспешный отъезд сразу же после смерти ее мужа. Габриель хорошо знает характер Шайны – еще по Виргинии – и считает, что это совершенно не похоже на нее: вот так быстро и неожиданно уехать вместе с герцогом де Фонвиллем…

– С герцогом де Фонвиллем? – Сара побледнела. – Но это невозможно! Она не могла уехать с ним!

– Но она уехала, – повторил Габриель. – Я сам, своими собственными глазами видел, как она покинула дом на Джермин-стрит в компании герцога.

Сара откинулась в своем кресле.

– Я ничего не понимаю.

– Я слышала странные слухи, – продолжила леди Уэзерфорд. – Поговаривают, что ее муж покончил с собой именно из-за того, что она хотела оставить его и уйти к герцогу де Фонвиллю.

– Это неправда, – покачала головой Сара. – Она действительно собиралась уйти от Йена, но из-за герцога, а не к герцогу.

– Что вы имеете в виду? – заинтересованно наклонился вперед Габриель. – Она боялась де Фонвилля. В тот день, когда умер Йен, она была у меня. Спрашивала, можно ли ей переехать и пожить какое-то время в моем доме. Она не хотела дольше оставаться с мужем – из-за того, что он полностью попал под влияние Демьена де Фонвилля. Она сказала… – Сара заколебалась, прикидывая, может ли она раскрывать тайны своей подруги, затем решилась: – Она сказала, что Йен «подарил» ее герцогу.

Лицо Габриеля вспыхнуло от негодования.

– Полагаю, герцог был очень огорчен, когда Шайна потеряла ребенка.

– Это не был ребенок Лейтона, – ответила на его прозрачный намек Сара.

– Но я думала… – вступила леди Уэзерфорд, бросив в сторону Габриеля недоумевающий взгляд. – Я слышала, что Йен Лейтон… Как бы сказать… Ну, что он не был способен…

– Не был, – согласилась Сара. – Шайна рассказывала мне, что настоящим отцом ребенка был один человек, которого она знала в Виргинии.

Габриель застыл в кресле, вцепившись руками в подлокотники так, что побелели костяшки пальцев. Ребенок был его! Его! Что бы он ни думал насчет характера Шайны, поступков, – но ее поведение… Нет, у нее не было, не могло быть в Виргинии никого, кроме Габриеля. И если Лейтон на самом деле был импотентом, то ребенок у Шайны мог быть только от Габриеля.

Сердце Габриеля болезненно сжалось: он вспомнил ту ночь в Олдвич-Эбби, когда упала Шайна. Она испугалась тогда. Испугалась его – Габриеля! Если бы он не попался ей тогда на глаза, если бы успел удержать падавшую Шайну – их ребенок остался бы жив. Их ребенок!

Но тут же ему в голову пришла новая, отрезвляющая мысль: как же могла тогда Шайна столь спокойно и хладнокровно отдать в руки палачей отца своего ребенка? И если бы этот несчастный малыш остался жив – какой матерью его наградила бы тогда судьба?

Габриель поднялся.

– Очень мило, что вы смогли навестить нас, – сказал он леди Саттон. – И спасибо вам за все, что вы поведали о Шайне. А теперь прошу вас простить меня, мадам, – кивок в сторону Сары. – И вас, бабушка, – кивок в сторону леди Уэзерфорд, – но я должен вас покинуть.

Он вышел, и леди Уэзерфорд с трудом поспешила вслед за ним на больных ногах. Догнала и остановила внука у лестницы.

– Ты едешь за ней? – спросила она.

– Да, – ответил Габриель. – Очевидно, де Фонвилль повез ее в Олдвич. Туда я первым делом и отправлюсь.

– Но ты не причинишь ей вреда? Не горячись, мой мальчик.

– Я пока и сам не знаю, что буду делать, – покачал головой Габриель. – Сначала я должен найти ее и увезти от де Фонвилля. А уж тогда и буду думать, как с нею поступить дальше.

Он сделал было шаг вниз, на следующую ступеньку, но бабушка ухватила его за рукав и заставила задержаться еще ненадолго.

– Габриель, – тихо спросила она. – Ребенок, которого она потеряла, был твоим?

– Да, – коротко ответил он.

Затем грустно улыбнулся, наклонился, поцеловал морщинистую щеку и стал спускаться вниз.


Вечерние сумерки опустились над Олдвич-Эбби. Демьен сидел возле камина, скрестив ноги, протянутые к огню. Тени жались по углам огромного пустого зала.

– Итак, он мертв, – с довольным выражением проговорил он. – Маркиз де Мишле умер. Наконец-то!

Молодой, но уже прославившийся своей развратностью виконт Лангон смотрел на Демьена с дивана, на котором сидел развалясь, с бокалом вина в дрожащей руке.

– Кто это – маркиз де… де… – Он запнулся, не в силах вспомнить имя, произнесенное Демьеном.

– Де Мишле, – подсказал лорд Роберт Уэстон.

Тридцатилетний младший сын лорда Уэстона, он не питал никаких надежд на титул, и всю свою жизнь посвятил наслаждению и разврату – с того дня, как вышел из стен школы. Познакомившись с Демьеном, он, как и виконт Лангон, стал его верным и преданным учеником.

Демьен окинул их обоих презрительным взглядом. Проку от этой парочки не было никакого, но он держал их рядом для тех случаев, когда ему были необходимы ассистенты для тех страшных и таинственных обрядов, которые происходили в заброшенном бывшем аббатстве Олдвич.

– Из-за маркиза де Мишле и герцога д'Агесси, – холодно сообщил он своим мальчикам для поручений, – я был вынужден покинуть Францию. Они на пару распускали обо мне всевозможные слухи, создавали определенное мнение в свете, делали все, чтобы уничтожить меня. У них были связи при дворе, и они воспользовались ими против меня. Подсылали ко мне своих шпионов. Из-за чего? Ревность, обида, подозрительность… Они постоянно твердили, что их страшит то, чем я занимаюсь. Ха-ха! Но при этом они сами занимались черной магией. Именно герцог д'Агесси и научил меня в свое время всему, что знал о колдовстве.

– И вот теперь один из них мертв, – напомнил ему виконт.

Демьен улыбнулся и кивнул головой.

– Да. А второго я теперь надеюсь заставить замолчать и не противиться больше моему возвращению во Францию.

– Но как? – спросил лорд Роберт.

– Он знает меня, верит в мои силы. И верит в силы зла. Как вы думаете, друзья мои, что он станет делать, когда узнает, что я решил с помощью магии убить его? И почувствует на себе силу моего колдовства? А потом я предложу ему снять заклятие. Но за это потребую его невмешательства, когда я вернусь во Францию.

– Все так. Но как вы докажете ему силу своего заклятия? – спросил виконт. – Какой знак подадите ему?

– Есть одно неопровержимое доказательство, и он его получит, – торжественно ответил Демьен. – Сердце. Человеческое сердце.

Виконт и лорд Роберт обменялись недоумевающими взглядами.

– Чье сердце? – в замешательстве спросили они в один голос.

– Сердце красивой женщины, – ответил им Демьен, а сам при этом подумал: «Если прекрасная леди Шайна не желает поделиться своей красотой со мною – что ж, пусть не принадлежит никому и своей жизнью оплатит мое возвращение во Францию».

Еще раньше, начиная готовиться к страшному ритуалу, он послал слугу отнести обед Шайне, запертой в одной из пустых келий. Та поначалу намеревалась объявить голодовку, но Демьен через слугу попросил ее не делать этого, не наносить ущерба своей безупречной красоте.

Комплименты и голод сделали свое дело. Демьен с жестокой улыбкой выслушал донесение: пленница съела обед и выпила пару бокалов присланного к обеду прекрасного французского вина. Только сам Демьен и его слуга знали о том, что в вино был подмешан сильнейший наркотик. Он должен был усыпить Шайну, подавить ее волю, сделать молодую женщину послушной исполнительницей той роли, которую отвел ей Демьен в предстоящем черном ритуале.

К тому времени, когда Габриель прискакал в Олдвич-Эбби, Демьен, виконт и лорд Роберт уже приготовились к началу магического ритуала. Все трое надели обычную в таких случаях одежду: длинные черные балахоны с капюшонами, закрывающими лица. Восьмиугольная комната в дальнем крыле замка была подготовлена к предстоящему обряду: каменный стол в центре комнаты тщательно вымыт, и на нем лежала Шайна – бездыханная, обнаженная, с распущенными белокурыми волосами, свисавшими со стола до самого пола.

Из своей богатой коллекции Демьен выбрал для предстоящей операции старинный кинжал с украшенной бриллиантами ручкой и отточенным до бритвенной остроты лезвием. Герцог уже занял свое место возле стола, окруженный по сторонам своими ассистентами, как из-за двери послышался голос слуги:

– Прошу прощения, ваша светлость, но только что прибыл мистер О'Мара!

– О'Мара? – откликнулся Демьен.

Он припомнил этого человека, бывшего на балу-маскараде в Олдвич-Эбби в костюме инквизитора. Демьен говорил тогда с ним, понял, что О'Мара – начинающий маг, живо интересующийся колдовством и желающий узнать как можно больше о тайнах черной магии. И, что очень важно, он не произвел на Демьена впечатления человека глупого – не в пример этим двум помощничкам, что в нерешительности топчутся возле стола.