Сандра Дюбэй - Неукротимый

– Э-э… Нет, – протянула Шайна, с трудом переводя дыхание.

Ей вдруг показалось, что весь воздух куда-то исчез, и она никак не могла вздохнуть. Закружилась голова, краски стали расплываться в одно радужное пятно. Она почувствовала себя такой слабой… И такой безразличной ко всему…

Колени ее подогнулись, и Шайна обернулась, ища руки Демьена, чтобы опереться на нее. Он обхватил молодую женщину за талию и увлек ее за собой к маленькой дверце в стене зала – незаметной для глаза, скрытой за яркой расписной ширмой.

Продолжая придерживать Шайну одной рукой, он взял другой, свободной, почти опустевший бокал из безвольных пальцев своей спутницы и отдал его проходившему мимо лакею.

Вино было не простым – в бокал Шайны подмешали сильный наркотик, привезенный герцогу издалека, с опийных плантаций Востока. Справедливости ради нужно заметить, что и другим гостям добавляли наркотик в сладкое вино, но на тех, привыкших к этому зелью, он производил не очень сильное воздействие. Но Шайну, совершенно незнакомую с такими вещами, первая же доза буквально свалила с ног.

Габриель, он же Эдвард О'Мара, новый друг Демьена, наблюдал, как герцог уводит Шайну из зала. Рука его по-хозяйски лежит на ее талии, покрытая золотисто-каштановыми курчавыми волосами голова француза склонилась к голове Шайны. Со стороны они были очень похожи на парочку любовников, решивших ненадолго покинуть гостей, чтобы на скорую руку заняться любовью в одной из пустующих комнат.

Габриель нашел глазами Йена. Тот удобно развалился на диване между молодым виконтом, о котором весь Лондон говорил как о человеке, безнадежно утонувшем в трясине разврата и страстей, и увядающей роковой красавицей, недавно проводившей в могилу своего третьего мужа. Вся троица оживленно и весело болтала.

Брови Габриеля гневно нахмурились. Этот мерзавец еще глупее, чем показался с первого взгляда. Женился на Шайне, зная, что не может быть для нее нормальным мужем, а теперь вот сидит себе и хохочет, пока его жену ведет в постель этот француз!

Габриель перевел взгляд на маленькую, тщательно скрытую в стене дверцу. Она манила его и отталкивала. Войти? Зачем? Чтобы убедиться, что Шайна занимается с герцогом любовью. Или убедиться в том, что он напрасно подозревает Шайну… Может быть, они вовсе и не любовники… Но что они в таком случае делают там?.. И все-таки нужно пойти. Даже если то, что он там обнаружит, убедит его в том, каким дураком он был, позволив себе влюбиться в такую девушку, как Шайна.

Какая-то молодая, совершенно пьяная, со спутанными волосами женщина бросилась ему на грудь, предложила заплетающимся языком пойти поискать свободный диван. Габриель брезгливо оттолкнул ее, быстро пересек зал и проскользнул в спрятанную за расписной ширмой дверцу.

Он очутился в длинном пустом коридоре, уходившем в темноту. Стоявший здесь полумрак казался еще более густым из-за бледного света горевших редко, кое-где, свечей. В коридоре было тихо, и в этой мертвой тишине на Габриеля смотрели двери – дюжины дверей, одинаковых, как одна – обшитых деревянными панелями, подвешенных на массивных железных петлях. Габриель понял, что прежде, когда Олдвич-Эбби был еще монастырем, здесь располагались монашеские кельи. Но только богу известно, что теперь скрывается за этими тяжелыми, одинаковыми дверями.

Размышляя о том, как ему разыскать Шайну, Габриель осторожно, крадучись двинулся по темному коридору.

Он и не заметил, что прошел мимо двери, за которой были Шайна и Демьен: слабый свет, горевший в комнате, не просочился наружу сквозь плотно прикрытую дверь. Да, двери здесь были сделаны на совесть – без зазоров и щелей.

Голосов Габриель тоже не расслышал, да и не мог расслышать, ибо все происходившее в комнате совершалось почти беззвучно.

А происходило в бывшей келье вот что.

Демьен привел Шайну в комнату, закрыл за собой дверь и заботливо уложил молодую женщину на невысокую постель.

– У меня так кружится голова, – едва слышно прошептала она, прикладывая ко лбу ладонь. – Не понимаю, что со мной.

– Ничего страшного, – успокаивающе сказал Демьен. – Просто вино так подействовало. Вот и все. Скоро это пройдет.

– Но я выпила-то всего один бокал, – возразила Шайна.

– Дело не в количестве, – успокоил ее герцог. – Это было не чистое вино, а смесь, коктейль.

– Смесь… – Шайна удивленно и непонимающе посмотрела на Демьена. – И что же было смешано с вином?

– Ничего опасного или вредного, – успокоил он, стаскивая с головы Шайны чепец и любуясь рассыпавшимися по плечам серебристыми локонами. – Так, капелька успокоительного…

Он нежно коснулся ладонью ее щек, шеи, потянулся к верхней пуговке скромного, закрытого платья. Шайна промолчала, и он удовлетворенно улыбнулся. Она выглядела удивленной, озадаченной, но не сопротивлялась – даже когда первая пуговка выскользнула из удерживающей ее петли.

Взгляд его хищных глаз завораживал, околдовывал. В первую минуту Шайна даже не поняла, не догадалась, не могла поверить, что Демьен намерен соблазнить ее… Что специально напоил ее опийным вином… Все рассчитал, чтобы усыпить ее бдительность, сломить ее волю и добиться… Добиться своего.

Только когда он прижался нетерпеливыми губами к ее шее, только когда его дрожащая от желания рука нырнула в складки платья и принялась ласкать грудь, Шайна сделала первую попытку оттолкнуть пылкого француза.

– Вы с ума сошли! Безумец! – бешено прошипела она, пытаясь освободиться от его объятий и подняться с постели. – Пустите меня!

К ее великому удивлению, Демьен услышал ее. Более того – отпустил. С усмешкой он наблюдал, как Шайна поправляет платье, спешит к двери…

– Вы все равно будете моей, – негромко пообещал он ей вслед. – Ваш муж подарил вас мне…

Испуганная, взбешенная, Шайна рывком распахнула дверь. Коридор – безмолвный, пустынный – тянулся в обе стороны, теряясь во мраке. Шайна замерла в нерешительности, не зная, в какой стороне находится большой зал, где были остальные гости.

Ее охватила паника. Необходимо было бежать, поскорее бежать – прочь от Демьена, прочь из этого проклятого замка. Да, но куда бежать?

Шайна толкнула одну дверь, вторую… Бесполезно, ни одна из них не поддалась. Коридор показался ей бесконечным. Снова закружилась голова. Там, впереди, мрак сгущался, становился непроницаемым, словно сам ад смотрел в лицо Шайне из глубины пустого пространства. Было страшно, но Шайна решительно сделала первый шаг: ведь то, что она оставляла у себя за спиной, наверняка было ужаснее того, что могло ожидать ее в этой черной пустоте.

И тут…

Словно возникнув из окружающей тьмы, словно вынырнув из вязкой черноты кошмара, перед нею возникла мужская фигура, затянутая в черную кожу. Мокрым антрацитом блеснула в рассеянном свете далекой свечи черная накидка с низко надвинутым на небритое лицо капюшоном.

Шайна взвизгнула от ужаса. Рванулась. Запуталась в своей длинной юбке и вытянула руку, чтобы опереться на стену, не упасть.

Рука провалилась в пустоту.

Габриель рванулся к ней в стремлении удержать, уберечь.

Но он не успел.

– Шайна! – отчаянно крикнул он.

В слабом призрачном свете, который не мог разогнать мрака, царящего в коридоре, в последний раз мелькнуло ее искаженное страхом лицо.

Шайна испуганно вскрикнула и покатилась вниз по крутым каменным ступеням.

Обессиленная, опустошенная, Шайна лежала, уставившись невидящим взором в потолок своей спальни на Джермин-стрит. Все тело ее разламывалось от ноющей, нестерпимой боли, но что значила эта боль по сравнению с той, что терзала сердце Шайны! Ведь она потеряла своего ребенка! Потеряла последнюю надежду! Оборвалась тоненькая ниточка, которая связывала ее с Габриелем, с Виргинией, со всем ее прошлым…

Она плохо помнила ту ночь в замке Олдвич-Эбби. Смутно припоминались, неясными облаками проплывали то неразборчивые слова Демьена, то его взгляд – гипнотизирующий, страшный, лишающий воли. Шайна с усилием восстанавливала события той ночи – свое освобождение из жадных рук Демьена, пугающий пустынный мрак коридора… Дрожа от пережитого ужаса, она вспомнила появившегося из этого мрака человека в черной кожаной одежде инквизитора.

А затем было бесконечное падение в темноту и боль, боль, боль…

Шайна нахмурилась. Нет. Было еще что-то. Только вот что? Она напрягла память.

Черный человек… Мужчина… Инквизитор…

Когда сознание покидало ее, он был рядом, руки их встретились, и он пытался задержать ее падение. И еще – он назвал ее по имени! Он знал ее имя!

Да, и еще что-то… Еще что-то…

Его глаза!

Она успела увидеть, запомнить его глаза.

Зеленые, словно молодая листва, словно весенняя трава… Подобные удивительные глаза она видела только у одного человека, и это был…

Шайна вздрогнула. Ну нельзя же быть такой дурой, такой психопаткой! Хватит придумывать глупости. Ей просто почудилось. Демьен намешал в вино своего дьявольского зелья, и все остальное ей только почудилось. Вот и все.

Поморщившись от боли, Шайна повернулась, удобнее устраиваясь на кровати. Ее не оставляли мысли о Демьене и о бале в Олдвич-Эбби – странном, пугающем, тревожной занозой сидящем в памяти, – и о событиях той роковой ночи. И о потерянном после той ночи ребенке – последней памяти о Габриеле.

Проклятый Йен, чтоб ему сгореть в аду! Если бы он не настоял тогда на том, чтобы она ехала с ним, если бы у нее хватило тогда сил не уступить мужу…

Как получилось, что Йен оказался в злой власти Демьена де Фонвилля? И что сказал ей в ту ночь сам Демьен? Шайна снова заставила свою память напрячься.

«Ваш муж подарил вас мне!»

– Подарил меня ему? – шепотом повторила Шайна.

Но как он смел? И что он о себе воображает? Подарил!

И все же она вынуждена была признать: Йен имел несомненную власть над нею. Вся ее жизнь с этим человеком была пропитана опасностью и страхом. И останется такой, пока будет находиться рядом с Йеном.