И хотя Габриель попросил свою любимую бабушку не вмешиваться в его дела, она не могла не думать о них. Вот и теперь, медленно поднимаясь в свою спальню по широкой лестнице, маркиза решила, что прежде всего постарается узнать как можно больше о леди Шайне Лейтон – женщине, так сильно сумевшей поразить закрытое для всех и вся сердце Габриеля.

16

Габриель был удивлен и раздосадован, когда узнал о том, что его бабушка начала свое собственное расследование по поводу Шайны. Возможности у нее для этого были. Хотя сама маркиза давным-давно не выезжала из дома, у нее сохранились старые и весьма обширные связи и знакомства во всех кругах лондонского света. Несмотря на свое затворничество, маркиза продолжала живо интересоваться всем происходящим, и мало что из случившегося в Лондоне проходило мимо ее внимания.

Сам же Габриель знал буквально о каждом шаге Шайны. Он точно знал – когда и куда она отправилась, когда вернулась к себе на Джермин-стрит. Не остались незамеченными похождения Йена, его частые ночные отлучки. Габриель следил за посещениями Демьена де Фонвилля, знал, сколько времени он проводит в доме Шайны.

Не знал Габриель только одного: что ему самому делать дальше.

Много раз он обещал себе не торопиться и действовать осмотрительно, с холодной головой, но каждый раз при виде Шайны и ее мужа в его сердце с новой силой вспыхивала жажда мести.

– Не могу видеть тебя таким грустным, – заметила однажды утром леди Уэзерфорд, глядя на Габриеля, с отсутствующим видом намазывающего джемом ломтик поджаренного хлеба. – И мне думается, что на самом деле ты вовсе не хочешь причинить вреда этой женщине.

Габриель не знал, что ответить. В душе он корил себя за нерешительность и слабость. Для него было очевидно, что следующим шагом должно стать объяснение с Шайной. А для этого ее нужно каким-то образом выманить в такое место, где он сможет спокойно насладиться своей местью. И в то же время он не мог представить, что сможет вот так, своими руками, свести с нею счеты. Нет, его гнев, возмущение всем, что сделала эта женщина, его ненависть и желание посчитаться за предательство не стали меньше. В его памяти по-прежнему горел огонь воспоминаний – о вильямсбургской тюрьме, куда по навету Шайны его бросили вместе с матросами «Золотой Фортуны», о суровом приговоре, о веревочной петле на шее и о спасении – неожиданном, в последнюю минуту, когда чудесным образом была сохранена жизнь ему и еще одному члену экипажа. Эти воспоминания приводили его в бешенство. И все же…

Нет, никак не вписывалась Шайна в его закон чести, требовавший расплаты, мести, крови.

Око за око… Жизнь за жизнь…

– Когда придет время, – убежденно сказал он скорее для себя, чем для бабушки, – я сделаю все, что должен сделать. Смерть моих людей не останется неотомщенной.

Маркиза глотнула из фарфоровой чашечки дымящегося, янтарного, пахнущего медом чая, тяжело вздохнула. Нет, спорить с ним совершенно бесполезно. И не так уж он не прав. Если Шайна действительно повинна во всем, что случилось с Габриелем и его командой, она должна понести наказание. Но только трудно поверить, что Габриель – такой осторожный, такой чуткий – оказался настолько слеп, что не рассмотрел в полюбившейся ему девушке все темные стороны ее натуры, не увидел лживого, фальшивого характера.

Габриель заметил задумчивый взгляд маркизы. Он хорошо знал это выражение на лице своей бабушки.

– Вы хотите дать мне совет? – спросил он.

Маркиза пожала плечами.

– А он нужен тебе? – сдержанно ответила она.

– Я готов выслушать его, – заметил Габриель. – Хотя не могу обещать, что ему последую.

Леди Уэзерфорд наклонилась вперед. Что ж, для ее внука, с его закрытым для всех сердцем, и это была немалая уступка.

– Я посоветовала бы тебе оставить на время это дело. Если она на самом деле, как ты говоришь, повинна в том, что случилось, она должна быть наказана, и возмездие ей не избежать. Но прежде, чем звать ее к ответу, убедись в том, что она виновата. Нет ничего страшнее, чем наказать невиновного.

– Не понимаю, о чем вы, – откликнулся Габриель. – Что значит наказать невиновного? Вы допускаете, что она может быть невиновна?

Маркиза устало прикрыла глаза. Она знала, что сказанные ею слова не минуют души и сознания Габриеля, заставят его еще и еще раз задуматься обо всем. Что ж, пусть хорошенько подумает, прежде чем принять окончательное решение.

– Я слышала, – продолжила маркиза, – что юная леди Шайна Лейтон ждет ребенка.

Габриель изумленно уставился на нее. Густая краска залила его щеки. Как холодно и пусто сразу стало у него на сердце!

Шайна ждет ребенка от Йена Лейтона!

– Что бы ни сотворила мать, – продолжила маркиза, – ребенок не виноват.

Габриель застыл, неподвижно уставясь куда-то поверх ее головы.

– Она ждет ребенка от Йена Лейтона… – негромко повторил он.

Сердце маркизы сжалось при виде страдания, отразившегося на лице Габриеля. И чем дольше она смотрела на побледневшее от сердечной боли лицо внука, тем меньше ей хотелось еще хоть когда-нибудь слышать о женщине по имени Шайна Лейтон.

– Так говорят… Но… – начала маркиза и запнулась.

– Что – но? Что еще говорят? – неприязненно спросил Габриель.

– Ходит слух… Так, сплетня… Одним словом, многие думают, что отец ребенка – настоящий отец – не Йен Лейтон.

Лучик надежды блеснул в глазах Габриеля, когда он вскочил с места и возбужденно заметался по комнате. Затем разом обмяк, вновь опустился на стул и негромко спросил, уставясь в пустоту:

– И для этого есть основания?

Коротко, даже сухо, маркиза рассказала внуку все, что ей удалось узнать о прошлом Йена – включая и тот случай, после которого, как все полагали, он перестал быть мужчиной. Ну, в том самом смысле.

Габриель слушал рассказ маркизы с бешено бьющимся сердцем. Ведь если все это правда – а это весьма похоже на правду, – то, значит, брак этого докторишки с Шайной не более чем фикция, обман? Но если так, то ребенок у Шайны может быть только от…

– Ну хорошо, – охрипшим от волнения голосом сказал Габриель. – Если Лейтон не может быть отцом ее ребенка, то кого же называет молва?

Маркиза заколебалась. Очень не хочется полоскать чужое белье, но придется. Все равно придется, поэтому уж лучше – сразу.

– Демьена де Фонвилля, – буркнула она.

Габриель осел на своем стуле. Он пытался вздохнуть, но воздух не шел, не хотел идти в его перехваченное нервной судорогой горло. Он прикинул в уме: сколько раз появлялся за эти дни французик на Джермин-стрит? Да, довольно часто. У Габриеля в мозгу мгновенно возникли вопросы, которые он очень хотел бы задать герцогу. И не откладывая.

Где он может встретиться с ним? Ага! Габриель вспомнил, как несколько раз сталкивался с де Фонвиллем в каких-то подозрительных «клубах», по которым, надо полагать, его светлость обожал шататься по ночам. Однажды их познакомили, и Габриель назвался Эдвардом О'Марой – в честь своего славного помощника, повешенного во дворе городской тюрьмы в Вильямсбурге.

Герцог производил впечатление человека учтивого, мягкого, светского. Такие обычно очень нравятся женщинам. И Шайне он тоже сумел понравиться? Настолько понравиться? И она не устояла перед его чарами – несчастная слабая женщина?

Неужели и этому французику она шептала те же слова, что и тогда, в залитом лунным светом цветущем саду в далекой сказочной Виргинии?

Он решительно встал и отбросил со лба упавшую прядь волос. Ни слова не говоря, направился к двери, провожаемый сочувственным взглядом маркизы. Какая мука, какая боль и тоска наполняли его! Что может сравниться с этим – какое чувство? Пожалуй, только лишь одно – любовь.


Выйдя из гостиной, Габриель подозвал своего слугу. Когда юноша вытянулся перед ним, Габриель коротко распорядился:

– Я получил приглашение в Олдвич-Эбби к герцогу де Фонвиллю. Сегодня ночью там будет маскарад. Мне нужен костюм. Подайте перо, чернильницу и бумагу – я напишу, что именно мне нужно. Затем найдете швею, которая к вечеру успеет сделать все, что необходимо.

Слуга поспешно удалился. Габриель задумчиво смотрел ему вслед. Демьен на самом деле приглашал его навестить при случае Олдвич-Эбби и обещал познакомить со своими друзьями. Ну что ж, будем надеяться, что среди друзей герцога окажутся и лорд Йен с леди Шайной Лейтон.


В то время, когда Габриель занимался своим маскарадным костюмом, Йен и Демьен сидели в причудливо украшенной гостиной в доме герцога в Олдвич-Эбби. Йен наклонился ближе к приятелю – озабоченный, раскрасневшийся.

– Так вы поможете мне? – спросил он, тревожно озираясь вокруг, словно ища кого-то, спрятавшегося в складках плотных портьер, укрывшегося в полумраке в углу комнаты.

Демьен лениво откинулся на спинку своего кресла. Удивленно поднял тонкую бровь.

– То, о чем вы просите, – очень серьезно, мой друг. Вы требуете жизни двух человек. Это очень, очень серьезная просьба.

– Знаю, – согласился Йен. – Но если мне удастся получить наследство, я стану богат. Очень богат. И тогда вы можете просить все, чего захотите. Все.

Демьен улыбнулся, но улыбка его не была дружеской. В ней сквозило презрение.

– За деньги вы меня не купите, – спокойно заметил он. – Их у меня и так достаточно.

Йен судорожно вздохнул, сжал горячие, влажные ладони.

– Я не пытаюсь купить вас, – ответил он. – Я говорю о том, что вы можете в случае успеха требовать от меня всего, что я только буду в состоянии дать вам. Скажите, что вам нужно, и я клянусь – это будет вашим.

– Шайна, – негромко сказал Демьен.

Йен похолодел.

– Не понимаю, – прошептал он.

– Я коллекционирую произведения искусства. – Демьен покрутил на пальце перстень с крупным бриллиантом. – Красивые дома, старинную мебель, картины, драгоценности… – он жестко взглянул на Йена. – И красивых женщин. А ваша жена – очень красивая женщина…