Услышав, как откинулся кусок парусины, закрывавший вход, Кэндис подняла голову. В вигвам вошла изможденная худая женщина с короткими, небрежно остриженными волосами. Индианка была явно больна и сразу улеглась, уставившись в потолок отсутствующим взглядом.

Ее лицо было изуродовано царапинами, тянувшимися от висков до челюсти. Такие же шрамы покрывали руки выше локтя. И только заглянув в зеленые глаза женщины, Кэндис сообразила, что это Луси.

– Луси, что с тобой? – Кэндис упала рядом с ней на колени. – Луси? Господи, что случилось?

Луси скользнула по ней взглядом, но ничего не сказала и закрыла глаза.

Кэндис поднялась и вышла из вигвама. Дати сидела у костра и готовила еду. В животе у Кэндис заурчало от аппетитного запаха тушеного мяса, поднимавшегося над котелком. Джек сидел по другую сторону костра, строгая кусок дерева. У его ног стоял кувшин. Он поднял глаза.

– Джек, что с Луси? – спросила Кэндис в ужасе от того, что такая красивая женщина превратилась в ходячий скелет.

Он молча посмотрел на нее.

– Оставь ее в покое, Кэндис. Она скорбит. — Скорбит? Она умирает! Джек, ей нужен врач.

– Никакой врач не поможет Луси.

Сердце Кэндис сжалось от боли. Она подошла к Джеку и опустилась на колени.

– Мы не можем позволить ей умереть.

Джек бросил на жену короткий взгляд и снова принялся строгать палку. Кэндис прикусила губу. Узнав о смерти Шоцки, она ощутила не только печаль из-за гибели прекрасного, полного сил человека, но и сочувствие к горю Джека. Но теперь ей пришло в голову, что Дати, должно быть, утешила его, и Кэндис продолжила более холодно:

– Джек, Луси необходимо есть. И я считаю, что ее нужно показать врачу.

– Луси ничто не поможет. Она умирает. Она хочет умереть.

– Ты не можешь позволить ей уморить себя голодом!

– Я много думал и пришел к выводу, что могу. Так будет лучше. Она встретится с Шоцки, и их души будут бродить по горам вместе – пока он не будет отмщен и не найдет успокоение в ином мире.

Кэндис вытаращила глаза.

– Что за чепуха? Души будут бродить?.. Апачи что – верят в рай?

– Можно сказать и так. Ад – это вечное хождение по земле. А рай – это возможность обрести покой в потусторонней жизни.

Кэндис, верившая в рай и ад, была поражена подобным объяснением. Еще больше ее изумило различие между верованиями апачей и христианскими воззрениями. Неужели Джек усматривает в этом какое бы то ни было сходство? Все знают, что в аду грешника ждет вечный огонь, а не блуждание неприкаянной души по земле.

– Значит, ты позволишь Луси умереть и соединиться со своим мужем?

Джек кивнул.

«Да он романтик», – подумала Кэндис и отвернулась, потрясенная этим открытием. Что еще ей предстоит узнать об этом мужчине – ее возлюбленном, муже и отце ее ребенка?

– Все равно нужно заставить ее есть. Хотя бы попытаться.

– Мы пробовали поначалу. Она сопротивлялась, как дикий зверь. Пришлось ее связать. Но организм Луси не принял ничего из того, что мы заставили ее проглотить. Она хочет умереть, Кэндис, и ничто не удержит ее, разве что на какое-то время. Сморгнув слезы, она обхватила себя руками. Как ужасно! Прекрасная Луси и ее красавец муж. Хорошо еще, что у них не было детей.

– Джек, как это случилось? Он глубоко вздохнул:

– Они возвращались из рейда на юг и столкнулись с солдатами, посланными из форта Бьюкенен, чтобы снять осаду с перевалочной станции на перевале Апачи. Его схватили и повесили вместе с другими воинами.

Кэндис смотрела в его мрачное лицо, на котором застыло жесткое выражение. Итак, Шоцки стал еще одной случайной жертвой этой войны. Теперь у Джека даже больше, чем вначале, оснований сражаться вместе с Кочисом. В том, что касалось мести, он истинный апачи. Чувство безнадежности с новой силой захлестнуло Кэндис.

Ужин состоял из тушеной оленины с овощами, напоминавшими картофель, и дикого лука. Дати также испекла хлеб, вязкий и сладковатый, со слабым привкусом ягод. Джек сказал, что его делают из желудевой муки и диких плодов. Кэндис так проголодалась, что даже драматические события минувшего дня не лишили ее аппетита. Она не сдвинулась с места, чтобы помочь Дати вымыть посуду. Вскоре та, перебросившись с Джеком несколькими словами на языке апачей, зашла в вигвам.

– Уже поздно. – Джек поднялся. – Спокойной ночи. На секунду их взгляды встретились. Казалось, он хочет что-то сказать. Кэндис ждала, не двигаясь.

– Я не хотел обижать тебя, – вымолвил он наконец и, шагнув мимо, лег на скатку, расстеленную рядом с вигвамом.

Кэндис не желала спать в одном вигваме с Дати. Но еще больше на нее подействовал унылый вид Джека. Весь вечер он прикладывался к тыквенной бутыли, которую Дати постоянно наполняла.

Кэндис встала, подошла к Джеку и, не успел он сказать хоть слово, легла рядом с ним. На бок, спиной к нему.

Джек промолчал и не сделал попытки коснуться ее.

Кэндис и представить себе не могла, что сможет заснуть рядом с ним, а тем более в нескольких дюймах от его теплой спины. Но усталость взяла свое, и она заснула. Разбуженная ночью каким-то посторонним звуком, она обнаружила, что Джек прижимается к ней сзади, обвив рукой ее талию и положив ладонь на ее живот.

Глава 71

Проснувшись, Кэндис увидела, что Джек уже ушел. Она не знала, куда он делся, но не собиралась спрашивать у Дати. Или предлагать ей помочь по хозяйству.

Луси неподвижно лежала, не отзываясь на вопросы. Погрузившись в невеселые мысли, Кэндис доела остатки ужина с хлебом. Она чувствовала себя оскорбленной. Мало того что Джек исчез, не сказав ей ни слова, он даже не попытался поцеловать ее ни ночью, ни сегодня утром. Конечно, она бы и сама не позволила… но Джек мог бы выказать хоть какой-то интерес.

Наконец Дати не выдержала:

– Если бы ты помогла, мы бы работали вдвое быстрее.

– Помогла? – Кэндис выгнула бровь. – Я не индианка, Дати. – И повернулась к ней спиной.

Кэндис принесла Луси еду и попыталась привлечь ее внимание, но из этого ничего не вышло. Джек так и не вернулся, и Кэндис отправилась бродить по стойбищу.

Где бы она ни появлялась, мужчины, женщины и дети пялились на нее, обмениваясь репликами. Хотя они говорили на языке апачей, Кэндис понимала, что разговор идет о ней. С ее ярко-золотистыми волосами она не смогла бы привлечь большего внимания, даже если бы расхаживала по лагерю, размахивая флагом.

Многие женщины были мексиканками. Они выделялись оттенком кожи, волос и чертами лица. Но все выглядели как индианки и, видимо, принадлежали воинам-апачам. Некоторые прижимали к груди младенцев, а под ногами у них крутились дети постарше, явно смешанного происхождения.

Несмотря ни на что, Кэндис с интересом наблюдала за происходящим. Трудно было поверить, что эти люди – ее враги. Тем не менее это было так, и она ни на секунду не забывала об этом. Прожив двенадцать лет на территории, Кэндис выросла на рассказах о зверствах апачей. Это было частью местного образа жизни. И хотя сама она – до прошлогоднего похищения – не сталкивалась с враждебно настроенными индейцами, ее братьям приходилось время от времени участвовать в стычках с отрядами, совершавшими набеги на поселения белых. Кэндис своими глазами видела застреленного и оскальпированного мальчика. Марк был далеко не единственным, у кого убили невесту. Почти все соседи так или иначе пострадали от рук индейцев. Она знала владельцев ранчо, у которых угнали скот и убили работников. Знала мужчин, потерявших друзей в схватках с индейцами. Слышала о детях, исчезнувших без следа, как мальчик Уордена.

Война! Смерть Шоцки привела ее на порог Кэндис даже в большей степени, чем участие Джека в военных действиях. Территория Нью-Мексико находится в состоянии войны, ее муж сражается не на той стороне, а теперь и она сама оказалась не там где следует. Чем все это кончится для нее, Джека и их ребенка, даже если забыть о Дати?

Убивал ли Джек белых в бою? Кэндис не желала даже думать об этом. Слишком все это ужасно, слишком безнадежно.

– Такая печальная, – произнес чей-то голос. – Такая растерянная. Неужели все так плохо, женщина?

Обернувшись, Кэндис увидела Кочиса, сочувственно смотревшего на нее. «Насколько откровенной можно с ним быть?» – задумалась Кэндис, не в силах отвести глаз от его испытующего взгляда.

– Да, – призналась она.

– Давай пройдемся, – предложил Кочис, неопределенно махнув рукой, и они пошли вперед. – Там, дальше, есть красивое местечко, где вода обрушивается со скал, а солнце пробивается сквозь листву. Подходящее место для того, чтобы подумать, помолиться или поговорить. – Он улыбнулся.

Кэндис улыбнулась в ответ. Вождь апачей вызывал у нее инстинктивное доверие.

– Я сожалею о том, что случилось с вашими людьми на перевале Апачи, – искренне сказала она.

Кочис взглянул на нее.

– Апачи никогда не лгут, а белые – всегда. – Помолчав, он добавил: – За исключением твоего мужа. Он говорит на языке апачей.

Кэндис вздохнула:

– С вами – возможно.

Кочис устремил на нее суровый взгляд.

– Ты обвиняешь своего мужа во лжи? Кэндис вздернула подбородок.

– Я не знаю, лгал ли он мне, но похоже, что да. Как бы он не побил тебя за такие речи.

– Пусть только попробует. Кочис улыбнулся:

– Ты не уступаешь ему силой духа. Ну вот мы и пришли. Он был прав: место и в самом деле оказалось удивительно красивым. Водопад низвергался со скалы в небольшой водоем, из которого изливался бурный поток, устремлявшийся вниз по каньону. Высокие сосны окружали водоем, как ажурный навес, и сквозь него пробивались солнечные лучи, рассыпая сверкающие блики по поверхности воды. Где-то в вышине раздавались птичьи трели, легкий ветерок трепал юбки Кэндис.

– Ты не хочешь рассказать мне, что тебя тревожит?

– А вы поможете мне?