Луиза Башельери - Неукротимая Сюзи

– Бумагомаратель возомнил себя мужчиной?

Сюзи замерла в нерешительности. Что означали эти слова матроса? Он что, догадался о том, что она – женщина, несмотря на ее мужскую одежду и шпагу? Шум драки с самого начала привлек внимание любопытных и праздношатающихся. Вокруг противников образовался круг из матросов: они подзадоривали и того, и другого, поддерживая кто кока, а кто его оппонента. Поскольку кок урезал нормы питания, чтобы экономить запасы продовольствия, и поскольку в похлебке уже не раз обнаруживались жуки-долгоносики, сторонников у кока набралось довольно мало, и именно на него обрушилось большинство насмешек. Ситуация изменилась, когда сцепившийся с коком матрос оскорбительно высказался в адрес корабельного писаря. Всех тут же охватила неприязнь к этому писаке. О ссоре кока и матроса тут же позабыли. Все головы повернулись в сторону шевалье де Лере.

– Поберегите свой клинок для Карпа! – буркнул плотник.

– Да что вы, уж он-то не сможет даже пожаловаться!

Матросы засмеялись – громко, угрожающе. Сюзи наконец поняла, чем вызваны насмешки в ее адрес со стороны этих грубых людей, уверенных в своей безнаказанности. Она рявкнула:

– Вы – извращенцы, которые судят о других по себе!

– Ах вот как? А вы, интересно, чем занимаетесь, когда проводите в своей каюте по нескольку часов вдвоем с юнгой?

– Да будет известно таким тупицам, как вы, что все то время, которое я провожу в каюте с юнгой, я учу его читать!

Это ее заявление вызвало взрывы смеха. Один из канониров крикнул:

– Когда Карп научится читать, безногие побегут наперегонки!

Снова раздался взрыв смеха.

Шевалье де Лере замахнулся своей шпагой. Стоявшие перед ним матросы подались назад с возгласами «Ой!» и «Ай!», будто бы изображая страх, которого отнюдь не испытывали. В этот момент появился Жан-Батист: он пробился сквозь толпу, энергично работая локтями. Видя, что его сестра оказалась в весьма затруднительном положении, он встал перед ней, подняв руки, и заслонил ее своим телом, тем самым заставляя ее опустить шпагу. Окружавшие их люди отступили еще на один шаг. Они все замолчали, удивившись тому, какое свирепое выражение приобрело лицо этого юнги. Воспользовавшись этой заминкой, немой юноша поспешно вытащил из своего кармана сильно потрепанную книгу и открыл ее наугад. На лицах окружающих его людей, а особенно на лице Сюзанны, появилось выражение удивления и даже страха, когда он стал читать по этой книге – четким, мелодичным и ровным голосом – отрывок из «Одиссеи» Гомера:

Матросы, которые только что вели себя насмешливо и угрожающе, теперь стояли молча и слушали во все уши. Когда Жан-Батист закрыл книгу, никто не осмеливался нарушить воцарившееся молчание, и оно затянулось на целую минуту. Наконец один из матросов воскликнул:

– Да ты ведь просто отъявленный плут, ты, юнга!

Еще один матрос сделал шаг вперед:

– Ты делал вид, что потерял дар речи, чтобы усыпить нашу бдительность!

– И ты подсматривал за нами, чтобы потом докладывать обо всем капитану!

– Ни в одном экипаже судна еще не было такого прохвоста!

– Ты поплатишься за свое коварство!

И тут за Жана-Батиста заступился шевалье де Лере – так, как тот пару минут назад заступился за него самого. Уже не размахивая больше шпагой, он просто заслонил его своим телом – хотя более хрупким, чем тело Жана-Батиста, – защищая его от разъяренных матросов, которые уже были готовы наброситься на юнгу. Стараясь говорить твердым голосом и придавая своему взгляду достаточно решительности для того, чтобы успокоить разгоряченные умы и заставить их рассуждать здраво, он заявил:

– Господа, вы ошибаетесь! Это настоящее чудо, что Жан-Батист теперь может читать вслух. Я клянусь вам, что не было никакого обмана и притворства и что бедный юноша был лишен дара речи в течение уже многих лет. Я сам очень удивлен тем чудом, которое сейчас произошло, потому что я вообще-то был свидетелем того, как этот юноша появился на белый свет.

Матросы молча слушали, и Сюзи, видя это, добавила:

– Дело в том, что он – мой брат!

Никто не стал отпускать шуточек, насмехаться и угрожать. Враждебность сменилась обычной недоверчивостью, а недоверчивость – добродушием. Матросы решили не считать больше Жана-Батиста обманщиком и уж тем более «стукачом» и согласились воспринимать общение корабельного писаря и юнги наедине друг с другом как общение двух братьев, при котором старший учит читать младшего. У них все еще звучали в ушах строки из поэмы Гомера: «В славную пристань вошли мы: ее образуют утесы, круто с обеих сторон подымаясь и сдвинувшись подле устья великими, друг против друга из темныя бездны моря торчащими камнями, вход и исход заграждая».

Кок, совсем уже позабыв о своей ссоре с одним из матросов, отвел юнгу в сторону:

– Скажи-ка мне, юнга, а не мог бы ты как-нибудь вечерком еще почитать вслух ту историю, из которой мы услышали только отрывок? За это ты получил бы дополнительную порцию сухарей…

– С удовольствием, – ответил юнга.

Сюзанне показалось, что ей все это снится.

Когда матросы разошлись кто куда, она побежала в кают-компанию к капитану, чтобы рассказать ему о том, что произошло.

– Томас, это было настоящее чудо! Жан-Батист снова обрел дар речи! Мы оказались с ним вдвоем посреди толпы, в которой назревала потасовка. Этот юноша захотел меня защитить, и он встал, как стена, между разъяренными матросами и мной…

– А за что они вообще могли на тебя разозлиться?

– Это неважно! Причина данного инцидента значения не имеет… В общем, мой братишка пришел мне на помощь. Его глаза метали молнии. Он выглядел впечатляюще: крепкое телосложение, молодость и решительность. Он противопоставил их насмешкам и угрозам физической расправы со стороны разгоряченных матросов! Однако обуздать их ему удалось не кулаками, а… голосом!

– Это и в самом деле чудо!

– Он без тени страха достал из кармана книгу, которую я ему дала, чтобы он учился читать… И тут вдруг раздался его голос – сильный и очаровательный. Матросы взволнованно слушали отрывок из десятой песни «Одиссеи» Гомера и… сдались. Кок даже попросил как-нибудь почитать ему эту поэму вслух…

Вскоре о случившемся стало известно и Николя Гамару де ла Планшу. Он категорически отказался соглашаться с утверждением Сюзанны о том, что произошло настоящее чудо, и даже упрекнул ее за подобное заявление.

– Мадам, – сказал он, – неужели и вы тоже склонны скорее принимать на веру, чем думать? Не пытайтесь увидеть какие-то чудеса там, где имело место обычное выздоровление!

– А что еще вы можете сказать по данному поводу, мсье? И какое объяснение происшедшему вам подсказывают ваш разум и врачебная практика? Мне вообще-то проще поверить в то, что это было… чудо!

– Могу сказать, что нередки случаи, когда рассудок человека, переживающего сильное потрясение, приводит в действие те или иные защитные механизмы с целью ограждения самого себя от того вреда, который это потрясение может ему нанести. Судя по тому, что вы рассказывали мне о своем юном брате, он утратил дар речи после смерти родителей, да?

– Да, именно так. Мне рассказала об этом кормилица, которая тогда за ними ухаживала.

– Вам понятен смысл слова «ошеломить»?

– Конечно.

– Не так уже редко случается, что если человек очень сильно чему-то удивляется, то он некоторое время не может вымолвить и слова…

– Это верно.

– У Жана-Батиста, который лишь один уцелел из всех своих ближайших родственников, наверняка появилось чувство вины из-за того, что все другие умерли, а он – нет. Вот и получилось, что внезапность и трагичность данного события его… ошеломили!

– Но каким же образом он сейчас выздоровел?

– На него, мадам, по всей видимости, благотворно подействовали ваша забота о нем и любовь к нему… ну, и целебные свойства поэзии Гомера.

Этот разговор состоялся в кают-компании, где не было больше никого и где его никто не смог бы подслушать, а потому врач позволил себе обращаться к шевалье де Лере как к женщине.

Корабельный писарь и капитан проводили все ночи вместе, как муж и жена, – которыми они, в общем-то, на самом деле были. Сюзанне частенько доводилось уговаривать Томаса не злиться на корабельного священника, чье мракобесие явно противоречило здравому смыслу и идеалам, за которые, будучи франкмасоном, ратовал капитан «Зимородка».

Священника этого звали Жермен Гоше. Он не раз решительно заявлял, что, после того как «Зимородок» достигнет острова Бурбон, он займется обращением в христианскую веру дикарей, которых он почему-то рассчитывал на этом острове найти. А пока что он снова и снова читал молитву «Отче наш», когда судну начинала угрожать какая-нибудь опасность, молился о том, чтобы были уничтожены его враги иезуиты, и набивал свой живот каждый раз, когда у него появлялась такая возможность, жульничая при раздаче пищи и то и дело пытаясь стащить из кладовой то сухари, то кусок соленого сала.

Узнав о том, что к Карпу вернулся дар речи, он захотел представить это как чудо, сотворенное Господом, и предложил устроить благодарственный молебен. Капитан же этому воспротивился.