Она ускорила шаг, чтобы побыстрее догнать своих спутников. Стояла ужасная жара, и воздух был очень влажным. На своей спине она чувствовала косой взгляд доносчика.

– До реки еще далеко? – спросил картограф, обращаясь к слугам.

– Мы к ней уже подходим, мсье, мы скоро дойдем до байу[105], – ответил один из них – великан с кожей чернее чернил. – Это видно вон по тем птицам: розовые – это фламинго, белые – ибисы, а голубовато-белые – цапли.

Он изъяснялся на таком же понятном и отточенном языке, на каком говорила Кимба, получившая в этой колонии имя Гертруда.

8

Когда Сюзи, ее спутники и сопровождающие их слуги подошли к байу, они сели в лодки: четверо из них – в одну лодку, трое – в другую. Они поплыли по зеленоватой воде, колеблемой движениями находящихся в ней больших тварей, которые оставались невидимыми. Приходилось разрубать попадающиеся навстречу лианы. Деревья на берегах были самых разных форм и цветов и издавали всевозможные запахи. Переплетаясь друг с другом ветвями, они сливались в единую растительную массу, вздымавшуюся до такой высоты, от взгляда на которую захватывало дух. Еще на берегах росли в беспорядке дикий виноград, бигнонии и колоцинты, переплетавшиеся друг с другом у оснований деревьев, карабкавшиеся по стволам до ветвей, тянувшиеся с клена на тюльпанное дерево, а с тюльпанного дерева на розовое дерево, образуя при этом своды.

Сюзи, мало что знавшая о дикой природе и бывавшая раньше лишь в ухоженных садах да на бретонских песчаных равнинах, была восхищена такой буйной растительностью, поразившей ее воображение. Повсюду чувствовались какие-то движения и звуки: удары клювами по стволам дубов, шорох, производимый пробирающимися куда-то животными, плеск волн. Были слышны то слабые стоны, то глухое мычание, то легкое воркование. Жужжали мухи-однодневки, порхали бабочки, высасывали нектар из пунцовых цветов крохотные колибри.

Проплыв по одному из рукавов Миссисипи, ученые мужи, Сюзи и сопровождающие их слуги достигли ее основного русла, причалили к берегу и сошли на него. Слуги затем вытащили обе лодки на сушу. Русло реки оказалось настолько широким, что другого берега почти не было видно.

Представшее взору зрелище было грандиозным. На поверхности воды возле самого берега огромные кувшинки образовывали целые островки, а ближе к середине реки течение несло ощетинившиеся ветками стволы сгнивших и рухнувших в воду сосен и дубов. Вдалеке перебирался через реку вплавь огромный бизон.

Картограф достал из своего портфеля листы бумаги, карандаш, буссоль и компас. Философ задумался – возможно, о силе природы и слабости человека. Сюзи почувствовала признательность к Ракиделю за то, что благодаря ему – хотя он сам этого и не знал – она оказалась в таких удивительных местах.

При возвращении из этой коротенькой экспедиции она задала двум своим спутникам вопросы, которые их озадачили:

– Вы считаете, что люди, которые нас сопровождают, – это рабы? Правда ли, что их захватывают и обращают в рабство целыми сотнями?

– Именно так, – ответил господин де Шавиль. – Четыре года назад два судна впервые привезли сюда из Африки – а точнее, из Гвинеи – пять сотен негров. С тех пор такие невольничьи суда приходят сюда, можно сказать, регулярно. Здесь, в Новом Орлеане, на двух белых приходится один негр…

– Как вы сказали? Невольничьи суда?

– Да, суда, на которых перевозят невольников, то есть рабов… Такие корабли принадлежат чаще всего судовладельцам из Бордо и Нанта. В Сен-Мало отказались заниматься торговлей африканцами…

– А вам не кажется, что это бесчеловечно – насильно увозить людей из родной земли и обращать их, как мы здесь видим, в рабство? – возмутилась Сюзи.

– Мсье, – тихо ответил философ, – такое рабство – это пустяк по сравнению с обращением, которому в других местах подвергаются некоторые из этих чернокожих людей…

– Насколько мне известно, в Англии и даже в нашем королевстве есть благонамеренные граждане, которые стремятся положить конец этой гнусности.

– Я поддерживаю подобные устремления, – сказал философ, – но, боюсь, необходимость освоения этой новой территории может возыметь приоритетное значение… И то, что вы называете гнусностью, будет продолжаться еще долго!

– Луизиана – это совсем не рай, которым она вам, возможно, показалась, – наконец принял участие в разговоре и господин де Дрей, считавшийся выдающимся картографом. – В прошлом году по здешним местам хорошенько прошелся ураган…

Картограф затем объяснил, что даже самым искусным инженерам лишь с трудом удается осушать окрестные болота, и на то, чтобы справляться с данной задачей, требуются целые легионы рабов.

Понимая, что эти два человека уже не раз бывали в этих местах и хорошо знают и их, и многих проживающих здесь людей, Сюзи наконец решилась спросить:

– Господа, а не слышали вы, есть ли среди тех, кто занимается обустройством на данных территориях, капитан Томас Ракидель?

– Повторите, как зовут этого капитана?

– Томас Ракидель де Кергистен. Он в свое время прославился в Сен-Мало как корсар… Я слышала, что он сейчас находится здесь.

– Это имя мне незнакомо, – заявил господин де Дрей.

– И мне тоже, – сказал философ. – Нужно спросить господина де Бенвиля… Он любит окружать себя талантливыми людьми. А может, этому человеку – который, видимо, является вашим другом, – довелось стать капитаном невольничьего судна? Такие корабли нуждаются в опытных капитанах…

Сюзанне очень не хотелось верить в то, что Томас Ракидель, который в свое время красиво рассуждал о совершенствовании человечества и о равенстве всех людей, мог предать те идеи, которые он тогда так горячо защищал.

Ей вспомнилось подозрение, которое возникло у нее на палубе «Грациозного», когда она прощалась с женщиной-матросом, и она начала сомневаться в том, что ее переменчивый любовник и в самом деле находится в Луизиане. Она решила побыстрее с этим разобраться: все население Нового Орлеана насчитывало тысячи три человек (ну, может, немногим больше), и если где-то среди них скрывается Томас Ракидель, она узнает об этом и разыщет его. Следуя совету господина де Шавиля, она во время ужина спросила губернатора:

– Господин губернатор, не знаете ли вы, находится ли в этом городе или проезжал ли через него Томас Ракидель де Кергистен, капитан?

Господин де Бенвиль нахмурил брови, напрягая свою память.

– По правде сказать, – наконец ответил он, – я знаю абсолютно всех обитателей этого города. Кроме того, в силу своих обязанностей я контролирую прибытие сюда кораблей и лично общаюсь со всеми, кто ими командует… Однако в подвластных мне владениях ни один человек с фамилией Ракидель никогда не появлялся! Он – один из ваших друзей, мсье?

– Да, он был моим другом. Я ходил в море на корсарском фрегате, которым командовал этот капитан… Фрегат назывался «Шутница». С тех пор, правда, прошел уже не один год.

– Вы занимались каперством? – удивился философ.

– В качестве первого помощника капитана.

– И ваше плавание было успешным?

– Мы привели за собой в порт испанский галеон. Он перевозил очень большой груз, а его экипаж насчитывал более двухсот человек.

– Так наш писарь, оказывается, еще и корсар! – воскликнул господин де Шавиль. – Ваше телосложение, мсье, давало мне основания полагать, что вы никогда не держали в руке ничего, кроме пера!

– Я неплохо владею и шпагой, – не без самодовольства заявила Сюзи.

– Как много талантов у одного-единственного человека! – воскликнул господин де Бенвиль, поднимая свой бокал. – Выпьем за Французское королевство, у которого сейчас имеются владения по обе стороны всех океанов!

Замыслы Сюзанны, таким образом, грозили закончиться полным провалом. Вечером того же дня, когда она поучаствовала в коротенькой экспедиции к реке, она почувствовала, что тело пытается ее предать: ее стало трясти от лихорадки, в желудке начались спазмы, зубы застучали друг о друга. К ней, слегшей в постель, позвали господина Дежарре – врача, который тоже проживал в доме губернатора. Он послушал ее дыхание, пощупал пульс и пришел к выводу, что она серьезно заболела и эта болезнь может привести к смертельному исходу. Затем он вышел из комнаты Сюзанны и объявил остальным обитателям дома, что они не должны заходить к ней, поскольку в противном случае могут заразиться.

– Бедняга шевалье рискует расстаться с жизнью, – сокрушенно покачал головой врач. – Он может стать первой жертвой комаров… Предупреждаю вас, господа, что комар в здешних местах опаснее самых свирепых животных, рыскающих вокруг города! Нам остается только надеяться на то, что мы от укусов комаров ничем не заразились…

Никто не отваживался заходить в комнату к шевалье, мучающемуся на своей кровати. Исключением стала Кимба, чернокожая служанка. Она, похоже, не очень-то боялась заразиться лихорадкой. Зайдя в комнату, она первым делом очень осторожно протерла влажной тканью лицо молодого человека, который проявил к ней интерес и обращался с ней неизменно хорошо каждый раз, когда ей доводилось ему прислуживать. Затем она попыталась раздеть его, чтобы ему не приходилось киснуть в собственном поту. Снимая рубашку, она вдруг увидела, что это не мужчина, а женщина. Еле удержавшись от того, чтобы не вскрикнуть от изумления, она продолжила свою работу так, как будто не заметила ничего странного. Сюзи, впавшая в бессознательное состояние, не видела и не ощущала того, что с ней происходило.

Кимба, уверенная в том, что в комнату сейчас никто не зайдет, стала чертить пальцем какие-то кабалистические знаки на неподвижном и абсолютно голом теле и шептать заклинания на своем родном наречии. Эта рабыня тем самым осуществляла ритуал изгнания злых духов, который назывался Мбумба Киндонга и которому ее еще в Гвинее научила Нганга Маринда – святая женщина, обладавшая способностью избавлять людей об воздействия на них сил зла. Затем она – по-прежнему очень осторожно – надела на лежащую перед ней спящую красавицу чистую рубашку из тонкого батиста.