Фортуна выслушала эти слова в изумлении, но потом подумала, что герцог, быть может, каким-то чудесным образом переменил свое отношение к маркизу.

— Его светлость вас не задержит, — настойчиво произнес лакей.

Фортуна взглянула на миссис Денверс, которая только что вышла из экипажа.

— Подождите меня, пожалуйста, — попросила она и двинулась вслед за лакеем к закрытому ландо.

Он распахнул перед ней дверь. Фортуна заглянула внутрь и увидела, что там кто-то сидит, но кто именно — она не поняла, так как было очень темно.

Неожиданно она почувствовала, что ее с такой силой втолкнули в карету, что у нее перехватило дыхание. Из темноты появились две сильных руки и усадили ее на заднее сиденье. Она вскрикнула от ужаса.

Когда кучер стегнул лошадей, мужская рука запрокинула ей голову, и она почувствовала, как в рот ей вставили горлышко бутылки.

Фортуна пыталась вырваться, она хотела закричать, но ей это не удалось. Из бутылки полилась густая тошнотворная жидкость, а поскольку ее голова была наклонена назад, то ей пришлось проглотить ее.

Фортуна была уже на грани обморока от ужаса, как вдруг бутылку убрали и ее рот освободился. Она пыталась вырваться из рук, но поняла, что ее напоили снотворным.

Ее вдруг охватила странная, ужасная сонливость, и она ощутила, как сначала ее ноги, а потом и руки перестали повиноваться.

Под конец, когда она безуспешно пыталась стряхнуть с себя черную пелену, обволакивающую ее, она с отчаянием вспомнила маркиза и почувствовала, что больше никогда его не увидит.


Понаблюдав, как его боец Джем Барт превращает в гору кровавого мяса бомбардира Херриса, и получив в результате этого крупную сумму, маркиз вернулся в Лондон. Настроение его немного улучшилось.

Он почувствовал, что смертельно устал, ибо сдал прошлой ночью всего два часа, и решил поужинать дома с Фортуной.

Вчера вечером он обошелся с ней очень жестоко, и теперь его мучили угрызения совести.

Он увидел страдание в ее глазах, когда она спускалась по лестнице в замке, чтобы сесть в фаэтон, и дьявол внутри его заставил его радоваться, что ей так же больно, как и ему самому.

Он подумал, как мужественно она вынесла бешеную скачку в Лондон, не проронив ни слезинки. Только сумасшедший мог так рисковать, и, возможно, только сумасшедший мог уцелеть в такой гонке.

Маркизу было стыдно, а поскольку это чувство посещало его очень редко, он решил извиниться перед Фортуной.

Интересно, что она делала прошлым вечером, когда он, переодевшись, уехал из дома все в том же мрачном настроении, которое заставило его прервать свое пребывание в замке и вернуться в Лондон.

Уходя из дома, маркиз не оглянулся на Фортуну, но он и так знал, что она стоит испуганная, потерянная и расстроенная — все потому, что он вел себя как свинья.

Он тихонько выругался, но не грубо и злобно, как ругался всегда, а мягко, словно его мучила какая-то затаенная боль, которая и заставила его выругаться, и словно он знал, что грубые слова на этот раз не принесут облегчения.

Он поехал с площади Беркли в «Белый клуб». Там спросил Алистера Мерила и, узнав, что в клубе его нет, отправился к нему домой, надеясь, что полковник уже вернулся из Мерил-Парка.

Слуга сообщил маркизу, что его хозяин еще не приехал, но должен появиться с минуты на минуту, так что маркиз попросил принести ему бутылку вина и, усевшись в кресло, принялся ждать Алистера.

Полковник вернулся в третьем часу утра и, войдя в свою маленькую гостиную, увидел маркиза, который, вытянув ноги, крепко спал в кресле, а рядом с ним стояла наполовину опустошенная бутылка кларета.

Несколько мгновений он смотрел на своего друга, пока, наконец, тот не зашевелился и не проснулся. Еще на войне он научился просыпаться сразу, полностью готовым к действиям.

— Поздненько же ты заявился! — воскликнул он, не дав полковнику заговорить.

— Это же можно сказать и о тебе, — с улыбкой ответил Алистер Мерил. — Я не ждал сегодня гостей.

— Где ты был? — спросил маркиз.

— Выслушивал неприятные истории о тебе из уст одной из твоих дам сердца, — ответил полковник.

— Очевидно, Шарлотты Хедли, — заявил маркиз.

— Так точно, — ответил Алистер Мерил. — Ты сильно огорчил ее милость — ты бы только слышал, как она возмущалась! А поскольку мне было очень интересно, я остался в Мерил-Парке на ужин. Но даже после этого я приехал бы гораздо раньше, если бы проклятая лошадь не потеряла подкову. Мне пришлось разбудить деревенского кузнеца. Он провозился довольно долго, а я, естественно, и не подозревал, что ты сидишь тут и ждешь меня, как мамаша, которая кудахчет над своими детьми.

— Пошел ты к черту со своими дурацкими шутками! — взорвался маркиз. — У меня для тебя есть потрясающая новость — кое-что поинтереснее болтовни ревнивой светской дамочки.

— Ты что-то узнал? — спросил полковник.

— Да, я узнал, куда уехали Гримвуды, — ответил маркиз.

— И куда же?

— Твой дядя когда-нибудь говорил об острове Мэн? — поинтересовался маркиз.

— Об острове Мэн, — медленно повторил полковник, — теперь я припоминаю, что много лет назад он выиграл большую часть этого острова в карты. Не помню имени того человека, которого он обыграл, но смутно припоминаю, какие ходили шутки, каким образом моему дяде удалось обставить его.

— Вот туда-то он и отправил Гримвудов, — сказал маркиз.

— И как же ты об этом узнал?

— Нет нужды об этом рассказывать, — сухо ответил маркиз. — Ты должен немедленно ехать на остров, Алистер, добиться письменного признания от Гримвудов, и, не мешкая, привезти его сюда.

— Сейчас же отправлюсь, — согласился полковник. — Но, стыдно признаться, мне нужны деньги на лошадей и, возможно, чтобы зафрахтовать судно, которое перевезет меня через пролив.

— На твоем письменном столе лежат двести фунтов банкнотами, — заявил маркиз, — и в придачу кошелек с соверенами. Если тебе понадобятся еще деньги, ты знаешь, что я всегда их дам.

— Мне ужасно неловко, что я вынужден просить тебя о ссуде, — сказал Алистер.

— Нам обоим сейчас туго, — отрывисто бросил маркиз. — Речь идет о том, потонем ли мы или выплывем, а с нами и Фортуна.

— Как же ты собираешься заставить его светлость признать, что эта девушка — его дочь? — с любопытством спросил полковник.

— Это мы решим после того, как ты привезешь признание Гримвудов, — резким тоном ответил маркиз.

— Я смотрю, ты не сомневаешься, что мне удастся его заполучить? — спросил Мерил.

— У нас нет причин полагать, что Гримвуды умерли, — заявил маркиз. — Один из них уж наверняка еще жив. Если тебе удастся заполучить их признание, подписанное Парсоном или еще кем-нибудь вроде него, тем лучше, хотя осмелюсь предположить, что это не так уж важно. Когда мы предъявим герцогу признание фермеров вместе с Фортуной, ему будет трудно отпереться.

— Вернувшись в Мерил-Парк, он непременно узнает о Фортуне, — сказал Алистер Мерил.

— А что там произошло?

— Я приехал туда сегодня утром, — начал полковник. — Сказал, что проезжал мимо, и спросил, могу ли пообедать у них. Герцогиня была очень мила, впрочем, она всегда такая. Герцог еще не приезжал из Лондона, и мы разговорились с ее светлостью. Я рассказал ей о своей встрече с Фортуной и о том, что в ее жилах, как бы странно это ни прозвучало, наверняка течет кровь О'Киари.

Он на мгновение замолчал, вспомнив, как серые глаза герцогини уставились на него.

— Я только начал рассказывать ей о Фортуне, — продолжал он, — как прибыл наш старый знакомый, сэр Хьюго Хэррингтон. Он рассказал герцогине, что ужинал у тебя в замке вчера вечером и увидел там девушку с белыми волосами. Ему даже на мгновение показалось, что это была сама герцогиня.

— И что же она сказала на это? — спросил маркиз.

— Почти ничего, — ответил полковник, — пока сэр Хьюго не уехал. Потом она повернулась ко мне и спросила: «Что это за девушка? Вы говорили с ней, она образованна или нет?»

Я подумал, что лучше всего рассказать ей правду, — сказал полковник. — Я сообщил, что Фортуну воспитала твоя старая гувернантка, и добавил: «Она еще совсем ребенок, ваша светлость, юная, неискушенная, с очень мягким и добрым характером. Но если она будет продолжать жить так, как сейчас, то очень скоро изменится».

Я сделал вид, что раздосадован, — заявил полковник, — и сказал: «Мне не следовало бы говорить вам об этом, моя дорогая тетя, но вы знаете, что мой отец всегда восхищался цветом волос О'Киари. Я думаю, что, если бы он увидел эту девушку, он был бы очень заинтригован, как заинтригованы мы все».

«Вы что-то сказали о жизни, которую она ведет, — снова вернулась к прежней теме тетя. — Что вы имели в виду?»

«Ну, если коротко, — ответил я, — то она живет в доме Тейна. А вы не хуже меня знаете, что его прозвали Молодым Дьяволом и, по моему мнению, проживание в его доме на площади Беркли и посещение заведений вроде Дворца удачи вовсе не приличествует девушке семнадцати лет».

— И что же сказала на это герцогиня? — быстро спросил маркиз.

— Она вскочила на ноги, и мне показалось, что она смертельно побледнела.

«Нет-нет, только не это!» — воскликнула она и вышла из комнаты.

Маркиз опустился на стул.

— Значит, герцог ничего ей не сказал.

— Да, мне кажется, ее светлость до моего приезда в Мерил-Парк ничего о ней не слыхала, — согласился полковник. — Но до моего отъезда она наслушалась о ней предостаточно. Твоя дама сердца просто клокотала от ярости.

— Охотно этому верю, — заметил маркиз с сарказмом.

— Она была так зла, — продолжал полковник, — что, разговаривая с герцогиней, забыла, что следует выбирать слова. Ее взбесило то, что ты привез эту «шлюху», как она ее назвала, в замок. Она рассказала герцогине о твоей пирушке, где танцовщицы развлекали гостей «живыми картинами».