Ни слов, ни даже голосов она не слышала. Немой спектакль, наблюдаемый из маленькой бойницы, состоял из коротких сценок, трагичных и гротескный. Марионетки падали, убегали, умоляли, били друг друга, карабкались по строительным лесам, не останавливаясь до захода солнца.

В этот час на белой площади можно было видеть распростертых мусульман, уткнувшихся лбами в дорожную пыль, головой в сторону Мекки, где могила Пророка. А рабы возвращались в свои жилища или в подземелья зинданов.

В конце концов Анжелика научилась узнавать некоторых из них. Не зная имен, она отличала, откуда они родом. Французы могли с улыбкой снести удар палкой и пускались в споры с черными тюремщиками, доводя их до остолбенения своими доводами, так что те иногда уступали им, позволяя немного отдохнуть или выкурить трубочку в тени под стеной. Итальянцы часто пели. Пели в едкой пыли негашеной извести. Об этом можно было догадаться по тому, что остальные приостанавливали работу и слушали. Итальянцы часто впадали в слепую ярость, не сдерживаемую даже страхом смерти.

Испанцы отличались высокомерной снисходительностью, с какой работали мастерком. Никогда не жаловались на жару, голод и жажду. Напротив, голландцы трудились с тщанием, не вмешиваясь в споры и ссоры, и жались друг к дружке. Такое же суровое спокойствие отличало всех вообще протестантов. А вот католики и православные от всего сердца ненавидели друг друга и дрались, как стаи бешеных собак. Дубинки надсмотрщиков не всегда могли укротить их священный пыл. Тогда стражи отправлялись за Коленом Патюрелем, который быстро наводил порядок.

Нормандец был всегда в цепях. Руки и спина вечного ревнителя справедливости часто были покрыты кровавыми ранами от кнута или палок. Цепи, однако, не мешали этому геркулесу взваливать на могучую спину тяжелые мешки с известью. Гремя оковами, он карабкался по высоким лесам. За особо тяжелые работы он не брался, и никто не смел ему за это пенять. Однажды, сжав одной рукой всю связку цепей, он сбил с ног негра, набросившегося с побоями на худосочного Жан-Жана-парижанина. Стражи с саблями в руках сбежались к нему, но отступили. Наказывать Колена-нормандца имел право один лишь султан.

Когда вечером последний появился на стройке, он приставил копье к груди раба, и Анжелика, как ей показалось, расслышала роковое:

— Станешь мавром или нет?

Колен Патюрель отрицательно покачал головой. Суждено ли ему сейчас рухнуть, испустив последний вздох?

Анжелика впилась зубами в кулак. Она чуть не крикнула по-французски, что готова стать вероотступницей. Она не понимала упрямства, с которым этот человек выдерживал спор с палачом, готовым пронзить его сердце.

Наконец, Мулей Исмаил в гневе отбросил копье. Позже Анжелика узнала, что султан сказал: «Этот пес желает быть проклятым!»

Безумство Колена Патюреля, его решимость гореть в аду среди демонов, пренебрегая прелестями рая благоверных, преисполняли Мулея Исмаила горечью и печалью.

Анжелика вздохнула от облегчения и отправилась выпить чашку кофе, вернуть себе душевное равновесие. Вновь и вновь она спрашивала себя, что дает силы и смелость тысячам пленных, по большей части обычных людей, морских жителей всех стран мира, — что дает силы бросать вызов смерти и рабству ради неведомого Бога, о котором они, может, и не думали, когда были на свободе? Стоило любому из этих несчастных переменить веру, он быстро смог бы заработать себе на хлеб. Вероотступников ждали жизнь в комфорте, почетная должность и столько женщин, сколько Магомет позволяет иметь. Конечно, в Мекнесе множество вероотступников, но даже во всей Берберии их очень мало в сравнении с сотнями тысяч пленников, проходивших через султанские руки в течение нескольких поколений.

Из бойницы Анжелика увидела караван новых рабов, посланных султану корсарами Сале. Они не ели уже неделю. Их потрепанные грязные одежды еще не походили на обычные лохмотья здешних рабов. Еще можно было различить золотое шитье гранда или полосатую матросскую куртку. Вскоре они все станут братьями

— пленными христианами в Берберии. А некоторые из них были вынуждены нести головы своих товарищей, умерших по дороге: стражи боялись быть обвиненными в том, что продали их и присвоили деньги.

И там же, в центре этой площади, где огненное солнце отбрасывало густо-синие тени, на площади, словно созданной для миражей, Анжелика увидела однажды самое странное и несообразное существо из всех, какие могла ожидать: мужчину в камзоле и парике. Высокие каблуки его туфель не свидетельствовали о долгом пешем пути. И манжеты были чисты. Только когда алькаид, трижды поклонившись, приблизился к диковинному персонажу, Анжелика убедилась, что не грезит. Она тотчас бросилась к себе, чтобы послать служанку разузнать, кто это был, но вовремя одумалась. Ведь это выдало бы ее наблюдательный пост. Ей пришлось подождать, пока новость распространится сама собой… что, впрочем, произошло весьма скоро.

Этот чрезвычайный посланник в парике был не кем иным, как добропорядочным буржуа из Сале. Господин Бертран, используя свое положение бывшего обитателя Марокко, явился возвестить о скором прибытии святых отцов из Братства Святых Даров, коих так ожидали.

Добрый христианин, жаждущий прийти на помощь несчастным собратьям, этот торговец предложил свои услуги и свой опыт святым отцам, впервые отважившимся вступить в незнакомые и дотоле ревностно охраняемые от влияния иностранцев земли. Священники продвигались медленно, верхом на ишаках, везя рекомендательные письма и дары султану.

Среди пленных воцарилось радостное ожидание. Жители побережья, многие из которых уже не однажды попадали в рабство и были выкуплены святыми отцами в Алжире или Тунисе, любили этих священнослужителей и ласково называли «братией на ослятях». Ради выкупа рабов монахи бесстрашно углублялись в самые отдаленные уголки, но путь в Марокко был заказан им вот уже пятнадцать последних лет. Колен Патюрель оказал немалую услугу единоверцам, подловив на слове переменчивого монарха.

И вот они прибыли. Седовласый Колоэнс, старейшина пленников, двадцать лет из своих семидесяти проведший в рабстве, пал на колени и возблагодарил небеса. Наконец он сможет надеяться! Его товарищи удивлялись: ведь старый Колоэнс, султанский садовник, любовно обихаживавший дворцовые цветники, всегда казался довольным своим уделом. Он объяснил, что все правильно и ему нельзя будет без слез расстаться с марокканской землей. Но нужно уезжать, поскольку он лысеет. А монарх не любит плешивых. Заметив лысого, он тут же наскакивает и раскраивает ему череп медным набалдашником тяжелого посоха. Сколь ни был стар садовник Колоэнс, но умирать ему не хотелось, особенно так.

«Братия на ослятях» прибыла. Султан позволил всем рабам выйти им навстречу с пальмовыми ветвями в руках в знак гостеприимства.

Анжелика не могла удержаться. В первый раз она сама попросила Верховного евнуха о милости: разрешить ей присутствовать на аудиенции, которую Мулей Исмаил даст французским священникам. Осман Ферраджи прикрыл длинные кошачьи глаза, видимо, прикидывая в уме, что может скрываться за подобной просьбой. Но согласился.

Ждать пришлось долго. Миссию разместили в еврейском квартале и не выпускали оттуда неделю под тем предлогом, что священникам не полагалось никаких посещений ранее монаршей аудиенции. Все это время алькаиды, визири, высокопоставленные вероотступники являлись посмотреть и пощупать подарки бедных святых отцов и прикинуть, сколько денег можно у них вытянуть.

Наконец однажды утром служанка передала французской пленнице совет приготовиться к прогулке. Осман Ферраджи подвел ее к задрапированной красными занавесями коляске с впряженным в нее мулом. В сопровождении многочисленной стражи экипаж проехал под воротами нескольких крепостных стен. Наконец Верховный евнух велел остановить коляску. Анжелика могла видеть все, чуть отодвинув занавеску.

Султан уже обосновался на коврике, скрестив голые ноги в желтых бабушах. В этот день его одежда и тюрбан были зеленого цвета в знак благорасположения. Он прикрыл рот полой бурнуса, и это придавало его взгляду лучистый блеск. Ему тоже было любопытно посмотреть вблизи на христианских священников и не терпелось увидеть их дары… Ренегат Родани заверил его, что привезли часы. Две штуки! Но особенно важно было то, что Мулей Исмаил чувствовал в себе силы для решающего поединка, мысль о котором не давала ему покою.

Если бы ему удалось вырвать безбожие из груди этих «попов», имамов чуждой ему религии, какое было бы деяние во славу Аллаха! Он долго готовил свою речь, и сейчас чувствовал себя исполненным священного жара и уверенности в победе.

Он пожелал, чтобы вокруг него стояли лишь три десятка черных стражей, вооруженных длинноствольными мушкетами с серебряными прикладами. За его спиной держались два негритенка, один из которых обмахивал его опахалом, а другой держал зонт. Алькаиды и ренегаты в роскошном облачении, в тюрбанах и затканных золотом мантиях сидели на корточках вокруг владыки.

Священники появились в глубине площади вместе с двенадцатью рабами, несшими дары. Их сопровождали французский ренегат Родани, еврей Байдоран и алькаид Бен Мессауд. Ради такого чрезвычайного случая святые отцы, добивавшиеся посылки миссии в Марокко вот уже несколько лет, с большим тщанием избрали своих представителей. Их было шестеро. Трое говорили по-арабски и все — по-испански. Каждый по крайней мере трижды побывал с подобными поручениями в Алжире и Тунисе и проявил себя как умелый дипломат. Возглавлял миссию его преподобие отец де Валомбрез, младший сын знатного семейства из Берри, доктор Сорбонны. Он привносил в переговоры хитроумие крестьянина и достоинство знатного вельможи. Трудно было найти человека, лучше подготовленного к единоборству с Мулеем Исмаилом.

Белые священнические одеяния с красным крестом на груди и бороды святых отцов произвели благоприятное впечатление на султана. Они походили на дервишей, столь чтимых мусульманами.