— Вы… Вы ужасны!

— Ну, что вы хотите от меня? Я так устроена, что предпочитаю веселых, энергичных, порывистых молодых людей… вроде вас, например. Таких галантных господ, которые находят время для женщин. Я держусь подальше от тех, кому вечно некогда, кто слепо стремится к своей цели. Мне нравятся те, кто умеет срывать цветы на ходу.

Герцог де Вивонн оторвал от нее взгляд и хмуро проворчал:

— Понимаю, в чем дело. У вас есть любовник, который ожидает вас в Кандии, какой-нибудь офицерик с красивыми усиками, который только и знает, что ласкать девиц.

— Как же вы ошибаетесь. Я никогда еще не была в Кандии, и никто меня там не ждет.

— Так почему же вы решили отправиться на этот пиратский остров?

— Я уже сказала вам. У меня там дела. И кроме того я решила, что это замечательный способ заставить короля позабыть обо мне.

— Он вас не забудет! Вы не из тех женщин, которых легко забывают. — Голос де Вивонна прерывался, горло его сжималось.

— Говорю вам, он меня забудет. С глаз долой, из сердца вон. Разве все вы, мужчины, не так устроены? Он с удовольствием вернется к своей Монтеспан, надежному и неистощимому источнику наслаждений, и порадуется, что остался с ней навсегда, что все налажено. Он человек не сложный и не сентиментальный.

Де Вивонн не мог удержаться от возражения:

— Как вы, женщины, зло говорите друг о друге.

— Поверьте мне, король будет вам только благодарен, если узнает когда-нибудь о вашем участии, за то, что вы помогли ему избавиться от безысходного увлечения. Он избавляется от необходимости вести себя, как тиран, и бросить меня в темницу. А когда я вернусь, время пройдет. Он сам посмеется над тем, как гневался. Ну, а Атенаис сумеет подчеркнуть значение услуги, вами оказанной, то, что вы помогли скрыться нежелательной особе.

— А если король не забудет вас?

— Ну, что ж. Успеем еще подумать об этом. Может быть, я поразмыслю и признаю свою ошибку. Может быть, постоянство короля тронет меня. Я упаду в его объятия, стану его фавориткой и… вас я, конечно, не забуду. Понимаете ли, господин придворный, что, оказав мне помощь, вы обеспечиваете себе будущее, можете выиграть и там, и здесь.

Последнюю фразу она произнесла с чуть презрительной интонацией. Задетый за живое адмирал покраснел до корней волос и бросил надменно:

— Вы считаете меня приспешником, лакеем?

— Никогда так не думала.

— Не в этом дело, — продолжал он сурово. — Вы слишком легко забыли, сударыня, что я начальник эскадры, что королевский флот отплывает завтра с военной миссией и, следовательно, нас ждут опасности. Я должен охранять именем короля Франции порядок в этом средиземноморском кавардаке. И у меня есть строжайшие инструкции: не брать никаких пассажиров, ну, а о пассажирках вообще нечего говорить.

— Господин де Вивонн…

— Нет! — рявкнул адмирал. — Постарайтесь понять: в море я командую и знаю, что полагается делать. Переход через Средиземное море — это не прогулка. Я сознаю важность того, что мне поручено, и убежден, что сам король на моем месте говорил бы и поступал так же, как я.

— Вы убеждены?.. А я полагаю, напротив, что король не отказался бы от того, что я вам предлагаю.

Она говорила серьезно. Де Вивонн снова вспыхнул, потом побледнел, опять покраснел, кровь стучала у него в висках. С мучительным недоумением он смотрел на Анжелику, и в эту бесконечную минуту вся его жизнь, как ему казалось, сосредоточилась на едва заметном колыхании ее груди в кружевном декольте пеньюара.

Это было настолько невероятно! Мадам дю Плесси слыла надменной, не поддающейся никаким мольбам, да и сама признавала себя капризной. Его душа придворного никак не могла поверить, что ему предлагалось то, в чем отказывали королю.

Губы у него опять пересохли, он проглотил еще стакан вина и бережно закрыл шкафчик.

— Давайте объяснимся…

— Но… Мне казалось, и так все ясно между нами, — Анжелика с легкой усмешкой посмотрела ему прямо в глаза.

Очарованный, он упал на колени подле дивана. Его руки охватили ее стройную талию. Он склонил голову — в порыве преклонения и страсти одновременно — и припал губами к атласной коже, там, где раздваивались груди вдыхая волшебный аромат, таившийся там в тени, аромат Анжелики.

Она не отпрянула, лишь шевельнулась чуть заметно и прикрыла своими чудесными веками то, что вспыхнуло в ее взгляде.

Потом он ощутил, как она выгнулась, отдаваясь его ласкам. Его охватило безумие, отчаянное стремление овладеть этим душистым, упругим, крепким и в то же время хрупким, как фарфор, телом. Его губы жадно покрывали поцелуями ее кожу; привстав, он дотянулся до прелестной округлости плеча, потом до неожиданно теплой ямочки у шеи и чуть не потерял сознание от восторга.

Рука Анжелики потянулась к нему, прижала к себе его голову, а пальцы ее легли на его щеку, так что он должен был направить на нее взгляд.

Ее изумрудные глаза чуть потемнели, стали цвета морской воды, они прямо упирались в неподатливые синие мортемаровские глаза, на этот раз потерпевшие поражение. Де Вивонн едва успел подумать, что в жизни не встречал подобной женщины, не испытывал такого пронзительного наслаждения.

— Вы возьмете меня на Кандию? — спросила она.

— Я думаю… Я думаю, что не могу не взять, — хрипло проговорил адмирал.

Глава 8

Анжелике потребовалось все ее искусство, чтобы привязать к себе столь пресыщенного прожигателя жизни, который не мог удовлетвориться пассивным подчинением. Она то была спокойна, то смеялась, то вдруг — словно встревожившись и застеснявшись, — отталкивала его, от новых его попыток увертывалась, и ему приходилось умолять ее, униженно просить и, наконец, умирая от нетерпения, добиваться своего.

— Как мы себя ведем?.. Это же неблагоразумно.

— А с какой стати нам держаться благоразумно?

— Не знаю… Только… ведь вчера мы почти не были знакомы.

— Не правда. Я всегда восхищался вами, обожал вас молча.

— Ну, а я, должна признаться, считала вас просто забавным. Сегодня я вас увидала словно впервые. Вы гораздо… гораздо более способны внушать смятение, чем я раньше думала. Мне даже немножко страшно.

— Страшно?

— Мортемары так жестоки! О них столько рассказывают.

— Чепуха!.. Забудьте обо всех опасениях… Милая!..

— Нет… Ох, господин герцог, дайте же мне вздохнуть, прошу вас. Послушайте же. Я придерживаюсь того принципа, что некоторые вещи можно позволять только очень, очень давнему любовнику.

— Вы очаровательны! Но я сумею заставить вас пересмотреть свои принципы… Вы думаете, это мне не по силам?

— Может быть… Теперь я уже не знаю.

Они страстно перешептывались в полумраке — последняя свеча уже догорала, и Анжелика полностью отдалась страшной и сладкой игре, непритворно дрожа в крепких руках, гнувших ее и подчинявших. Свечка вспыхнула последний раз, и наступившая темнота обволокла Анжелику, делая ее добровольной участницей всего, что творилось под покровом этой тьмы. И Анжелика слепо и покорно соскользнула в пучину сладострастия, вечно новую и неожиданную для нее. Она забыла обо всем, от всего сердца предалась дерзкой и счастливой борьбе, и вздохи, жалобы, признания, вырывавшиеся у нее, были искренни и волнующи.

Держа ее в объятиях, он задремал. Анжелике отчаянно хотелось спать, она очень устала, и легкое головокружение словно погружало ее в глубину, но засыпать было нельзя. Скоро должно было взойти солнце. Она не хотела, чтобы, открыв глаза, он застал ее спящей. Она не верила мужским обещаниям, которые обычно забываются, когда желания утолены.

Она лежала с открытыми глазами, устремленными на синеющее небо в раме открытого окна, через которое доносился глухой рев моря, бившего в песчаный берег. Ее рука машинально провела по мускулистому телу спящего рядом мужчины, и на память пришли видения нерастраченной нежности, о которых она грезила когда-то, лежа возле Филиппа.

Рассветало. Небо приняло нежно-серый, чуть тронутый розовым тон, словно горлышко горлицы, потом побелело и незаметно перешло в светло-зеленый цвет с перламутровыми отблесками.

В дверь тихонько постучал слуга:

— Господин адмирал, уже время.

Де Вивонн поднял голову с постоянной готовностью военного человека, привыкшего к тревогам.

— Это ты, Джузеппе?

— Да, господин герцог. Прикажете войти и помочь вам одеться?

— Нет, я справлюсь сам. Вели только моему турку приготовить кофе.

И, подмигнув Анжелике, добавил:

— Пусть поставит две чашки и подаст пирожки.

Слуга ушел.

Анжелика ответила де Вивонну улыбкой и положила пальцы на щеку любовника, проговорив:

— Как ты красив!

Это обращение на «ты» чуть не привело адмирала в безумный восторг. Ведь она отказала в этом самому королю! Он подхватил на лету ее руку и поцеловал.

— И ты тоже красива. Я будто во сне!

В слабом утреннем свете, окутанная длинными волосами, она казалась совсем юной, чуть не ребенком. И пролепетала:

— Ты меня возьмешь в Кандию?

— Конечно! Неужели ты думаешь, я такой подлец, что не выполню свое обещание, когда ты так великолепно выполнила свои. Но надо поторопиться: мы отплываем через час. У тебя есть багаж? Куда послать за ним?

— Мой маленький лакей должен ждать меня у мола с моим саквояжем. А пока что я воспользуюсь твоим гардеробом, где есть, кажется, все, что может потребоваться даме. Это наряды твоей жены?

— Нет, — отвечал, помрачнев, де Вивонн. — Мы с ней живем раздельно и не виделись с тех пор, как в прошлом году эта гадюка пыталась отравить меня, чтобы освободить место для своего любовника.

— Да, припоминаю. Об этом тогда говорили при дворе. — Она безжалостно рассмеялась. — Ах ты, бедняжка. Какая неприятная история!

— Я после этого долго болел.

— Болезнь совсем не оставила следов, — любезно прибавила она и расправила морщинки на его щеке. — Значит, это платья твоих любовниц, и разнообразных и многочисленных, если верить слухам. Мне тут не на что пожаловаться. Я сумею отыскать все, что нужно.