Вчера она простилась с Мэтью. О нет, конечно, она не насовсем распрощалась с ним — это станет возможно лишь тогда, когда она сама ляжет в могилу. Он до сих пор встает перед ней, если она закроет глаза. Его образ, память о нем. Но после свадебной церемонии она замкнет этот образ в своем сердце, как скупец свое сокровище, — для себя одной. Ее муж заслуживает кое-чего, и, уж если она не может дать ему той любви, какой ему хотелось бы, она отдаст ему хотя бы внимание и привязанность.

— Я не изменю моего решения, — ответила матери Рэчел, — я приняла его сознательно.

— Брак — это навсегда.

Рэчел улыбнулась в ответ. Она прекрасно понимала, что союз, в который она вступала, не может быть нарушен. Это ее не беспокоило. Один-единственный мужчина на всем белом свете мог бы заставить ее изменить человеку, за которого она выходила замуж, но этот человек был мертв. Таким образом, ее будущей семейной жизни ничто не грозило. Кроме того, единственное, о чем она могла бы с уверенностью сказать «навсегда», — была ее любовь к Мэтью.

Рэчел взяла свадебный букет и объявила:

— Я готова.

В этот момент послышался возбужденный собачий лай.

— Я все-таки не могу понять, почему ты хотела взять эту гигантскую псину на свадебную церемонию, Рэчел, — сказала Кэтлин, когда они входили в церковь из бокового помещения.

Коннор с широкой улыбкой на лице ждал их, чтобы отвести свою маленькую дочурку к жениху.

— Место Вагера здесь, — настаивала невеста.

— Его место дома, — вполголоса возразила Кэтлин.

— Ты готова, моя девочка? — спросил Коннор, целуя ее.

— Да, папа, — ответила она, в то время как Кэтлин быстро прошла на свое место.

Рэчел заметила женщину, сидящую на скамейке в последнем ряду в платье золотого цвета и шляпке с черной вуалью. Женщина дружески кивнула ей, когда она проходила мимо.

Это была Доминика, пришедшая на церемонию венчания, чтобы пожелать ей счастья. А рано утром Рэчел вручили телеграмму от Каролины, в которой она поздравляла ее и приглашала их с Барретом остановиться у нее в Нью-Йорке по пути в Вермонт.

Все это Рэчел сочла добрыми предзнаменованиями.

Баррет, поджидавший ее в обществе своего ближайшего друга лейтенанта Андерсона, выглядел очень красивым в парадном мундире. Его окружали несколько офицеров: Баррет пользовался любовью и уважением в их среде. Когда Коннор вложил в его руку ручку своей дочери, на лице Баррета появилась восторженная улыбка.

— Ты прекрасна, Рэчел, — шепнул он ей.

В ответ Рэчел улыбнулась ему сердечно и искренне. С сегодняшнего дня в любви Баррета она станет черпать силы и поддержку.

И вот они уже обменялись клятвами перед алтарем, и Баррет надел ей на палец золотое колечко, символ их союза.

— Вы можете поцеловать свою жену, — объявил священник, высокий худощавый человек в очках с толстыми стеклами.

Лицо Баррета озарилось улыбкой.

— С удовольствием.

Он привлек Рэчел в свои объятия и поцеловал ее, словно давая ей обет верности, затем взял ее руку и поцеловал кольцо, которое только что на нее надел.

— Я люблю тебя, Рэчел Фрезер. Бог мне свидетель, я люблю тебя.

Спустя несколько часов, поздно ночью, Рэчел поднялась с постели у себя в каюте и натянула коричневый с золотом шелковый халат. Забрав его некогда из комнаты Мэтью, она перешила его на себя.

Они плыли вверх по Миссисипи на огромном пароходе в превосходной каюте первого класса. Затем им предстояло пересесть на поезд и отправиться в Нью-Йорк погостить у Каролины.

Рэчел смотрела в иллюминатор, любуясь луной, заливавшей Миссисипи серебряным светом и сообщавшей всему окружающему вид безмятежного покоя.

Это соответствовало состоянию духа Рэчел. Тишина. Покой. Безмятежность.

Рэчел оглянулась и с нежностью посмотрела на спящего мужа. Он был так похож на маленького мальчика, довольного и счастливого! Хотя пару часов назад, когда он занимался с ней любовью, он отнюдь не казался мальчишкой.

Боясь своего первого сексуального опыта и одновременно желая его, Рэчел с тревогой ожидала момента, когда Баррет сделает ее своей женой в полном смысле этого слова. Своим нежным вниманием и заботливостью он развеял ее страхи и полностью завоевал ее доверие. Он не пугал ее своим напором, не спешил, стараясь сделать ее полноценным партнером этого акта.

Рэчел была благодарна ему за это, хотя к чувству благодарности примешивалась грусть.

Баррет не должен узнать и никогда не узнает, как в эту ночь, закрыв глаза, она представляла себе, что это Мэтью осыпает ее поцелуями, что это Мэтью ласкает ее, что это Мэтью наконец овладевает ею.

— Как мне жаль, что деревья уже почти облетели, — сказал Баррет, когда наемная карета везла их на его ферму. Рэчел же не могла оторвать взгляда от всевозможных оттенков красного и золотого, все еще расцвечивающих деревья на их пути. Осень щедро разукрасила Зеленые горы. Воздух был прохладным и свежим.

— В следующем году, — пообещал он, поглаживая ее руку, продетую сквозь его собственную, — ты увидишь, как листья только начинают менять окраску, и поймешь, почему я считаю Вермонт самым прекрасным местом на земном шаре.

Рэчел теснее прижалась к Баррету. Свежий ветерок проникал в окна кареты. Здешний климат сильно отличался от постоянного новоорлеанского зноя. Вечером придется даже затопить очаг.

Вскоре кучер остановил лошадей в кленовой рощице, посередине которой возвышался просторный каменный дом, новое жилище Рэчел. В дверях она увидела пожилую пару. Облегчение и радость при виде долгожданного сына сияли на их лицах.

— Мы дома, дорогая, — с гордостью объявил Баррет и принялся помогать кучеру выгружать вещи.

Рэчел мысленно поправила его. Они были в Стоуве. Она была бы дома рядом с Мэтью, а сейчас она просто приехала туда, где отныне должна была жить.

Рэчел прекрасно поладила с родителями Баррета, а также его старшей сестрой и ее мужем. Она мгновенно стала полноправным членом клана Фрезеров и с удовольствием обнаружила, что благодаря замужеству стала теткой семи племянников и племянниц, за которыми вот-вот должен был последовать восьмой — или восьмая.

В первый же год своего замужества Рэчел родила Баррету сына. Сам Баррет вернулся в армию и был ранен во время заключительной кампании.

— Я так рада, что ты наконец дома, дорогой, — заметила Рэчел как-то вечером, когда они вместе любовались спящим сыном. Вплотную к кроватке, свернувшись, спал Вагер. Огромный зверь с первого же мгновения отдал свое сердце сыну Рэчел и стал играть роль его личного телохранителя.

Был ясный вечер бабьего лета, на небе сияли звезды. Все последние недели Рэчел всячески ухаживала за Барретом, предупреждала его желания, готовила его любимые блюда. Радуясь, что война не похитила у нее еще и Баррета, Рэчел с особенным удовольствием окружала его вниманием. Она любила его, хотя в глубине души прекрасно понимала, что это совсем не то чувство, какое она испытывала к Мэтью, и очень боялась потерять и его тоже. Когда она услышала, что он ранен, она просто места себе не находила от беспокойства. Узнав, что его ранение не опасно для жизни, она вздохнула с облегчением. И вот теперь он был в безопасности. В безопасности, с ней, и приходил в себя после всех невзгод.

Рэчел заметила огонек в его глазах: Баррет хотел ее. Сегодня. Сейчас. Его родители уехали навестить семью дочери — в Монпелье, и они с Барретом были в доме одни. Она любила ту полную близость, которая наступала между ними в постели, даже больше, чем сам акт физического совокупления. Ей недоставало этой близости, пока он был на войне, и сегодня вечером она рассчитывала испытать ее снова.

Баррет развел огонь в огромном камине, а Рэчел тем временем удалилась в их просторную кухню и вытащила из ящика со льдом кувшин с пахтой, чтобы приготовить к ужину бисквиты. В кастрюле уже тушилась курица с овощами, а на сладкое был приготовлен пирог с черникой.

Баррет наблюдал за ней, стоя в дверях.

Рэчел почувствовала, что он стоит за ней, и ласково улыбнулась ему.

— Ужин будет готов через полчаса, — сказала она, продолжая свою возню.

Поняв, что он не двинулся с места, она снова подняла глаза.

— Что такое? — спросила она.

— Я сейчас проглядывал сегодняшнюю почту, — пояснил он. — Похоже, что тебе есть письмо из Нового Орлеана. От твоей подруги Доминики.

— Как приятно, — пробормотала она, взбивая масло для бисквитов. — Положи его на стол, хорошо? Я прочту его, когда поставлю это в духовку.

Баррет выполнил ее просьбу, а затем пересек кухню и, остановившись возле Рэчел, приподнял рукой ее подбородок.

— Я люблю тебя, Рэчел. — Он наклонился и поцеловал ее в губы. — Я даже не представлял себе, что можно так сильно любить. Когда в меня попала эта чертова пуля, я уже думал, что мне конец. Я чувствовал, что проваливаюсь в какую-то бездонную яму, и начал молиться, чтобы Бог дал мне пожить еще. Пожить для тебя, — горячо прошептал он ей на ухо, — побыть с тобой, любить тебя. А когда я пришел в себя в хирургической палате, мои первые мысли были о тебе. О том, какой хорошей женой ты была и какое счастье быть твоим мужем. Ни за что на свете я не согласился бы расстаться с тобой.

Рэчел улыбнулась ему.

— Ты и не расстанешься, — уверила она его.

Баррет вернулся в комнату, предоставив Рэчел заканчивать приготовления к ужину. Она поставила бисквиты в духовку, смыла в рук остатки муки и села, чтобы спокойно прочитать полученное письмо. «Забавно», — отметила она про себя, так как немногим более двух недель назад она сама отправила письмо Доминике.

Ей хотелось быть в курсе всех ее новостей. А вдруг в этом письме Доминика сообщает, что они с Адамом — так зовут ее мужа — ждут ребенка?

При мысли об этом Рэчел на минуту отложила конверт. Ей хотелось бы еще одного ребенка. На этот раз маленькую девочку. Возможно, они приступят к делу уже сегодня.

Она взяла нож и разрезала конверт. Сложенный газетный листок выскользнул ей на колени. Она подняла его и положила на стол, а сама принялась читать письмо.