Он был очень привязан к Фоссезе — этой простодушной девочке, называл ее «ma fille» [17], но принадлежит ли она только ему? И если да, как долго это продлится?

Будь проклят Франциск! Будь прокляты все Валуа! От них вечно одни неприятности.

— Как, — повторила Марго, — ты собираешься поступить с Обинье? Отвечай.

— А как с ним поступать?

— Удали от двора. Неужели ты допустишь, чтобы твою жену оскорбляли?

— Удалить Обинье? Ты сошла с ума. Одного из лучших моих советников!

— Он меня оскорбил.

— Не надо было давать ему такой возможности.

— А что скажешь о себе и своем насекомом?

— Не знаю никаких насекомых.

— О Фоссезе… маленькой, хорошенькой, ползучей Фоссезе, которая, может быть, в эту минуту развлекается с моим братом.

— Уйди с моих глаз, — приказал Генрих.

Он был вне себя. Марго редко видела его в таком гневе, поэтому испуганно повиновалась.


Марго всегда неустанно добивалась поставленной цели. Она решила, что Обинье должен быть удален от двора. Добиться его изгнания было непросто, потому что Генрих питал к нему слабость и был привязан. Он уважал умного верного Агриппу, хотя терпеть не мог его нотаций, назидательного тона, запугиваний вечным проклятьем; и не собирался изгонять из королевства того, в ком видел лучшего друга.

Но Марго пришла в голову одна мысль, и она отправилась к мужу обсудить ее.

Генриху не хотелось удалять слуг, однако Марго настояла, и когда они остались вдвоем, он сказал:

— Если ты пришла для разговора насчет Обинье, то лучше не трать слов. Он останется при дворе.

— Насчет его и… Фоссезы.

— Что ты хочешь сказать о ней?

— За Фоссезой ухаживает мой брат. Ты знаешь об этом?

— Твой брат дьявол. Он делает это назло мне.

— Ты же спокойно делил с ним Шарлотту?

— Шарлотту! Она была потаскухой — путалась с десятью любовниками одновременно. А Фоссеза — невинная девочка.

Марго кивнула.

— Была невинной, пока не приглянулась тебе, мой жалкий повелитель.

— Я не хочу обсуждать ее, как и Обинье. И не вижу связи между ними.

— В таком случае объясню. Мой брат не красавец, но аристократ, выросший при французском дворе. Эти аристократы, Генрих, не лишены некоторого обаяния, особенно в глазах молоденьких девочек. Отпускают такие приятные комплименты. А ты, согласись, всегда был слегка неотесанным.

— Не думаю, что Фоссеза настолько глупа…

— Думаешь, Генрих. Сам сказал, что она еще ребенок. При опытности брата соблазнить ее будет нетрудно. Она готова упасть ему в объятья. Ты это знаешь. И потому так беспокоишься. Я хочу помочь тебе, Генрих. Почему ты так улыбаешься? Это правда. Уверяю тебя. Я могу тебе помочь, если ты поможешь мне. Франциск ко мне очень привязан. Более того, полагается на меня. Вечно просит советов. И мне будет нетрудно избавить тебя от соперника.

Генрих, сузив глаза, пристально посмотрел на нее.

— Каким образом?

— Просто скажу брату, чтобы он оставил Фоссезу в покое. Ради меня он сделает все что угодно. Я посоветую ему уехать. Но только если ты исполнишь одну мою маленькую просьбу.

Генрих не сводил глаз с лица жены. Он знал, что она права. Франциск послушался ее и стал помогать ему. Приехал сюда, так как она убедила его, что он сможет навербовать здесь солдат для своего войска. Марго может избавить его от соперника, дав брату совет вернуться в Париж.

— Ну, — спросил он, хотя и сам знал, — чего же ты хочешь?

— Удали Обинье, — ответила она.


Генрих беспомощно поглядел на верного слугу.

— Королева разгневана, требует, чтобы я удалил тебя от двора.

— Ваше величество закрывает глаза на ее неверность? Ваше величество довольно положением рогоносца?

— Мое величество не желает выслушивать подобных слов из уст слуги.

— Прошу прощения, но я всегда говорил правду и буду говорить теперь.

— Обинье, советую быть осторожным ради своего же блага.

— Лучше буду откровенным ради вашего.

Как удалять такого человека? Генрих доверял Обинье, как никому. Да, он моралист и всегда был занудой, но верность свою доказывал не раз.

А Фоссеза… прелестная Фоссеза, пробудившаяся для любви, пойдет этой дорогой даже в ущерб себе! Надушенные послания, цветистые комплименты, сможет ли она устоять перед ними?

Генрих принял решение.

— Послушай, Обинье, — сказал он, — ты оскорбил королеву, и она требует твоего удаления.

— Вы пожертвуете мною ради нее?

— Я не могу допустить, чтобы мою жену оскорбляли.

— Сир, вы оскорбляете друг друга еженощно. Один с любовницами, другая с любовниками.

— Обинье, ты жестоко испытываешь мое терпение. Какой еще монарх позволил бы подданному разговаривать с собой в подобном тоне?

— Именно потому, что король позволяет этому подданному говорить правду, он станет служить этому королю, не щадя жизни. Сир, вы распутник. Не будь это так, я бы считал, что вы можете стать величайшим королем Наварры — и, может быть, Франции. Если бы вы были серьезны, исповедовали веру своей матери…

— Если бы, — сказал Генрих с усмешкой, — я предпочитал водить мужчин в бой, а не женщин в спальню, то был бы лучшим королем? Нет, мой друг. Лучше предаваться любви, чем войне — от первой люди рождаются, от второй гибнут. Неужели это не ясно? Но хватит. Я удаляю тебя от двора.

— Сир!

— На дневное время. Королева будет удовлетворена. А когда стемнеет, возвращайся в замок, и тебя будут провожать в мои покои.

— Сир, это невозможное положение.

— Ничего подобного. И продлится оно только до тех пор, пока гнев королевы не остынет. Через несколько недель она забудет свою обиду. И все будет хорошо.


Просьба не ухаживать больше за Фоссезой ради сестры тронула брата.

— Я сделаю все, о чем ты попросишь, — заверил он Марго, горячо обнимая ее.

— Я в этом не сомневалась, дорогой, и готова сделать для тебя все возможное.

Франциск стал избегать встреч с Фоссезой, а Обинье перестал появляться в замке среди дня. Весь двор знал, что королева им недовольна.

Генрих радовался; он невольно восхищался своей умной супругой и был доволен собой, потому что блестяще провел ее с Обинье.

Он уже не сомневался, что Фоссеза принадлежит исключительно ему. Девушка была очаровательна, как всегда.

Фоссеза изменилась, но пока это было незаметно. Она по-прежнему очень радовалась, что король выделил ее из других; была благодарна за его доброту к ней; однако с тех пор, как за ней стал ухаживать герцог Анжуйский, стала считать себя весьма привлекательной, раз пробудила такие чувства у двух самых значительных мужчин при дворе.

Франциск больше не искал ее общества, но король тянулся к ней по-прежнему. Она боялась, что может надоесть и ему, потом узнала, что королева попросила брата не ухаживать за ней. «Что сказала Марго про меня? — задавалась вопросом Фоссеза. — Почему брат послушался сестру?» При дворе плелось множество интриг, и она оказалась в центре некоторых.

Генрих, довольный тем, что Фоссеза безраздельно принадлежит ему, стал относиться к ней нежнее, чем прежде. Постоянно говорил, что не винит ее за легкое увлечение Анжуйским.

Она узнала также, что Генрих удалил Обинье от двора, дабы Марго обратилась к брату с той самой просьбой. И прониклась сознанием собственной значимости.

Фоссеза всегда была застенчивой с королем, и ему, похоже, это нравилось, любя его ласки, в постель она всякий раз ложилась с легкой неохотой.

Генрих однажды спросил, почему это так.

— Поначалу — понятно, но теперь ты прекрасно меня знаешь.

— Сир, — ответила Фоссеза, — я боюсь, что у меня будет ребенок.

Он взял ее лицо в ладони и улыбнулся.

— Боишься родить королевского ребенка?

— Боюсь родить незаконного ребенка, сир.

Она была чистой девушкой, совершенно непохожей на дам из «летучего эскадрона». Хотя в глазах всего мира родить королевского ребенка почиталось бы честью, она не забывала, что ребенок был бы незаконным.

В одну из пылких минут он ей сказал:

— Послушай, малышка, королю необходимо иметь сыновей. Жена моя пока что не родила никого и вряд ли родит. Подари мне сына, и тогда…

Фоссеза ждала, затаив дыхание, но Генрих молчал; она положила голову ему на грудь, чтобы он не видел ее взволнованное лицо.

— Тогда кто знает… Я захочу признать этого сына, следовательно, мать его должна будет вступить со мной в брак.

Головокружительная мечта! Маленькая Фоссеза — королева Наваррская? Чтобы этому сбыться, нужно родить сына и убрать с дороги Марго. Первое вполне достижимо; что до второго, то существует развод; когда католичка замужем за гугенотом, папа римский будет готов — даже рад — дать на него согласие.

Фоссеза превратилась в честолюбивую особу.


В последующие месяцы король Наваррский не знал печали. Фоссеза была пылкой, страстной любовницей; Марго с головой ушла в роман с Шамваллоном; Обинье вернулся ко двору; герцог Анжуйский готовился к отъезду.

Но довольнее всех при дворе, очевидно, была Фоссеза; она забеременела и еженощно молилась, чтобы родился мальчик.

Мадемуазель де Ребур следила за Фоссезой с едва скрываемой ненавистью. Ей казалось, она замечает определенные признаки, хотя фигура Фоссезы оставалась стройной, девичьей. Де Ребур страдала от головных болей и несварения, эти недуги озлобляли ее еще больше; будь она здоровой, она бы не позволила Фоссезе выжить себя из королевской постели. Притом этой мерзавке помогла Марго, и в сердце Ребур пылала жажда мести — не только Фоссезе, но и королеве.

Поэтому она притворялась подругой Фоссезы, глупышки, по ее мнению, и однажды, когда та принаряжалась к свиданию с королем, принесла ей голубую ленту, сказав, что она прекрасно подойдет к ее локонам.