Лицо его внезапно сморщилось от боли.

— Потоки крови… — пробормотал он, — … на всех улицах Парижа.

Екатерина подошла к Генриху и легонько коснулась его плеча.

— Отходит.

Генрих поднялся. Она была права. Губы Карла шевелились, но маска смерти медленно наползала на его лицо.

Меньше чем за час эта весть распространилась по дворцу и за его пределы.

«Король Карл IX умер. Да здравствует король Генрих III».

«Теперь между мной и троном Франции стоят только новый король и Алансон! — подумал Генрих. — Карл был прав. Мне грозит опасность».

Разумный, любящий жизнь человек предпочел бы наблюдать за этими событиями издали, а если этот человек король — пусть незначительный, как именовали его надменные придворные, — ему надо бы следить за ситуацией из своего королевства, куда в любом случае давно пора возвращаться.

Как бежать в Беарн? Это была главная забота Генриха. Королева-мать догадывалась о его намерениях. Он незначительный король и, похоже, лишен честолюбия. Но был связан с Алансоном, может, с Ла Молем и Коконасом; не исключено, что плел интриги с Марго. Король, часто бывший безумным, уловил какую-то силу в этом человеке, ведущем беззаботный образ жизни. Но Екатерина в юности и сама многих обводила вокруг пальца. Кто мог догадаться, что под ее безмятежной улыбкой, с которой она воспринимала свое унизительное положение, кроется неудержимая жажда власти и безупречная способность устранять тех, кто стоит на пути?

Да, надо быть начеку.

Поэтому она решила не спускать глаз с Наваррского короля. И пока Генрих обдумывал планы возвращения в Беарн, Екатерина решала, как не допустить этого.

ПОБЕГ

Нового короля Париж невзлюбил. Карл IX, несмотря на свои приступы бешенства, нравился людям больше. Генрих III казался им скорее итальянцем, чем французом, а с тех пор, как среди них появилась Екатерина Медичи, они научились не доверять итальянцам.

«Что он за человек? — думали парижане. — Ездит повсюду с расфуфыренными молодыми людьми, соперничающими из-за его благосклонности; вся одежда в драгоценных камнях; королю оно, может, и простительно, но вот лицо он красит совсем по-женски. Молодые люди, окружавшие короля, похожи на болонок, их все называют его «любимчиками».

Однако, питая пристрастие к этим смазливым юношам, он не испытывал отвращения к тому, что именовал une petite chasse de palais [13], а именно, ему нравилось играть в прятки с придворными женщинами и, «находя» намеченную, предаваться с ней любви; правда, поговаривали, что после краткого потворства своей похоти он нуждался в трехдневном отдыхе. Такой немощи французы не ждали от своего короля.

Мария Клевская, любовница, которой он писал из Польши собственной кровью, неожиданно скончалась. Ей шел только двадцать второй год, и ходили слухи, будто ее отравили. Имя убийцы не называлось. Ревнивый муж? Соперница, ищущая расположения Генриха III? Некто, желающий влиять на короля только сам? Никто не знал; но так или иначе, Мария умерла.

Весть об этом дошла до возвращавшегося из Польши Генриха в Лионе, он упал в обморок и так разболелся, что на несколько дней слег.

Но мать находилась рядом, она ухаживала за ним, напоминала о его высоком предназначении; он поднялся с траурного ложа, чтобы короноваться в Реймсе и вступить в брак с Луизой де Водемон, сказав, что она ему нравится и поможет смириться с утратой Марии.

Таким образом, король въехал в Париж нововенчанным и новобрачным.


При дворе снова вспыхнуло старое соперничество между Алансоном и Наваррским. Шарлотта де Сов продолжала — по повелению Екатерины — стравливать их, и Генрих с головой ушел в эту игру.

Он прекрасно знал, что за ним пристально наблюдают, и теперь важно, как никогда, убедить окружающих, что беззаботности его нет предела.

Франциск, герцог Алансон, получивший теперь титул герцога Анжуйского — брат его сменил этот титул на королевский, — злился на себя, что не восстал против Анжу, когда тот находился в Польше, и всеми способами досаждал ему, новому королю. Жаждал его смерти и постоянно боялся, как бы королева не родила мальчика, хоть и заявлял вслух, что не верит в способность материнского любимчика иметь потомство.

Генрих III, доведенный издевками брата до белого каления, жаждал избавиться от него и, зная о соперничестве между ним и Генрихом Наваррским, пригласил к себе короля Наварры.

Трудно вообразить более несхожих людей — элегантного короля Франции в надушенных одеждах, с раскрашенным лицом, болтающимися серьгами, и короля Наварры, неряшливого, не пользующегося духами, не носящего украшений, высоколобого, с зачесанными назад волосами; его лицо сатира было добродушным, только в глазах порой проглядывала особая проницательность; Генрих Французский был апатичным; Генрих Наваррский излучал энергию.

— Присаживайся, брат, — пригласил король Франции. — Мы одни и можем немного поболтать.

— Ваше величество оказывает мне честь.

— И завидует тебе, брат.

— Монарх Франции завидует незначительному королю, чей нос, как говорят все вокруг, больше его королевства?

— Не обращай внимания, mon vieux. Ты ведь, кажется, многим нравишься. Например, мадам де Сов. До чего очаровательная женщина.

— Как всегда, я согласен с вашим величеством.

— До моих ушей дошло, что у тебя есть соперник.

— Не один, сир, а несколько.

— Должно быть, очень приятно добиться благосклонности, которой ищут многие.

— Сир, вашими устами неизменно гласит мудрость.

Король Франции, разведя пальцы, стал разглядывать блистающие на них изумруды и рубины.

— Я слышал, твой главный соперник — Франциск, мой брат; кажется, он отравляет тебе жизнь так же, как и мне.

Генрих насторожился; ему стало ясно, куда клонит король.

— Легкое соперничество нам не мешает, сир. Честно говоря, мне даже нравятся наши мелкие стычки.

Король поднял взгляд.

— Брат, — сказал он, — давай будем откровенны. Я болел и только недавно поднялся с постели.

— Весь двор огорчен недугом вашего величества.

— Есть человек, которого моя болезнь нисколько не огорчила, клянусь, он очень бы обрадовался моей смерти. Потому что тогда корона досталась бы ему. Как думаешь, брат, откуда у меня заболевание уха? Чем оно вызвано?

— Это нужно спрашивать у врачей, сир.

— Врачи теряются в догадках. Я нет. Я знаю. Не могло же ухо разболеться ни с того ни с сего. Помнишь, как умер мой брат, Франциск II?

— У вашего величества впереди еще много лет.

— Если мне позволят их прожить. Думаешь, это удастся с братом, мечтающим занять мой трон? Не могла же болезнь уха возникнуть сама собой. Что-то же ее вызвало?

— Может быть, легкая пирушка или chasse de palais?

Король пожал плечами.

— Я склонен думать иначе.

— Должно быть, ваше величество правы, как всегда.

— А если прав, то что дальше? Я оправился от этой болезни, когда теперь ждать следующей? А про себя ты что скажешь, брат? У меня есть королевство, которого домогается другой. У тебя женщина.

Генрих развел руками и беззаботно рассмеялся.

— Возможно, ваш брат пользуется благосклонностью этой дамы чаще, чем я. Королевство принадлежит только вашему величеству; женщина эта мне, ему и еще многим. В этом есть разница.

— Наваррский, у тебя нет гордости?

— Ваше величество, я вырос в горах маленького королевства. Там не воспитывают гордость, как при французском дворе.

— Значит, ты согласен делить с ним эту женщину?

— Если ничего другого не остается.

— Я не понимаю тебя.

«Слава Богу!» — подумал Генрих.

— Значит, делить женщину ты согласен, — продолжал король Франции. — Но, брат, думал ли ты хоть раз, что произойдет, если я умру без наследника?

— У вашего величества есть жена; и со временем вы, несомненно, подарите нам дофина.

— Я спрашиваю, а если этого не произойдет?

— Это, сир, не должно беспокоить нас еще тридцать-сорок лет.

Король неприятно рассмеялся.

— Мои братья умерли молодыми.

— У них не было… крепкого здоровья вашего величества.

— И если у меня не будет сына, но есть брат. Так?

— Конечно, сир. Месье д'Алансон — ныне герцог Анжуйский — никуда не денется, и у него тоже в свой черед будут сыновья.

— Можешь ты дать волю воображению, брат?

— С трудом. Профессора не развивали во мне воображения.

— Если у меня не будет детей и не станет брата, ты прекрасно знаешь, кому достанется трон Франции.

«Ловушка?» — подумал Генрих и лениво улыбнулся, но нервы его напряглись.

— Ну? — спросил король.

— Сир, мне только приходит в голову, что это будет огромной трагедией для страны.

— Хмм… Брат, давай покончим с этими увертками. Я говорю вот что: избавься от соперника — если не ради женщины, то ради трона.

— Неужели ваше величество предлагает мне убить вашего брата?

— Наваррский, ты слишком прям в разговоре. При дворе находишься уже давно, пора бы научиться какому-то такту. Я обещаю: если Франциска однажды ночью уберут, семья постарается отблагодарить тех, кто избавил ее от этой занозы.

У Генриха внутри все кипело. Неужели эта надушенная тварь, полумужчина-полуженщина, считает, что может повелевать другим совершать убийства ради его выгоды? Он ошибается, если думает, что до такой степени может подчинить себе Генриха Наваррского.

Генрих терпеть не мог кровопролития. Потому и казался неважным вождем. Он с отвращением смотрел, как люди убивают друг друга во имя веры, на его взгляд, мало чем отличающейся от вражеской.

Убить Алансона, не только соперника, но и друга? Нет, надо показать королю, что использовать его таким образом не удастся.