Около девяти часов спустя…


— Мила… я понимаю, ты напугана… или растеряна… Я… Мы должны поговорить, Мила. Через пятнадцать минут нужно выезжать в офис, а я не хочу, чтобы вчерашнее как-то отразилось на твоих обязанностях… Я не хочу наказывать тебя, Мила, и не хочу угрожать тебе… Пожалуйста, открой дверь… Нам всё равно придётся поговорить — рано или поздно.

Опускаю голову, соглашаясь с его доводами, но как мне смотреть в его глаза, когда открою дверь?! Об этом он подумал?.. Хотя, о чём это я? Он же на это просто не способен.

Собираю свою волю по крупицам и медленно поднимаюсь на ноги.

Спала я сегодня плохо; встала с будильником (заведённым на такую рань, чтобы уж точно не столкнуться с шефом) и до ванной добиралась с такой дикой аритмией, что боялась свалиться от сердечного удара. Вздрагивала от каждого звука. А когда скрылась за дверью ванной, умывалась с такой скоростью, будто дом горел.

Но теперь, когда я была готова к выходу, накрашена, одета и причёсана, я ощутила, что открыть дверь своей спальни мне будет не просто «сложно». Я вообще не уверена, что смогу это сделать.

— Мила… — голос Глеба прозвучал так близко, словно он стоял, упираясь головой в косяк…

Не могу. Жалко его. И себя жалко. Что ж за жизнь-то такая?!

Протягиваю руку к замку, но замираю, понимая, что столкнуться с ним сейчас, нос к носу, всё-таки не смогу. Как не смогу выдержать его взгляда, каким бы он ни был — виноватым и пристыженным, или холодным и надменным.

— Глеб Самойлович, пожалуйста, спускайтесь вниз. Я выйду через несколько минут, — говорю ему тихим, но уверенным голосом.

Судя по звукам в коридоре, шеф внял моим словам.

Что ж, теперь, когда он не караулит меня под дверью, выйти из моего укрытия оказалось намного проще. Да, я почти смело покидаю пределы своей комнаты, готовая к быстрому реагированию… Правда, бегать по дому в облегающей юбке, сильно сковывающей мои ноги, будет довольно трудно, но я искренне надеюсь, что до этого не дойдёт. Мы просто поговорим.

Спускаюсь по лестнице, нервно теребя рукав своей блузки. Ловлю на себе взгляд шефа и застываю на последней ступеньке.

— Мила, прости меня, — Бондарёв смотрит мне в глаза, и его голос звучит невероятно серьёзно и напряжённо.

Я стою, глядя на него растерянно и, чего греха таить, пристыженно. А Бондарёв, тем временем, продолжает:

— То, что я сделал вчера, непозволительно. Моему поступку нет оправдания, и я хотел бы, чтобы вы знали — такое со мной произошло впервые. До этого…

— До этого никто не жаловался? — с любопытством спрашиваю, поздно соображая, что лучше было держать рот на замке.

Взгляд шефа тут же меняется, но он опускает голову, скрывая от меня свою реакцию.

— Да, до этого ни одна девушка не хлестала меня по щекам… — медленно соглашается он, стараясь, чтобы голос продолжал звучать холодно и спокойно; затем поднимает взгляд на меня, — особенно после того, как сама скинула одежду и призывно терлась об меня, возбуждая своими стонами.

Мои глаза округляются, а дыхание сбивается.

По-моему, мы зря затеяли этот разговор.

— Я… — выдавливаю из себя.

— Я никогда не беру женщин силой, — обрывает меня шеф, уверенно произнося каждое слово, — И никогда не принуждаю их к сексу без взаимного желания. Но вчера я был введён в заблуждение.

Я открываю рот, чтобы возразить, но Бондарёв меня прерывает:

— Я — мужчина. И когда женщина скидывает с себя одежду, реакция у меня стандартная, — он так пристально смотрит на меня, что я краснею, — Так что впредь постарайся думать, прежде чем провоцировать меня своим алогичным поведением.

— Оно не было… — вновь пытаюсь вставить свои пять копеек, и меня вновь перебивают:

— Открыто провоцировать мужчину, выводить его на эмоции, скидывать с себя одежду, реагировать на ласки, а потом хлестать по лицу, убегать и запираться у себя в комнате… это — нелогичное поведение, — он смотрит на меня так выразительно, что я не выдерживаю и опускаю взгляд.

Да, если рассматривать события с его точки зрения — все нелогично. А вот у меня вчера Конец Света в голове произошёл! Кто ж мог подумать, что Бондарёв может испытывать ко мне желание?!.

В смысле… это нормально — испытывать ко мне желание… И день назад я была почти уверена, что сумела вывести шефа на определённые реакции во время приёма у Хейфеца… пусть и случайно…

Но кто, ответь мне провидение, мог подумать, что Бондарёв решит продемонстрировать мне все свои таланты?!

А таланты у него и впрямь… были.

— Твоё молчание говорит о том, что ты со мной согласна, — продолжая сверлить меня взглядом, говорит шеф.

Ну, предположим, что не очень, но его позиция мне ясна. Я действительно могла спровоцировать его своей дурацкой выходкой. Кстати! Надо бы найти тот комплект одежды — он наверняка валяется где-то на полу…

Начинаю шарить взглядом по углам.

— Одежду свою ищешь? — Бондарёв стоит, глядя на меня очень странно.

— Да… мне понравились эти вещи, — осторожно киваю ему, а потом вспоминаю, после чего наша вчерашняя стычка переросла в катастрофу, — Простите. Я помню, что они ваши. Просто хотела найти, чтобы они на полу не валялись.

— Они не валяются, — убрав руки в карманы дорогих брюк, говорит Бондарёв, — Я ещё вчера убрал их в пакеты с одеждой. И сегодня хочу, чтобы ты забрала все покупки к себе наверх.

— Но… — поднимаю на него ничего не понимающий взгляд.

— Они твои, — отрезает Глеб, — И я всё ещё надеюсь, что мы сможем прийти к компромиссу и изменить контракт так, чтобы было удобно нам обоим.

Мои глаза и вовсе по пять рублей. Он всё ещё хочет изменить контракт?! После всего, что мы вчера друг другу наговорили? После всего, что вчера… произошло?!

— Глеб Са…

— Глеб, — шеф смотрит мне в глаза, и взгляд его не пророчит мне ничего хорошего, — Я хочу, чтобы ты привыкала звать меня по имени.

— Но, если мы не сможем прийти к… компромиссу? — аккуратно уточняю у него.

— Мы придём к нему в любом случае, — вновь отрезает Глеб, продолжая делать во мне дыру своим взглядом, — Сегодня после собрания мы вернёмся домой и обсудим все пункты, требующие изменения. Вместе. И принимать решение мы будем тоже… Вместе.

Некоторое время мы оба молчим: я — переваривая услышанное, он — ожидая моей реакции.

— Я… — протянула, отводя взгляд в сторону.

— Смотри мне в глаза, когда говоришь, — неожиданно приказывает Глеб; я мгновенно напрягаюсь, но он спокойно и уверенно поясняет: — Как моя девушка, ты должна будешь часто смотреть на меня. Отвод взгляда во время обращения говорит о смущении и неуверенности. Подобного поведения не выдержит ни одна легенда.

— Я хотела поблагодарить вас, — произношу твёрдо, глядя ему в глаза, — поблагодарить тебя… — исправляюсь под взглядом Глеба, — И попросить прощение за своё вчерашнее поведение. Обещаю — этого больше не повторится.

Что-то промелькнуло в глазах Бондарёва — но я так и не успела зафиксировать, что именно: он уже шёл в прихожую, собираясь выезжать на работу. Я последовала его примеру, воспринимая, как должное, то, что он проигнорировал мои извинения. Да я теперь любую реакцию ему простить готова — за то, что он не стал наказывать меня за те мои слова, за тот мой дурацкий и глупый поступок, за ту мою нелепую пощёчину… Я была благодарна ему за то, что он не стал поднимать тему нашего неожиданного… хм… интима, — потому что сама до сих пор не знала, как к этому относиться. И нужно ли игнорировать тот факт, что Глеб, как выяснилось, весьма опасен для меня?

Теперь я знаю, на что он способен, а он знает, как я на это реагирую. И я имею ввиду не пощёчину…

А вообще — странно. Я была уверена, что после его тихих просьб выйти и после его первых слов об оценке своего поступка, он будет придерживаться позиции «виноватого». Однако, Глеб умеет удивлять своим… постоянством.

Никакой вины и никакого сожаления. Лишь очередные требования ко мне и уверенность в том, что я подчинюсь и сделаю так, как он хочет. Интересно, что было бы, не вырвись из меня вопрос о реакции его бывших?.. Не хочется в этом признаваться, но, выходит, я сама провоцирую подобное отношение к себе. Вот что мне стоило удержать язык за зубами и тихо мирно выслушать его извинения?!

Даже не неудачница.

Просто мааааленький ершистый тупень.

Вот, кто я.

И это мы ещё не обсуждали грядущий пятничный вечер…

Когда мы спускались вниз и выходили на улицу, я думала, что худшее уже позади. Когда мы сели в машину, я понимаю, что ошибалась.

Атмосфера в салоне мгновенно становится напряженной: сидеть так близко с Бондарёвым, смотреть на его руку на руле и при этом знать, что эта рука может вытворять с моим телом… Почему эта машина двухместная?.. И почему сегодня мы едем именно на ней?.. Мне что, обратно в багажнике ехать, чтоб не думать о том, какой шеф в постели?!

Опускаю голову, утыкаюсь носом в телефон. Строчу Лине:

«Слушай, а шефу пить нельзя, потому что ему сразу голову сносит, и он бросается на всех подряд?..»

Знаю, в лоб. Но моя низкая самооценка не позволяет даже надеяться на то, что я могла заинтересовать его, как девушка. В то время, как он, будь проклят тот рецепт для мяса с винным маринадом, похоже, начал восприниматься мной, как мужчина. И это очень, и очень, и ещё трижды «очень» — плохо. Потому как существовать мне с ним под одной крышей ещё, как минимум, девять недель. Не говоря о том, что в ближайшем будущем мне предстоит изображать его девушку…

Телефон завибрировал, приглашая посмотреть ответ. Опускаю голову и замираю.

«Думаю, пора тебе узнать, чтоб никогда не совершала этой ошибки: когда Глеб пьёт, в нём просыпаются охотничьи инстинкты. Так что на всех подряд он бросаться не будет. А вот на ту, что по какой-то причине его заинтересовала — очень даже»