Анастасия Медведева - Неудачница: перезагрузка

— Ты знаешь, что в последнее время мы с Самуилом Викторовичем много общаемся… — издалека начала Татьяна.

— Что, утешаешь его в печали? — недружелюбно усмехнулся Бесов, глядя в потолок, — Родной сын предал! Да ему нужно дать номинацию за лучшее воспитание своего отпрыска.

— Не язви, — вяло отмахнулась девушка, затем закинула косу за плечо и устроилась на том же диване в ногах брата, — Ему сейчас очень плохо. И это действительно ужасно.

Бесов приподнял голову и посмотрел на сестру.

— Мне не нравится то, с какими интонациями ты говоришь об этом, — серьёзно сказал он, а после красноречивого молчания в ответ, со стоном откинулся на подушку, — Таня! Что у тебя за гребанный самаритянский комплекс, твою ж налево! — затем он приподнялся на локтях, чтобы видеть глаза сестры, — Что у вас — говори прямо.

— Он ещё не так стар, как ты думаешь, — совсем даже не прямо ответила сестра, отводя взгляд в сторону.

— О, да, и он в отличной форме! В отличной форме пятидесятилетнего старика! — съязвил Бесов.

— Наш отец в этом же возрасте, и тем не менее, ты не имел ничего против того, чтобы подсунуть ему ту врачиху! — зашипела ужаленная девушка.

— Той врачихе, как ты выразилась, за тридцатник! А тебе ещё только-только алкоголь пить разрешили! — отрезал Бесов.

— Ой, началось! Мораль-учение! — взмахнула руками Татьяна, — За собой посмотри! Что, такой уж прям благочестивый рыцарь в сияющих доспехах? Прям готов руку на сердце положить и заявить, что непогрешимый носитель идеалов?

Бесову тут же вспомнилась черноволосая фурия и её пухлые губы… и он промолчал.

Но то было ошибкой! Она вывела его из себя! И вообще была… не затыкаемой! А так хоть отвлеклась от «изливания» на него всей своей грязи и ненадолго прикрыла свой фонтан.

— Короче, это твоё дело, — демократично закончил Алексей, не желая вдаваться в подробности своей «непогрешимости», — но ваших детей я не благословляю.

— Фууу! — отмахнулась от него Татьяна, — Да и какие дети, Леш? Мне бы вас троих воспитать!

— Я вот это сейчас даже комментировать не буду, — вновь прикрывая глаза, ответил Бесов и вновь откинулся на подушку.

— Всё, закрыли тему, — миролюбиво предложила девушка.

— Согласен, не хочу слушать о том, как моя сестра обжимается со стариком, — согласился и Бесов.

— ЛЁША! — Татьяна хлопнула его по ноге ладошкой, — Ты пошляк! И вообще!!!

— Так что тебе там сказал этот старый хрыч? — действительно не желая больше обсуждать эту тему, напомнил Бесов.

У сестры была своя голова на плечах и свой путь «накопления опыта». Да и спорить с ней было бесполезно.

— Он рассказал кое-что, касательно Глеба, — тут же поменявшись в голосе, сказала Таня, — Кое-что, что может изменить всё.

— Всё? — не открывая глаз, переспросил Бесов.

— Да, — был ему короткий ответ, — Это может повлиять на его присутствие в компании… Как и на всю троицу из его «Dream Team», — задумчиво протянула Таня, даже не подозревая, как созвучно мыслит с Милой, называя их так.

— И что ты собираешься делать с этой информацией? — напряжённо спросил Бесов, всё ещё не открывая глаз.

— Не я, а ты, — было ему ответом.

Сказав это, она предоставила ему выбор. Она всегда оставляла за ним последнее слово — в этом была особая прелесть её характера.

— Слушаю, — только и сказал Алексей; сделать выбор он всегда успеет — но отказать себе в возможности узнать слабую сторону своего противника, он просто не мог.

— Ты расскажешь ему об этом на новогоднем балу в компании. Думаю, это будет… поэтично, — начала говорить Таня, рассеянно глядя в темноту окна…

Воскресенье…

Он стоял у окна своей спальни на втором этаже и смотрел вниз, туда, где в снегу барахталась Мила — то катая основу для снеговика, то изображая полёт ангела и отпечатывая его на мягком белом покрове. Снега за ночь выпало много. И теперь в нём можно было… да-да, барахтаться, как это сейчас делала его светловолосая Сирена — с совершенно счастливой улыбкой на губах.

Макс проснулся под утро и обнаружил себя на диване в гостиной. Заснуть там, даже в такой неудобной позе, было вполне ожидаемо: вся эта предновогодняя гонка в компании, вечерний поход с Бесовым на открытие «ШиZы», пара порций виски, ночная поездка в родовое гнездо, просмотр семейного фильма рядом с этим теплым воробышком, умудрившимся заснуть даже раньше, чем он сам, и так и норовившем умоститься то на его плече, то на его ногах…

Мягкая улыбка сама собой растянулась на губах…

Звук подъехавшего автомобиля заставил Макса оторваться от воспоминаний и вновь вернуть внимание заснеженному двору: от соседей, только подъехавших на новеньком мерседесе, внутрь двора забежала огромная псина. Мужчина чуть наклонился вперёд, чтоб увидеть, как отреагирует девушка. Он знал этого пса: породы Комондор, этот гигантский комок светлой шерсти был самым добрым существом на несколько миль вокруг, а то и на весь город… Сестра просто обожала Пайка (так звали этого пса), и упросила родителей сделать для него ход в калитке. С тех пор Пайк считал своим долгом забегать к соседям и играть на их территории; его хозяева были не против.

Удивленный вскрик девушки, когда эта огромная махина счастья и радости выпрыгнула к ней из снега, быстро сменился весёлым смехом и игрой в «закопаю»: и Мила, и пёс дружно закапывали друг друга снегом, кто руками, а кто — лапами, а потом прыгали по сугробам, девушка — с хохотом, а пёс — с чем-то нечленораздельным, схожим на радостный лай и скулёж одновременно. Через пару минут хозяева Пайка заметили пропажу, подошли к калитке и позвали пса домой. Макс и сам не заметил, как на его губах вновь появилась мягкая улыбка, когда Мила, прощаясь, обняла псину за шею и погладила его по спутанной шерсти. Пайк весело сообщил ей что-то на своём собачьем языке и также весело ускакал по глубокому снегу (а это и впрямь было веселое зрелище) к калитке, нырнув в свой ход; Мила проводила его взглядом, а затем и сама повернула к дому, усталая, но счастливая.

Макс отошёл от окна и спустился вниз — чтобы приготовить девушке горячий какао, пока та переодевается и принимает быстрый душ. С его губ не сходила лёгкая улыбка, пока он подогревал молоко и засыпал в него сладкий коричневый порошок, и со стороны могло показаться, что в его душе — гармония и спокойствие. Да, именно такое впечатление о себе и создавал Макс Вознесенский, появляясь в компании, на деловой встрече, на празднике в семье или на одной из светских вечеринок, где он всегда был званым гостем, но куда ходил так редко… Для всех знакомых он был располагающим к себе, иногда весёлым, иногда просто смешливым, но всегда — добрым, приятелем. С самого детства с ним хотели дружить абсолютно все: он умел удивительным образом располагать к себе людей абсолютно всех возрастов, а также — разрешать все ссоры и конфликты между своими сверстниками, не доводя их до драки. Люди чувствовали в нём уверенность и спокойствие, а оттого тянулись к нему, как к теплому огоньку. Пожалуй, со стороны его даже можно было назвать идеальным… У него действительно было всё: крепкая и дружная семья, отличное образование, привлекательная внешность, хорошее воспитание и много перспектив впереди. К тому же его никогда не баловали в детстве: мечтая о какой-либо игрушке, он получал её только на праздник и всегда знал, что плохое поведение может лишить его этого сокровища — потому вёл себя хорошо, учился прилежно и всегда старался быть гордостью своих родителей. Именно поэтому он вырос вежливым, послушным, знающим цену деньгам и родительскому вниманию, «обстоятельным молодым человеком» — как за глаза его называли пожилые (и не очень) соседки по подъезду в его квартире в центре города.

Да, он мог показаться идеальным… Но только один Макс и знал, насколько обманчивым было это впечатление. Его спокойствие было показным: он всегда хотел слишком многого, но не демонстрировал этого — с детства воспитанный терпеливым и не показывающим своих истинных эмоций мальчиком. Он считал себя эгоистом и вруном, потому что не рассказывал никому о том, чего он на самом деле хотел, даже не подозревая — насколько это нормально, хотеть и не говорить об этом. Он был слишком придирчив к себе.

Но сейчас…

Сейчас ему было сложнее всего: потому что он практически держал в руках то, что в уме уже давно считал своим. Мила. Да, он считал девушку своей. И да, он был ужасным эгоистом, когда решил, что больше не будет смотреть со стороны, как его друг пытается добиться от неё внимания. Он слишком хорошо знал Глеба и понимал, зачем тому нужна Мила. А после разговора в её съемной квартире, все куски головоломки и вовсе сложились в единую картину, встав на свои места…

В своё время, Макс действительно не стал мешать другу, загасив в себе симпатию к милой светловолосой Сирене, такой растерянной и такой неопытной, но такой удивительно притягательной… Он видел, как Глеб опутывает её своим сетями, пытаясь выдавить из девушки хоть каплю чувств, и также знал, что этот подход не применим к Миле. Что её нужно завоёвывать иначе. Но он не мог встать на пути Глеба: не потому, что его собственные чувства к Миле были не столь сильны, а потому что он понимал — пока Бондарёв не добьётся места генерального директора, он будет невменяем и одержим. И мешать ему в достижении этой цели своим вниманием к его помощнице, к которой тот неожиданно тоже начал испытывать интерес, Макс не стал. Именно его воспитание и привитое с детства терпение позволили ему выдержать тот период и не показать никому своих симпатий к девушке. А потом он и вовсе уверился в том, что те двое начали встречаться — об этом говорили во всех кулуарах, на всех светских мероприятиях; даже отец Глеба вызывал к себе и Макса, и Лину, чтобы удостовериться в том, что Глеб действительно завел роман со своей помощницей. Это был сложный период для Вознесенского — ещё никогда в жизни с ним не случалось так, чтобы он в итоге не получал желаемого. Он не был жадным до жизни, а потому всегда очень ценил то, чего смог добиться. И тем сильнее по нему ударило понимание, что в этот раз его цель не была достигнута. Он постарался подавить в себе чувства к светловолосой Сирене и переключиться на работу, хоть это довольно плохо помогало.