Джошу стало нехорошо. Он вжался лопатками в сиденье, чувствуя, как по спине стекает пот.

– Ты не можешь притворяться обычным человеком, Джош, – подхватила Мо. – Ты должен вести себя осторожно, хотя бы ради Жасмин. Подумай о ней, дорогой, пока еще не поздно.

– И о себе подумай, Джош, – добавила Клео. – Вспомни о том, что было после Марго. Действительно ли ты любишь эту женщину или испытываешь потребность кого-то спасать? Вероятно, ты просто намерен ей помочь? – Она помолчала и чуть изменившимся голосом добавила: – Знаешь, ни одна женщина не захочет стать объектом благотворительности, когда она ожидала, что будет любима.

Глава 20

С того момента как за Джошем закрылась дверь, прошло сорок три минуты. Жасмин по-прежнему стояла у окна и смотрела на улицу. Время от времени она грустно вздыхала и повторяла себе: «Я переспала с ним, потому что он милый… и сексуальный… и хороший друг. Но я не могу поддерживать отношения с человеком, который так легко относится к сексу. С человеком, который живет на виду у миллионов поклонников и вся жизнь которого – общественное достояние. Итак, завтра нужно закончить эскизы, а потом поехать в библиотеку к тому, другому Джошу».

Белый лимузин вынырнул из-за угла почти бесшумно. Он остановился у подъезда, и Джош выпрыгнул на тротуар, не дожидаясь, пока шофер откроет дверцу. Машина не спеша, уплыла за угол, а Джош остался стоять на темной улице. Жасмин метнулась к зеркалу. Схватила расческу, торопливо причесала волосы, немного блеска на губы… «Минуточку, а что это я делаю? Я же все равно не собиралась впускать его обратно!»

…Я не моряк,

Но если б ты была на крае света,

Не медля мига, я бы, не страшась,

Пустился в море за таким товаром, - донесся с улицы хорошо поставленный голос.

Жасмин зажмурилась и призналась себе: больше всего на свете она хочет, чтобы Джош вернулся! Черт, сейчас опять прочухается миссис Литтл, да и другие соседи могут не оценить бессмертные строки Шекспира. Она распахнула окно, высунулась чуть не по пояс и махнула рукой, чтобы он поднимался. Жасмин помедлили секунду, вдыхая прохладу и свежесть вечернего воздуха, потом пошла к двери. И вот Джош опять стоит перед ней. Однако она сразу почувствовала: что-то в его манере изменилось. Глаза Джоша смотрели серьезно и настороженно, и он словно еле сдерживался, чтобы не засыпать ее вопросами.

«Что случилось в Индии и почему ты сбежала в Америку? Где ты была целых четыре года, о которых даже Мо не сумела ничего разузнать? Если все же журналисты раскопают и раскроют твои секреты и опубликуют информацию – сможешь ли ты справиться с этим, жить с этим?»

Вопросы жгли язык Джоша, но сейчас, стоя лицом к лицу с Жасмин, он не мог выговорить ни слова. Она неминуемо почувствует себя оскорбленной вмешательством в личную жизнь. К этому нужно привыкнуть. Вот он привык, поскольку каждый газетчик норовит задать интимный вопрос: «Что вы носите – плавки или боксеры? Как вы предпочитаете – сверху или снизу?»

Для него отсутствие частного пространства стало почти нормой, но подобная жизнь уничтожит Жасмин. Если они будут вместе, все ее секреты, каждая тайна и интимная подробность появятся на первых полосах многочисленных изданий «желтой» прессы.

А еще в его голове эхом звучали прощальные слова Клео: «Ты действительно любишь эту женщину или испытываешь потребность кого-то спасать?»

Джош видел перед собой Жасмин, вспоминал Клео и удивлялся, насколько поразительным может быть контраст между женщинами. Он вошел в квартиру и вздохнул с облегчением: здесь тепло, комфортно и спокойно, не то что в роскошном лимузине, где сам воздух, казалось, был наэлектризован мыслями и опасениями Мо и Клео.

– Клео тревожится за меня, – сказал он. – И за тебя тоже.

Жасмин села на диван, внезапно почувствовав, что ноги не слушаются. Джош стоял перед ней и говорил:

– Нам нужно подумать, чем все это может кончиться. Если ты останешься со мной, каждый год, каждый день твоей жизни будет изучен досужими писаками, ищущими сенсаций. И если у тебя есть какие-то секреты, я должен узнать о них первым. – Джош опустился перед ней на колени, взял руки Жасмин в свои ладони я заглянул в бледное печальное лицо.

– Расскажи мне сейчас, – попросил он. – Я скажу Мо, чтобы она обработала информацию, и у нас появится своя версия событий, которую мы сможем предложить публике.

Джош видел, как глаза девушки наливаются слезами, и ему не хотелось причинять ей боль, но он обязан рассказать то, что уже знает. Это может привести к разрыву, но он должен рискнуть.

– Скажи мне, что случилось в Индии, из-за чего ты уехала из Бомбея? Мо говорит, был какой-то скандал?

Жасмин взглянула на него удивленно.

– Это ее работа, – пояснил Джош. – Мо обязана знать все, чтобы иметь возможность защитить меня. И тебя. Защитить нас.

Джош смотрел на Жасмин, и в который раз поражался, насколько уязвима его новая подруга. На ее личике одна за другой отражались все мысли, и она не могла скрыть ни единой эмоции. Сердце Джоша болезненно сжалось. Он почти уверен: она вспоминает что-то ужасное, какую-то драматическую и некрасивую историю, и газеты превзойдут себя, копаясь в подробностях…

– Жас, мне плевать, что там было, в Индии, но это отразится на тебе! Если газетчики начнут копать, что они смогут узнать? Кто еще замешан в случившемся?

Жасмин сидела молча, но Джош терпеливо ждал, и, наконец, она прошептала:

– Там был молодой человек… На самом деле ничего и не произошло, глупость полная. Если это попадет в газеты, люди станут смеяться… Я хотела бы скрыть и забыть эту историю не потому, что она грязная или страшная. Она просто глупая, и мне стыдно…

Джош сел рядом с ней на диван, несколько секунд собирался с духом, а потом выпалил:

– А у меня боязнь сцены. Только представь: актер боится выйти на сцену до такой степени, что его тошнит, и он норовит упасть в обморок. Смешнее и глупее ничего нет. Это мой самый большой секрет, тайна, которая может стоить мне карьеры. Я даже не уверен, что сумею сыграть в пьесе, о которой так мечтаю. Одна мысль о выходе на сцену заставляет меня покрываться потом от ужаса и стыда за свой страх. Вот такие дела…

– Но как же кино?

– Там все по-другому. Нет зрителей, понимаешь? Есть техники и камеры, и фильм снимается по кусочкам… Короче, с кино все нормально, я боюсь только театральных подмостков. Теперь давай посмотрим, удастся ли тебе рассказать историю, которая была бы глупее моей. Я просто не представляю, что может быть нелепее актера с боязнью сцены!

– Моя история еще глупее. – Жасмин сумела даже улыбнуться, так поразили ее слова Джоша. – Радж, мой домашний учитель, поцеловал меня на пари. Его приятели прятались за кустами и следили за нами. А потом они кричали мне вслед индийское слово, которое означает «шлюха». Мне было шестнадцать, и внутри, словно что-то сломалось… и я уже не могла спокойно смотреть на мужчин. Мне казалось, что каждый из них знает мой ужасный секрет. Вот и все – один поцелуй. В книгах по психологии про такие вещи пишут, что «уровень страха, проявляемого личностью, неадекватен в целом нормальной ситуации».

– Я его убью… Убью их всех, хочешь? – Джош вдруг подумал, что сотни, раз произносил эти слова, будучи в образе Митча Тэнка. Митч парень крутой, и замочить кого-нибудь – это ему раз плюнуть. Но, пожалуй, впервые в жизни он произнес эту реплику от своего имени. И попадись ему сейчас этот Радж…

– Нет, не стоит. – Жасмин качала головой. – Я должна быть выше этого. Смешно, когда взрослая женщина тревожится из-за каких-то подростковых комплексов.

– А если дело не только в поцелуе? Какие-то чувства таились в глубине души, в подсознании, а поцелуй лишь послужил толчком к дальнейшему?

– Возможно… – Жасмин вспомнила то время. История с Раджем заставила ее покинуть свою волшебную страну, Индию, и пуститься на поиски отца и сестер. Она считала, что настрадалась достаточно, чтобы они пожалели ее. Она хотела быть любимой и понятой родными людьми. Однако путешествие обернулось новыми страданиями и страхами. Отец и сестры не желали видеть в ней ровню, не хотели жалеть и любить явившуюся из теплого семейного гнезда избалованную девочку.

– Мне тоже давным-давно стоило бы преодолеть свой страх перед сценой, – сказал Джош. – Играя в спектакле – это был последний школьный год, – я забыл слова своей роли, и ужас того момента возвращается снова и снова, стоит мне приблизиться к сцене. К сожалению, я не могу контролировать этот страх, он сильнее меня. Настолько сильнее, что в такие моменты мое тело подчиняется страху, а не мне.

– Я знаю, – кивнула Жасмин. – Горящие щеки, дрожащие руки, язык начинает заплетаться, и поделать с этим ничего нельзя. А люди не подозревают, что все серьезно, и смотрят на тебя как на полудурка или больного. И это ужасно!

– . Иногда мне хочется получить рану, физическое повреждение, – печально продолжал Джош. – Что-то, что люди могли бы увидеть и догадаться, как это больно. К сожалению, человек, не испытавший такого же неконтролируемого страха, никогда меня не поймет.

– Но тогда зачем ты затеял эту постановку, если сцена так пугает тебя?

– Я должен. Ведь если я хочу уважать самого себя, мне необходимо доказать, что я настоящий актер… настоящий мужик, который сможет победить в себе ужас, этого затаившегося зверя. Ну и, кроме того, я устал выступать в роли красивого манекена, большинство зрителей и так уже не верят, что у меня есть мозги. И театральная сцена – единственный способ показать свои актерские способности.

– Поэтому ты и пытаешься скрыться за маскировкой, за другой личностью – из-за страха сцены?

– Ну да, вдруг я провалюсь, так чтоб позора не было. Впрочем, этот способ уже не сработает.

– Почему? Ведь Клео не проболтается никому?

– Клео надежна, как швейцарский банк. Но есть некая Саманта. Она знает и о пьесе, и о нас с тобой.