— Яйцо-то протухло и такая вонь пошла, что никак не могли определить — откуда. Гости приехали, чтобы этой гадостью дышать.

— У тебя гости тоже разведчики? — Сыроежкин захохотал. — Не думал, что получится так серьезно. Гости понаехали и вонь пошла. Такого не предвидел. Как все удачно сложилось. Петрович, посмотри на это дело с юмором, неужели не смешно?! Можно умереть от смеха! Я первый умру.

— Помирай, помирай, туда тебе и дорога. Ты еще всем расскажи, тебя обсмеют — старый, а дури много.

— Выпил ты, что ли у Романовых? — насмехался Сыроежкин.

— Я не такой алкаш, как ты! — зло ответил Открытый. — Я тебе устрою еще работу, всем расскажу какой ты… ты безработный дурак.

— Ты еще объявления везде повесь, какой я есть. Тебе никто не поверит, решат, что у тебя с головой ни то ни сё, — он покрутил у виска пальцем. — Я тоже могу на заборе про тебя написать всякое.

— Пиши, пиши, везде и всюду, но ко мне больше не ходи! — погрозил кулаком Открытый.

— Никогда не приду, у меня есть своя скромная хата.

— И сиди в своей хате, не высовывайся, — Открытый вдруг наклонился, схватился за живот и застонал. — Ой, болит внутри! От тебя можно с ума сойти.

— Ты того, садись, Петрович, приди в себя, — испугался Сыроежкин. — Ишь, как разволновался-то!

— Пойду в туалет к тебе, как живот схватило, — он наклонился и съежился.

— Если в туалет потянуло, то беги, — Петр Васильевич побледнел, не думал, что так серьезно Открытый воспримет шутку. — Это потому, что пришел с дурным настроением. Принес бы пол-литра и ничего бы не случилось.

— Никаких пол-литра больше не будет, — морщась, ответил Вячеслав Петрович.

Он медленно пошел к туалету, вид у него был жалкий, он скрючился и дрожал, словно замерз. Сыроежкин наблюдал, ехидно подумал: разведчика понос прошиб у него на участке.

Открытый не выходил из туалета минут двадцать. Но, к удивлению Сыроежкина, появился улыбающимся и выглядел здоровым.

— С облегчением тебя, Петрович, — приветствовал он его. — Придешь домой, прими стакан водки, самое лучшее лечение.

— Без тебя разберусь, что делать, — отрезал Открытый. — Не нуждаюсь в твоих советах.

— Очень даже зря! Я тебе давно говорил, что дети наши не пара. Скажи Сашке, чтобы оставил мою Алку в покое.

— Сам ему скажи и своей дочке тоже, я в его личные дела не лезу.

— Моя-то дурочка, как он подъезжает на велосипеде, бежит ему навстречу, — съехидничал Сыроежкин.

— Радоваться надо, что бежит, тебе этого не понять.

— Мне радоваться? Она у меня не испорченная, — деликатно намекнул.

— И мой не испорченный, — дерзко возразил Открытый.

— Твоему бы только погулять и бросить. У него уже были не испорченные? — нагло возразил Сыроежкин.

— Какой же ты жук навозный! С чего ты взял? — Открытый сжал кулаки.

— От навозного жука слышу! — Сыроежкин испугался, как бы не дал по зубам.

— Пошел я, надоел ты мне. По большому счету, надо бы тебе как следует врезать, чтобы думал, что говоришь, — Открытый побагровел, на лбу выступил пот. Он направился к калитке, стукнул дверью так, что она чуть не отвалилась, гордо пошел по дороге, махая пакетом.

* * *

На следующий день утром на заборах висели бумажки, написанные от руки синим фломастером «Сыроежкин, участок 56 — безработный халтурщик, алкоголик, плохой печник, предупреждаем, что он не может класть печи, они дурно пахнут».

К Сыроежкину пришел сосед, живущий напротив, и принес ему объявление.

— Смотри, Васильевич, враг у тебя объявился, — он протянул листок. — Опозорил тебя на все наше садово-огородническое товарищество. Что ты ему сделал?

— Это месть, он мне мало заплатил, мы поругались, вот он взбесился и давай меня позорить. Заумный гад, змей! Знал бы, никогда не стал ему делать печку. Спасибо, что сказал, сейчас пробегусь и сниму все бумажки.

Сосед ушел. Петр Васильевич бросился бежать по всем участкам и снимать объявления. Их было немного, он успокоился, потому что снял все. Он добежал до доски объявлений, где жили охранники и там снял. Серьезно испугался. Разведчик работал начальником охранной службы. Может к нему прислать вооруженных мужиков, те церемониться не станут, пришьют дело и увезут в неизвестном направлении.

Подвиг разведчика

Полив утром огород, обрезав сухие ветки у кустарников, Петр Васильевич побежал в туалет. Открыв дверь, он онемел: весь толчок и пол были в дерьме, моче и бумаге. Все это медленно сползало из толчка на пол и пенилось. Вонь стояла такая, что он чуть не задохнулся. Он быстро закрыл дверь и задумался, ничего не понимая. Почему вдруг все поднялось и забродило? Вероятно, из-за жары, но и раньше, в прошлые годы, была жара.

Если бы с ним жила Алла, то такое явление бы обнаружилось раньше, а теперь он стоял в нерешительности, забыв, зачем пришел. Хорошо, что ее нет, никто не узнает о случившемся.

Его осенило, что это проделки Открытого, когда он прикинулся, что у него болит живот. Он пошел туда с пакетом, что-то бросил в яму, там и забродило. Жара стоит неимоверная, процесс пошел по возрастающей, в прохладную бы погоду это происходило медленнее. Вот разгадка.

Это месть за яйцо! Бумажки развесил, хорошо, что их прочитали немногие, вовремя сосед предупредил. Загадил туалет, теперь выгребай, горбаться над этим дерьмом.

Сыроежкин закипел от ненависти — как бы еще отомстить этому разведчику! Что бы такое придумать необычное. Но взглянув на туалет, отрезвел — надо убирать. Он пошел, взял лопату, ведро и савок. Вырыл яму, затем совком стал все собирать и выливать в ведро, наполнив, относил в яму. Когда все убрал, вымыл все внутри, принес песка и насыпал в яму. Убирая, он обнаружил обертку от дрожжей. Открытый бросил много пачек, не поскупился. Когда убирал, то пахло дрожжами, но он не придал этому внимание. Пока возился, то проклинал Открытого, как только мог. Из-за яйца так напакостить. Это жена его уговорила отомстить, сам бы Вячеслав Петрович не догадался. Какая въедливая фантазерка!

Ему захотелось вымыться, он налил в таз и в ведро воды — душа у него не было, — встал в таз и стал поливать себя ковшиком и мыться мочалкой. Переоделся в чистое, замочил одежду, чтобы постирать. Отварил картошки, достал бутылку водки, налил полстакана, выпил. Ему стало жаль себя, захотелось с кем-нибудь поделиться горем. Дочь едва ли его поймет. Все расскажет Сашке, а тот-то уж точно все знает о яйце. Начнет его пилить и называть всякими нехорошими словами. Сейчас она всем сердцем за Сашку, значит и за его отца. Скажет — сам затеял, вот и получай по заслугам, шутник! И угораздило ее влюбиться в этого Сашку! Из-за нее он такое и придумал, чтобы она его бросила. А с другой стороны, сам виноват — взял ее показать печь и камин, которые ему заказали, она его там и приглядела. И что же теперь делать? Надо ей доказать, какие это противные люди, из-за шутки готовы его с лица земли стереть. Придется ей про туалет рассказать, чтобы она отца пожалела, а Открытых возненавидела. В кого она влюбилась! Если думает о серьезных отношениях, то эти люди ей жить спокойно не дадут, будут над ней издеваться и терроризировать. Не подумал он, что такая каша заварится, когда шутил.

Есть советница, Юлия Павловна, она-то, наверное, уже знает, что про него написали в бумажках. Он вышел во двор, не терпелось с кем-нибудь поделиться. Юлия Павловна окликнула его, он стоял к ней спиной. Она собирала больные листья с черной смородины и крыжовника.

— Доброе утро, Петр Васильевич, как у вас огурцы и помидоры? — похоже, она ничего не знала, смотрела доброжелательно.

— Доброе утро, — заморгал от неожиданности Сыроежкин, не зная, с чего начать. — Растем понемножку. Чтобы росло, нужен уход и забота.

На Юлии Павловне был выцветший ситцевый халат, синий в голубой мелкий горошек, косынка, на ногах тряпочные босоножки. Она загорела, отчего морщины выступали глубже на потемневшем лице.

— Молодежь-то ваша встречается? — равнодушно спросила.

— А как же! Скоро моя приедет и пойдет дело по кругу, туда-сюда, — он понял, что она ничего не знает.

— Дело молодое, пусть бегает, — очень хотелось пожаловаться, не было мочи. — А слышали про мои новости? — он замолчал, стараясь понять, как она ответит.

— Что такое, какие новости? — она оживилась и глаза заблестели. — Я два дня ни с кем не общаюсь, занимаюсь огородом.

— У меня тут с Открытым нехорошее дело вышло, — он оглянулся по сторонам. — Вы ничего не заметили?

— Ничего, — она застыла от удивления, что, наконец, можно давать советы. — Есть мне время за всеми следить, копаюсь на своем участке и ничего не вижу.

— Я сообщу, один совет — никому не говорить, даже моим, пусть все спят спокойно. Вы меня поняли, — таинственно зашептал Сыроежкин.

— Неужели все так серьезно? — спросила шепотом Юлия Павловна и тоже посмотрела по сторонам. — Живу, как отшельница и ничего не знаю.

— Так вот, пришел ко мне Открытый, мимо проходил. Давай, говорит, побеседуем, твоя дочь встречается с моим сыном. Она-то может и ничего, а ты никуда не годишься: без работы, пьешь, сделал мне печку кое-как, не уважаешь. Моя жена тебя невзлюбила. Я ему в ответ — а за что вас уважать? Подумаешь, какой выискался! Он, видите ли, начальник, большой человек, разведчик. А я для него — мусор, не человек, — позорил, позорил меня. Я аж весь закипел, как чайник.

— Это такие люди, с вами так себя ведут? — всплеснула руками Юлия Павловна. — А как посмотришь, такие хорошо одетые, гордые, сытые! Чего им в жизни не хватает?

— Согласен, — кивнул Сыроежкин. — Но потом его повело туда-сюда, живот прихватило или еще что. Начал стонать, что помирает. А я же добренький, как человеку не помочь, если на глазах погибает. Я разжалобился — чем помочь тебе, Петрович? Он попросился в туалет. Не могу же я ему отказать, когда у него приступ. Он побежал, долго сидел, оправился, вышел здоровым.