– Должно быть, она съела что-то не то, – сказал он. – У нее почти на все аллергия. Но как только я отвезу ее домой, у нее все пройдет.

– Послушай, папа, тебе не стоит оставлять Грейс, – сказал Бен. – Я завезу Ханну по дороге домой.

– Если ты действительно…

– Папа, я же сказал, я о ней позабочусь.

На мгновение что-то жесткое и колючее промелькнуло в лице Бена, так похожего на мужскую модель Ральфа Лоурена. И Грейс заметила это.

Несколько минут спустя появилась Ханна – бледная и слегка дрожащая, но спокойная.

– Я провожу вас обоих до машины, – сказал Джек, крепко прижимая ее к себе, а она сразу же спрятала лицо в мягких складках его свитера.

– Ты просто хочешь убедиться, что она по-прежнему на месте! – рассмеялся Бен. – Грейс, простите, мы бездельничали и не смогли вам помочь убрать посуду. Ужин удался на славу. И мне нравится ваш дом. – Он хлопнул Криса по плечу. – Эй, друг, не останавливайся на достигнутом, продолжай попытки.

– У-гу… мммм, – пробормотал Крис, слегка подвинувшись, но по-прежнему стараясь держаться подальше от группы, собравшейся у двери.

– Теперь получше? – спросила Грейс Ханну, помогая ей надевать пальто. – Я не могу отделаться от чувства вины. Зря я подала торт, он слишком жирный, да еще после всего, что мы съели. Да еще и орехи…

– Вы сказали "орехи"?

Ханна резко повернулась и уставилась на нее, не успев вдеть вторую руку в рукав.

– Ну да, это как раз то, чем торт…

– О, Боже! У меня же аллергия на орехи. Я думала, вы знаете.

Наблюдая за Ханной, которая – такая маленькая и беззащитная – торопливо выходила из дверей ее дома, как бы зажатая между высокими фигурами отца и брата, Грейс внезапно ощутила острый укол вины, ведь наверняка Ханна или Джек предупреждали ее, а она забыла.

Она вдруг почувствовала, что устала и измучилась настолько, что ей безумно захотелось лечь. Горячая ванна и – в кровать. Когда Джек проводит детей и вернется, она его тоже отправит домой. Грязную посуду оставит до завтра. Все остальное тоже подождет до утра.

Крис, чувствуя ее настроение, безмолвно, словно хозяин похоронного бюро, шел сзади. Схватив куртку с вешалки в прихожей, выдержанной в стиле эпохи королевы Виктории, он в мгновение ока очутился у двери.

– Я буду у Скалли… – пробормотал он.

– Ты же только что пришел оттуда.

Для нее не имело значения, что его лучший друг живет этажом ниже, это был вопрос принципа. К тому же Скалли всего одиннадцать лет. Почему Крис не дружит с ровесниками?

– Это ведь ты мне сказала, что я должен вернуться к ужину, – напряженно, но с настойчивой терпеливостью напомнил он.

Грейс чувствовала себя настолько опустошенной, что, наблюдая за тем, как он уходит, понимала, что не в состоянии остановить или хотя бы выбранить сына.

Чувствуя безумный приступ головной боли, Грейс направилась в ванную комнату за аспирином и тут обнаружила, что стоит только подумать о том, что получила всего сполна, как происходит какая-нибудь новая неприятность.

На полу, словно послесловие к злополучному ужину, красовалась лужица рвоты.

Надев толстые резиновые перчатки, она опустилась на колени и, едва сдерживая слезы и тошноту, принялась отмывать пол. В этот момент вошел Джек. Несколько секунд он смотрел на нее, а потом поднял, поставив на ноги.

– Тебе не надо бы этого делать, – мягко сказал он. – Я сам уберу.

– А почему не я? – раздраженно бросила она. – Только потому, что она твоя дочь? Из-за того, что мы никогда не станем так близки, что будем одинаково нести ответственность за то, что происходит с твоими и моими детьми?..

Слезы жгли ей глаза.

– Нет, Грейс, дело совсем не в этом, – сказал он, и его рот, показавшийся ей странно уязвимым на энергичном и испещренном морщинками лице, растянулся в иронической полуулыбке. – Я просто подумал, что тебе сегодня и без того досталось от Ханны.

– Это оказалось совсем не так уж и страшно, – сказала она и вдруг поймала себя на том, что соглашается с ним. – Ну, хорошо… Хотя это и не было ложем из розовых лепестков.

– Но ты справилась с трудностями вполне профессионально.

Он положил большие руки ей на плечи, и его улыбка стала таять, уступая место извиняющемуся выражению лица, в котором читалось сожаление о случившемся.

– Джек, значит, все вот так и будет продолжаться? Грейс почувствовала легкую дрожь.

– Я люблю тебя, – сказал он серьезным тоном, – и не хочу ставить в трудное положение.

По всему было видно, что ему стало неловко и он избегал ее взгляда.

– Значит, на большее ты не готов?! – вспылила она. – Будем спать каждый в своей квартире? Время от времени станем устраивать семейные сборища только для того, чтобы организовать очередной сеанс мазохизма?

Он молчал, и только глаза отражали его смущение. Когда он заговорил, голос его прозвучал взвешенно и вдумчиво.

– Я бы очень хотел сказать то, что тебе хочется услышать. Но ты права, все еще больше усложняется из-за того, что ситуация зависит не только от нас двоих. Давай постепенно, шаг за шагом продвигаться вперед.

Джек страстно хотел предложить ей большее… Намного большее. Пойдет ли он на это и сможет ли он это сделать… Если бы не разница в их возрасте. Если бы их дети – Крис и Ханна – не сопротивлялись их союзу так яростно.

Несколько минут тому назад, ожидая внизу вместе с Ханной, когда Бен подгонит машину, Джек впервые заглянул или, точнее, впервые позволил себе заглянуть в темные глубины ее сознания, чтобы разобраться, почему дочь чувствует себя такой несчастной. Да, временами она ведет себя возмутительно. Да, она жестка и холодна к Грейс. Но за ее нарочитой грубостью скрывается маленькая девочка, которая чувствует себя одинокой и покинутой, не в силах удержаться от выпадов против человека, в котором видит причину своих невзгод.

На мгновение он прикрыл глаза и, словно заново просматривая видеозапись, еще и еще раз переживал сцену, когда они стояли с Ханной внизу.

– Не надо, папочка. Правда, со мной все в порядке.

Едва уловимым движением она отодвинулась, многозначительно отстраняясь и от него, и от неуклюжей попытки утешить ее.

Она не заплачет: он знал, что она такая же упрямая, как и он сам. Но если бы страдание имело свое лицо, то оно было бы таким, как у Ханны в этот момент. Он тосковал по прошлому, когда мог схватить ее в охапку и прижать к груди, оберегая от опасности. Теперь она стояла рядом – тростинка на ветру, готовая сломаться.

– Поправляйся, – пожелал он ей, когда она спустилась с обочины тротуара, направляясь к машине Бена.

Она лишь взглянула на него… Долгим взглядом через плечо, полоснувшим его по сердцу. Взглядом, который красноречиво сказал ему, что в этот момент ее состояние не имеет для нее никакого значения. И он понимал, что во всем этом неизбежно присутствует Грейс. Ибо его жизнь – это не яйцо, где можно отделить желток от белка. Он должен двигаться с большой осторожностью, прежде чем решиться на следующий серьезный шаг…

– Ох, Джек, не знаю, смогу ли я все выдержать, – вздохнула Грейс. – Ждать, мучиться в догадках. Я уже слишком стара, чтобы гнаться за журавлем в небе.

– Я тоже.

Джек поднял пальцем ее подбородок, чтобы встретиться с ее пристальным взглядом. Неожиданно он показался ей намного старше и таким усталым, каким она его еще никогда не видела, хотя обычно он выглядел не старше своего возраста.

Глядя на себя глазами Джека, Грейс увидела маленькую женщину в голубых джинсах с влажными пятнами на коленках, в больших желтых резиновых перчатках, со слезами, струящимися по лицу.

Женщину, безумно влюбленную в этого большого, прекрасного мужчину, который не дает никаких обещаний, а лишь широко раскрывает свои объятия. Женщину, которая теряется в догадках, куда ведет их эта ненадежная и непознанная дорога и как бы ей не пришлось однажды очищаться совсем от другой грязи.

2

Ханна почувствовала приступ тошноты.

Но не так, будто ее вот-вот вырвет. Нет, это что-то другое… в некотором смысле еще хуже. К тому времени, когда Бен припарковал свой «бимер» напротив здания на Греймерси-парк, Ханна испытывала к себе отвращение. Почему она все время дерзила Грейс?

К тому же, напомнила она себе, Грейс отнюдь не выглядит жалкой и совсем не страдает полнотой. Возможно, если бы Грейс не отличалась красотой, имела бы плохую кожу и у нее изо рта дурно пахло, тогда бы случившееся не казалось таким ужасным. Тогда она, по крайней мере, чувствовала бы сострадание к Грейс, а возможно, даже некоторое превосходство. Но самое неприятное заключалось в том, что Грейс чертовски хороша. И к тому же неплохо готовит. Рядом с ней Ханна чувствовала себя такой неопытной – пестро и крикливо одетой, бестактной, отталкивающе вежливой. Стоило ей только взглянуть на цвет лица Грейс, как ей тут же казалось, что у нее на носу и подбородке высыпают угри.

– Нечего идти со мной, – сказала она брату, который, проводив ее до лифта, стоял рядом, ожидая, когда лифт наконец придет. – Мне уже шестнадцать, а не шесть.

И тут же пожалела, что нагрубила ему.

Но Бен только передернул плечами, как он это делал обычно, напоминая ей утку, которая, выйдя из воды, отряхивается.

– Мне это ничего не стоит. Я побуду с тобой до прихода мамы.

Нет ничего необычного в том, что мамы нет дома, подумала Ханна, но на этот раз предпочла не высказываться.

Когда они с Беном вышли из кабинки лифта на четвертом этаже и оказались в сводчатом коридоре, Ханна обнаружила, что ступает тихо, стараясь не потревожить соседей. Еще с тех пор, когда она была совсем маленькой, это место с приглушенным светом, льющимся из фигурных светильников с матовым стеклом, с потолочными сводами и тяжелыми дверями, обшитыми панелями, чем-то напоминало ей коридор в огромном мавзолее. Место, где хочется говорить шепотом. Она вспомнила, как год или два тому назад кому-то из соседей вздумалось застлать старый кафельный пол викторианской эпохи ковровым покрытием. По этому поводу произошла настоящая схватка, и во главе противников этой идеи стояла ее мать – председатель комиссии по охране этого дома как архитектурного памятника. С тех пор мамочка всегда добивалась своего. Ханна, несмотря на отчаянные усилия идти тихонько, не сумела предотвратить безумного лая ротвейлера старенькой миссис Вандервурт из квартиры 4-С.