Он снова придвинулся к ней, но она вывернулась так быстро, что он чуть было не упал на кровать.

- Я сказала никогда, - повторила Анжелика. - Запомни это, Этьен. Если ты не можешь быть "крутым человеком с деньгами", не старайся изображать его в постели.

На следующий день Анжелика нашла себе работу служащей в мануфактурной лавке. Работа оплачивалась по сорок центов за час, всего шестнадцать долларов в неделю. Этьен посмеивался и ждал, когда она устанет от того, что приходится целый день стоять на ногах.

Но Этьен рано смеялся.

В течение двух недель Анжелика регулярно обедала с владельцем лавки, а меньше чем через месяц она уже спала с ним, как только представлялся удобный случай.

Его звали Майк Курканян, он был самым безобразным из всех мужчин, которых Анжелика когда-либо видела. Короткий, приземистый и с большим животом, смуглый, с черными курчавыми волосами, черными слегка навыкате глазами. Но у Майка Курканяна была невероятно широкая грудь, могучие плечи и руки, словно сделанные из железа. От него исходил дух самца, который просто оглушал Анжелику.

Вот это мужчина, думала она. Мужчина, который по всем статьям мужчина. В нем не было ничего женоподобного, хотя он был владельцем мануфактурной лавки и работал в ней. Лавка досталась ему от его деда-армянина, а Майк Курканян был не из тех людей, кто позволяет пропасть хорошей вещи. В своем личном кабинете позади лавки он занимался очень выгодными букмекерскими операциями. У Анжелики де Монтиньи ушло ровно три дня, чтобы узнать об этой тайной деятельности Майка, и с этого момента она точно знала, что он будет ее любовником.

Но в таком городе как Ливингстон, штата Нью-Гэмпшир, очень нелегко заниматься тайной любовью. По крайней мере, чтобы тебя не засекли. А Анжелика не хотела терять Этьена. По крайней мере, пока. Она совсем не была уверена, что Майк Курканян женится на ней, если она разведется, и хотя Этьен был хуже старой бабы, во всем, что касалось денежных доходов, он, по крайней мере, содержал ее и Монику.

Если только позволить, чтобы Этьен ее бросил, Моника может тут же сделать что угодно с деньгами, которые оставались от Армана и на которые еще наросли дивиденды.

Нет, эти деньги должны по закону перейти к ней, когда ее мать умрет, и Ажелика не собиралась ими рисковать.

У Майка Курканяна была своя квартира, расположенная в противоположной части города от их дома, и для Анжелики было вполне безопасно посещать ее при соблюдении осторожности. Майк был очень щедрым в отношении денег и одежды и, что самое главное, он был очень хорош в постели.

Он брал ее снова и снова с каким-то животным неистовством, хрипящей грубостью, которая ее возбуждала, и хотя Анжелика не была уверена, что он любит ее, она знала очень хорошо, что он сходит с ума от ее тела. Когда он спал с ней, то зажигал в спальне все освещение.

Анжелика наблюдала, как он смотрит на свои темные руки, двигающиеся по ее телу, и когда видела, что он ничинает потеть и, кажется, глаза его сейчас выскочат из орбит, удивлялась, что в ней нет ответного импульса. Иногда он часами гладил ее, наблюдая за своими руками и за тем, как трепещет ее белое тело. Она знала, что он не пытается таким образом возбудить ее, а доводит себя до высшей точки, когда он больше не в состоянии сдерживаться, чтобы взять ее на пике желания.

- Так лучше всего, Майк? - спрашивала она.

- Да, детка, да.

- Я твоя детка, Майк?

- Ты же сама сказала. Моя самая лучшая ароматная бело-розовая детка.

У Этьена де Монтиньи не скоро возникли подозрения. Но наконец он перестал верить объяснениям типа: инвентаризация в лавке, поездка в Бостон за покупками, вечеринка у какой-то подруги. Однажды вечером Этьен проследил за ней прямо до дверей Майка Курканяна. Он видел, как зажглись огни в спальне, и, наконец, подошел к двери и постучал. Этьену казалось, что он ждал целую вечность, пока Майк Курканян в купальном халате и босиком не открыл дверь.

- Я пришел за своей женой, - сказал Этьен и ударил его.

Затем он перешагнул через Майка, вошел в спальню, и вытащил дрожащую, плачущую Анжелику. Он подождал, пока она оделась, схватил ее за запястье и протащил ее так через весь город к дому Моники Бержерон.

Он втолкнул ее в спальню, и не говоря ни слова, сорвал с нее одежду.

- Можешь кричать, сколько душе угодно, - сказал он ей. - Это меня не остановит. Но будешь вопить - учти, тебя услышит не только мать, но и соседи.

Очень методично он снял четыре галстука с обратной стороны дверцы гардероба и, придерживая Анжелику коленом на кровати, привязал ее к четырем стойкам.

- Существует только один способ вылечить жену, которая шляется, сказал он. - На этот счет есть старая поговорка. Она гласит: "Держи ее босой и беременной".

- Нет, Этьен, - прошептала она. - Ты не можешь.

Он разделся так спокойно, как будто собирался принять ванну.

- Я могу, - ответил он с этим сводящим с ума спокойствием. - Довольно я тебя слушал. О Этьен, - передразнил он, - мы не можем сейчас иметь ребенка. Мы слишком молоды. И у нас мало денег.

Он упал на нее сверху. Когда все кончилось, он встал и зажег сигарету.

- Развяжи меня, Этьен, - сказала она, взбешенная. - Дай мне встать.

- Ни за что на свете, маленькая потаскушка, - ответил Этьен. - Ни за что. Ты не пойдешь в ванну и не будешь делать то, что ты делаешь, чтобы не забеременеть. Ни сегодня, ни потом, пока я не буду уверен, что я посеял плод, который ты должна выносить.

- Сукин сын!

- Спокойной ночи, мой ангел, - сказал Этьен и вышел из спальни, закрыв за собой дверь.

- Мне кажется, что ты немного шокирован, Кристоф, - сказал Этьен де Монтиньи.

Теперь он был очень пьян, и голова его лежала на руках, протянутых через стол:

- Ты знаешь, каждое слово из того, что я сказал тебе, - правда, продолжал Этьен, произнося слова неразборчиво. Вот так и появились у меня двое детей. Сначала маленькая Лесли, потом Алана. Ничего себе имена для двух маленьких французских девочек, а? И тот, который умер, появился на свет так же. Мой сын.

- Отец наш Небесный, - прошептал Кристоф, повторяя слова, которые часто говорила его мать, Симона. - Дорогой Отец наш Небесный, ты же мог убить ее, Этьен. Она чуть не умерла, когда рожала последнего.

И вдруг Кристоф понял, что говорит о третьем ребенке Этьена так же, как говорили все в семье. Они всегда говорили "сын Этьена", или "третий ребенок", или "последний". Никто никогда не отступал от этого, не называл маленького мальчика по имени , которое он носил меньше двенадцати часов. Стефан Арман де Монтиньи. Прекрасный, белокурый с восковым личиком мальчик, который погиб от кровотечения меньше, чем за полдня.

- Может быть, тогда я еще хотел, чтобы она умерла, - сказал Этьен. Теперь мне все равно. Я только хочу уехать.

- Послушай, Этьен, - сказал Кристоф, - существует много других способов уйти от нее. Разреши мне отвести тебя домой к ма. Тебе не надо убегать и поступать в военно-морской флот.

- Ты обещал, Кристоф, - пробормотал Этьен. - Ты обещал мне. Я никогда тебе не прощу, если ты не отведешь меня туда.

И Этьен захрапел, отвернувшись.

- Плоурд, пойди сюда, пожалуйста, - позвал Кристоф.

Когда его товорищ вошел в комнату, Кристоф сказал:

- Помоги мне с ним, а? Нам придется остаться здесь на ночь.

Боб Плоурд был очень сдержанным человеком и не задавал лишних вопросов.

- Конечно, - ответил он. - Мы положим его на диван, а ты можешь пойти ко мне домой.

- Нет, - ответил Кристоф, - я останусь с ним здесь.

До конца ночи оставалось совсем немного времени, но эти несколько часов Кристоф просидел на стуле, откинувшись к стене, и смотрел, как спит его брат.

Наутро они с Бобом Плоурдом дали Этьену хорошую порцию крепкого бренди, после чего Этьен смог побриться и умыться.

Его одежда была перепачкана, но ему и недолго оставалось ее носить.

Был пронизывающий холод и уже пошел снег, когда Этьен и Кристоф отправились к зданию Арсенала.

- Можешь сказать ма, но подожди до вечера.

- О'кей, - сказал Кристоф, и у него перехватило горло.

Они остановились напротив большого холодного здания из бетона.

- Ну, - сказал Этьен. - До свидания, Кристоф.

- Да, - ответил Кристоф, и они постояли, глядя друг на друга.

- Не беспокойся об Анжелике и вообще об этом, - сказал Этьен. - Я напишу тебе.

- Да, - Кристоф кивнул, и казалось, что больше ничего нельзя сделать, он изо всех сил ударил брата по руке и ушел.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

Глава первая

К тому времени, когда Алане де Монтиньи стукнуло пятнадцать, она уже сформировалась в абсолютного циника и осталась такой на всю жизнь.

Еще до того, как ей исполнилось двенадцать лет, и бабушку Монику поместили в государственный приют для душевнобольных, она могла перечислить без запинки имена любовников своей матери, Анжелики, как другие блестящие дети, посещающие детский сад, пересказывают наизусть алфавит.

Алана была сорванцом, в то время как ее сестра Лесли всегда была застенчивой и напуганной. Алана узнала все про мальчиков и про секс, еще не достигнув половой зрелости; Лесли продолжала наивно верить в принцев и сверкающих белых рыцарей.

Анжелике стало намного легче, после того как забрали мать, потому что их дом стал ее домом, а их деньги - ее деньгами. Алана очень рано поняла, что деньги - очень важная вещь. Сколько она помнила, это были "бабушкины деньги", теперь же Анжелика называла их "мои деньги", и единственное, что изменилось, - бабушка больше не жила дома, а была в приюте для сумасшедших.

Анжелика научила Алану и Лесли говорить, что у бабушки был "нервный срыв", но Алана знала, что бабушка совсем рехнулась. В конце концов, разве она не видела все собственными глазами.

Алана помнила, как сначала бабушка только забывала, куда она положила свои вещи или который час. Но через некоторое время она стала забывать пользоваться ножом и вилкой или того хуже туалетом, а потом она стала по ночам разгуливать по улицам в ночной сорочке. Бабушкина сорочка на спине всегда была в том, что Анжелика называла "грязью", но Алана и ее друзья прекрасно знали, что это такое.