Теперь все выполнено, и она межет совсем не торопиться. Пусть Этьен подождет. Ему это только на пользу. Анжелика провела руками по своему плоскому животу и приложила их к груди, пощипывая соски, пока они не затвердели.

Ну, папа, что ты думаешь по этому поводу? - молча спросила она. - Я выглядела как принцесса, не так ли? Все так думали. И не потому, что Этьен и его дурацкая семья узнали бы принцессу, если бы она им встретилась, но они понимают, что я необыкновенная. Все говорят, что Этьену очень-очень повезло, что он на мне женился.

Анжелика громко засмеялась и продолжала нежно играть с сосками. Она медленно и чувственно подвигала нижней частью тела в горячей воде. Вода пахла замечательно.

Да, это правда. Ему очень повезло, правда, папа? И не волнуйся, я все сделаю, чтобы он оценил меня. Я помню все, что ты мне pассказывал, а некотоpым вещам я сама научилась. Знаешь ли ты, папа, что для мужчины самое привлекательное в женщине - это умение сдерживать себя? Я полагаю, что ты очень хорошо это знаешь, не так ли? Держу пари, мама достала тебя именно так. Мама. Тебе нечего насчет нее беспокоиться, папа. У меня с ней нет никаких проблем. Анжелика вытянула ноги в горячей воде и сонно закрыла глаза, в то время как ее мышцы начали расслабляться.

Похороны были долгими и утомительными, однако не настолько, как предшествующий им период, когда Моника была очень занята всеми приготовлениями, чтобы Арман Бержерон мог достойно лежать в своей собственной гостиной. Анжелика до сих пор чувствовала запах цветов, заполнявших прихожую их дома в Эймити, и видела гроб, стоявший у стены. Темный гроб из красного дерева с серебряными ручками и белой сатиновой обивкой.

Каждый, кто приходил в дом, чтобы выразить свое уважение, отмечал, что Арман выглядит как живой. Он совсем не был похож на мертвого. Казалось, что он спит.

Анжелика сидела на стуле с прямой спинкой и ни на кого не смотрела. У нее кажа зудела от черного шерстяного платья, а накрахмаленный белый воротник царапал шею. И вообще, с какой стати ей было смотреть на кого-то? Все присутствующие в комнате были дураками. Ее отец не умер. Он был рядом с ней и смеялся над всеми этими идиотами.

Посмотри-ка на эту толстуху, mon ange, сказал Арман, вон ту, с розами на шляпе. Это жена Амоса Шута, который держит мануфактурную лавку. Не думаю, что она сказала мне больше десяти слов за всю жизнь, а сейчас посмотри, как она жеманно улыбается Бенджамину Саутуорту. Что за дура!

Ах, моя маленькая принцесса, все они ждут, что ты будешь плакать и выходить из себя, но не делай этого. Держи высоко свою прекрасную головку, как подобает настоящей принцессе. Не будь одной из них, моя дорогая.

Дом был полон Бержеронов из Сент-Терезы и Монтамбо из Ливингстона. Анжелика впервые увидела некоторых своих дедушек, бабушек, тетей и дядей.

Что же мне делать, папа?

Они хорошие люди, моя дорогая, ответил Арман. Но они тебе не подходят. Ты настолько выше их, что они не могут тебя увидеть по-настоящему. Но однажды, когда ты будешь постарше, это случится. Они фермеры и рабочие и всегда останутся ими, а ты в один прекрасный день будешь прогуливаться с королями.

Папа, Папа, а про другое? Я хочу спросить доктора Саутуорта.

Тише, мой ангел. Не сейчас. Не думай об этом. Еще не время. А теперь быстро. Подними голову. Все на тебя смотрят.

- Это нехорошо, Моника, - прошептала Антуанетта. - Ребенок и слезинки не уронил. Это странно.

- Я знаю, - ответила Моника. - Доктор считает, что у нее что-то вроде шока.

- Но она только что улыбалась, - сказала Антуанетта. - Я сама видела. Она смотрела вниз, на свои руки, и улыбалась. Я тебе говорю, это неестественно. В конце концов, он ее отец.

- Да, - ответила Моника и приложила к глазам нарядный кружевной платок.

- Бедная моя сестра, - сказала Антуанетта. - Что-то я разболталась. Идем. Я приготовлю тебе чашечку горячего чая.

Анжелика не заплакала ни разу в те три дня, что тело Армана было выставлено в гостиной. И всякий раз, как открывалась дверь в прихожую и до нее доносился запах развешанных там цветов, перевязанных пурпурной лентой, она улыбалась.

Ну, разве это не самое смешное, что ты когда-нибудь видела? спрашивал Арман. В действительности весь ритуал похорон смешон. Языческий спектакль, я бы сказал. Ты знаешь, что когда умирает ребенок, они вешают на дверь букеты цветов, перевязанные белой лентой. Предполагается, что это символизирует чистоту или что-то вроде этого. Ну, а моя - пурпурного цвета. Ты можешь сделать из этого свои выводы.

Анжелика уставилась на свои руки и захихикала.

- Анжелика!

- Да, маман?

- Пожалуйста, пойди в свою комнату.

- Да, маман.

- Осторожней, Моника, - сказал доктор Бенджамин Саутуорт. - Ребенок достаточно настрадался.

Моника Бержерон потащила его в кухню, где они могли остаться наедине. Закрыв дверь, она повернулась к нему.

- Я хочу, чтобы вы ушли из моего дома, - холодно сказала она. - Прямо сейчас. Вам здесь нечего делать и никто не просил вас объяснять мне, как разговаривать с собственным ребенком.

- Осторожней, Моника, - предостерегающе сказал доктор. - Не злите меня.

- Я не собираюсь больше быть осторожной с вами, - ответила Моника. Свидетельство о смерти уже подписано и вам теперь будет неудобно дать обратный ход, не так ли?

- Может быть, - сказал доктор. - Но не забывайте, Моника. Мы оба знаем, что должно было быть в этом свидетельстве, верно? Интересно, что бы случилось, если бы я начал потихоньку распускать слухи в Эймити? В таком городе они быстро распростаняются.

Моника улыбнулась.

- Вы этого не сделаете, - сказала она.

- Почему, черт возьми,вы так в себе уверены? - раздраженно спросил доктор. Он пил всю вторую половину дня и теперь у него болела голова. Откуда у вас эта проклятая уверенность?

- Ребенок, - спокойно ответила Моника. - Вы и слова не скажете из-за Анжелики.

Они не слышали, как открылась дверь, так напряженно смотрели друг другу в глаза, и доктор Саутуорт буквально подпрыгнул, услышав за собой голос.

- Я хочу попить воды, - сказала Анжелика.

Солнце сияло в тот день, когда они хоронили Армана, и Анжелика была рада этому.

- Тебе очень холодно, папа? - спросила она, идя за матерью по кладбищу.

- Свсем нет, mon ange. Мне уютно, как клопику в коврике.

- Я рада, папа.

Анжелика не хотела уезжать из Эймити, но не прошло и месяца после похорон, как Моника продала дом.

- Но почему ты хочешь уехать? - спросила Анжелика. - Почему мы должны переехать в Ливингстон?

Моника пристально посмотрела на нее. С тех пор как умер Арман, девочка говорила с трудом, и голос ее был хныкающим и жалобным и, как напильник, скреб по нервам Моники. Она часами оставалась одна в своей комнате, а если выходила, то садилась в гостиной как можно ближе к стене, у которой еще недавно стоял гроб с телом Армана. Моника находила ее поведение унылым и болезненным. Ребенок был более утомительным, чем когда-либо.

- Потому что здесь у нас ничего нет, - сказала Моника. - В этом городе у нас никогда не было друзей и здесь даже нет приличной церкви. Священник должен был приезжать к твоему отцу из Франклина, и вообще я по горло сыта неудобством здешней жизни. Кроме того,твой дедушка нашел для нас очень подходящий дом в Ливингстоне. Там нам будет удобно и рядом будет наша семья.

- У меня здесь друзья, - возразила Анжелика. - И у папы здесь были друзья.

- Друзья! - со смешком сказала Моника. - Матери твоих маленьких друзей смеются за моей спиной, потому что я не говорю на их языке. А что касается твоего отца, то единственным его другом был доктор Саутуорт и то только потому, что доктору нравилось пьянствовать с человеком, который был слабее его.

Анжелика закрыла глаза и руки ее задрожали. Каждый раз, когда мать упоминала о докторе Саутуорте, сердце Анжелики начинало сильно биться, и она чувствовала дрожь и слабость во всем теле.

- Мама, - спросила она, - доктор Саутуорт сказал тебе что-то про папу в ту ночь, когда он умер. Он кричал, как будто был рассержен и...

- Ерунда, - сказала Моника быстро и даже с лаской. - Ты была расстроена и тебе показалось. Доктор Саутуорт был тоже расстроен, потому что, несмотря на все свои недостатки, он был искренне привязан к твоему отцу.

- Но он кричал, - сказала Анжелика. - Громко.

- Иди сюда, - ответила Моника, - и помоги мне собрать вещи. Фургон должен быть здесь к семи часам утра, а у нас еще тысяча дел.

- Но что-то было.

- Хватит, Анжелика, - резко сказала Моника. - Иди в свою комнату и достань все вещи, чтобы я могла их упаковать. Быстрей.

Дом, который Туссен Монтамбо нашел для своей дочери Моники, находился в середине франко-канадской части Ливингстона. Однако он отличался от соседних, потому что был построен до появления Северо-восточной Мануфактуры. Он находился на пересечении улиц Сосновой и Каштановой, целый день освещался солнцем и с трех сторон был окружен лужайкой. Позади дома был хороший сад.

- Анжелике будет хорошо играть в саду, - сказал Туссен Монтамбо. Теперь так много машин, что детям опасно играть на улице.

- Да, - ответила Моника. Она не сказала отцу, что Анжелика теперь не играет на улице, пока мать не заставляет ее выйти из дома.

Дом представлял собой шестикомнатный коттедж с ванной и во время Великой Депрессии в начале тридцатых он стоил четыре тысячи семьсот долларов. Моника заплатила за него наличными, и после этого у нее еще осталось четырнадцать тысяч долларов, которые сохранились от страховки Армана и продажи дома в Эймити. Это были хорошие деньги для вдовы с одним ребенком в этом унылом месте, но Моника никогда никому про них не говорила. Напротив, она заказала маленькие карточки, в которых сообщалось, что она занимается художественным ручным шитьем за умеренную плату, и разослала их женам всех лучших семей Ливингстона.