Лотнер смеётся, откинув голову и схватившись за живот.

— Мне это так нравится! Она папочкина девочка.

Я качаю головой, дурацкая улыбка прилеплена к моим губам. Затем я игриво толкаю его.

— Она мамина девочка. Ты должен увидеть, как она плавает.

Он пихает меня локтём и бросает косой взгляд.

— Всегда так любишь соревноваться.

Я закатываю глаза.

— Ты ведь осознаёшь, насколько смешно звучит это из твоих уст?

— Палка, — Оушен разворачивается, выставив палку вперёд, что не даёт Лотнеру времени остановить её.

— Охх! — застывает он, немного кривясь и держась рукой за... то самое место.

Мои глаза чуть не вылезают из орбит.

— Боже, ты в порядке?

Он кивает и натянуто улыбается.

— Она просто подрезала мой «мешочек», вот и всё.

Я смеюсь.

— Сказала же тебе, что она мамина девочка.

— Нет, она папина дочка! — он подхватывает Оушен и сажает к себе на плечи. — Побегаем наперегонки с мамой?

— Беги, мама! — вопит она.

Лотнер бросается бегом с ней на плечах, я тоже пытаюсь не отставать, но я обута в шлёпки, а он в кроссовки, так что едва ли можно назвать эти гонки честными. К тому времени как я добегаю вверх по холму, они уже непринуждённо сидят на скамейке, такие себе крутые люди.

— Что это ты так долго добиралась сюда? — ухмыляется он.

— Мамочка! — кричит Оушен.

— Жулики, — бормочу я и, прищуриваясь, смотрю на него.

— Что? У меня на плечах были дополнительные десять килограмм.

Я качаю головой и иду внутрь.

— Вода, мне нужна вода.

Лотнер даёт нам воды и ставит на стол нарезанную клубнику. Глаза Оушен расширяются от восторга.

— Кубника! — и она хватает одну.

Я стучу пальцем по стакану.

— Ты называешь её «п.а.п.о.ч.к.и.н.о.й» девочкой, и да, ты «п.а.п.о.ч.к.а», но не думаешь, что её немного смущает то, что ты так себя называешь?

Он вздыхает, сжимая челюсть, но потом расслабляется.

— А она называет или считает кого-нибудь «п.а.п.о.ч.к.о.й»?

Я знаю, кого он имеет в виду под «кто-нибудь», и я вижу, что такая вероятность его раздражает.

— Мы с Дэйном не так уж и долго... по крайней мере, в качестве пары, поэтому она называет его по имени.

— Сколько вы вместе? — он смотрит на меня, но я уставилась на Оушен и её измазанное клубникой лицо.

— С прошлого ноября. Я увидела... — я останавливаюсь.

— Что?

— Ничего.

— Нет уж говори. Что ты видела? — в его натянутом голосе слышится намёк на раздражение.

Я встречаюсь с ним глазами.

— Тебя, — шепчу я.

— Меня? — отстраняется он.

Я сглатываю и пытаюсь разговаривать с ним так, будто рассказываю о ком-то другом... будто рассказываю кому-то другому эту историю. Историю, которая чуть не разрушила меня однажды.

— Я повезла Оушен в парк. В парк, где запускают самолётики. Она несла в руках свой розовый футбольный мяч, — я улыбаюсь. — Как делают в американском футболе.

Он тоже улыбается.

— А затем я увидела тебя. Ты стоял повёрнутый спиной не особо близко к нам, но я знала, что это ты. Впервые тогда я использовала слово «папочка» в присутствии Оушен. Я спросила у неё, не хочет ли она познакомиться со своим папочкой. Что-то было такое в том моменте. То подобранное время. Казалось, будто это судьба. И это говорит о многом, потому что я не особый фанат всех этих историй о судьбе. Мы уже начали идти в твою сторону, когда...

— Ты увидела Эмму, — говорит Лотнер.

Я киваю.

— Я не могла убраться оттуда слишком быстро. Нам даже пришлось оставить там мячик Оушен, и поэтому всю дорогу домой она плакала.

Как плакала и я, но ему не нужно этого знать.

— Не знаю, это странно. Я ведь никогда не хотела, чтобы мы были вместе просто потому, что я забеременела, но очень долгое время какая-то часть меня... держалась за тебя.

Я пожимаю плечами, продолжая смотреть на надпись «HOLLYWOOD».

— В общем, в тот вечер я решила, что пора двигаться дальше. Спустя два с половиной года я перестала держаться за тебя и решила двигаться вперёд... с Дэймон.

Тело Лотнера напряжено. Он стоит, не шевелясь. Он смотрит на что-то, лежащее на земле, ну или просто уставился в никуда. Сложно сказать, в смятении он, расстроен или просто о чём-то размышляет.

— Думаю, кое-кому пора спать.

Оушен зевает.

Лотнер всё ещё стоит, не двигаясь.

— Так ты... не будешь против, если я поднимусь наверх и уложу её спать?

Он кивает. По крайней мере, я думаю, что он кивает. Это едва заметно, так что сложно сказать. Не уверена, что же такого я сказала, что ввела Лотнера в такой ступор, но решаю, что пусть оно так и остаётся.

На втором этаже находятся две спальни. Я выбираю ту, что поменьше, предположив, что комната, в которой стоит огромная кровать, принадлежала ему или «им». Мы идём на горшок, а потом лежим в обнимку на кровати. Странная реакция Лотнера на мою историю немного смущает меня. Что же такого шокирующего я могла сказать?

Проходит около десяти минут, когда Оушен отключается. Я могла бы спуститься вниз, но думаю, Лотнеру нужно время или личное пространство или что-то вроде того. И только я решаю закрыть глаза, как чувствую, что матрас прогибается. Лотнер ложится на другую сторону кровати рядом с Оушен, лицом ко мне. Некоторое время мы просто лежим, смотря друг на друга. Как бы мне хотелось знать, о чём он думает.

Та боль в его глазах, смешанная с тишиной, которая кричит о чём-то — это слишком. Я осторожно слезаю с кровати, спускаюсь вниз и сажусь на террасе. Дует лёгкий ветерок, поэтому я закрываю глаза и фокусируюсь на том, как воздух попадает в лёгкие и как шелестят листья на деревьях. Я слышу, как дверь сначала открывается, а потом закрывается с тихим щелчком, но решаю не открывать глаза.

— Я сделал предложение Эмме в тот вечер.

Теперь настал мой черед перестать двигаться и говорить.

— Вот как я понял то, о чём ты рассказала мне. В тот день у нас был пикник в парке, а затем вечером я сделал ей предложение после того, как мы сходили на концерт симфонического оркестра.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — я открываю глаза, закусив подрагивающие губы.

— Тебе разве не интересно, а что если бы...

— Нет! — я поднимаюсь и облокачиваюсь о перила. — Не надо. За последние три года было слишком много «а что если», которые сжирали меня изнутри, но тот день не являлся таким. Если бы я познакомила тебя с Оушен перед тем, как Эмма бросилась в твои объятия, ты бы всё равно сделал ей предложение. Ты хороший человек, Лотнер. Ты бы никогда не купил кольцо человеку, которого бы не любил. У нас с тобой всё было кончено, и, оглядываясь назад, та часть дня с «судьбой», наверное, была устроена, чтобы я наконец-таки осознала этот факт, — смеюсь я, качая головой. — Должно быть, это заморочки фотографа... «одна картинка заменяет тысячи сказанных слов». И это ощущалось совсем не так как, когда я увидела стоящую на твоём пороге девушку, завёрнутую в одно полотенце. Тот день в парке был совершенно другим. Я увидела, что ты... влюблён.

Он встаёт возле меня и кладёт свою руку на мою.

— Прости.

Отрывисто вздохнув, я выдергиваю руку и вытираю несколько слезинок, которые уже катятся по щекам.

— Не нужно извиняться за то, что нашёл кого-то и влюбился. Я бросила тебя. Вернулась в неподходящее время. Я думала, что ты с Клэр. Чёрт, да это вообще с меня всё началось, я забеременела... скорее всего, забыла выпить долбаную таблетку или ещё что-нибудь, — я вытираю ещё несколько слезинок. — Но я не жалею о появлении Оушен. Ни на секунду. Самое сумасшедшее во всём этом, что... из всех тупых решений, которые я принимала, она является единственным правильным.

— Сидни...

Я всхлипываю и вытираю глаза.

— Знаю, ты уже устал от моих слёз. Я такая жалкая.

Я бегу в дом и спешу наверх проверить, как там Оушен. Она всё ещё спит. Вспомнив, что забыла позвонить Дэйну после приезда, я спускаюсь вниз, чтобы взять телефон из сумки.

— Эй, — я вздрагиваю, когда едва не сталкиваюсь с Лотнером, который поднимается по ступенькам

Его челюсть напряжена, губы плотно сомкнуты, глаза чётко сфокусированы на мне.

— Ничего не говори.

— Чт...

Он хватает меня за шею и впивается губами в мои. Его требовательный язык врывается в мой рот. Я стону ему в губы, в то время как его вторая рука проходится по моей шее и останавливается на груди.

— Лотнер... — протестую я, закачав головой из стороны в сторону.

— Не. Говори!

Он с жадностью прижимается своими отчаянными губами к моей шее.

Я закрываю глаза и пытаюсь сформировать хоть какие-то разборчивые мысли у себя в голове, в то время как мои соски твердеют, проснувшись от его прикосновений. Ноги подкашиваются. Он вытягивает руку за моей спиной и укладывает нас прямо на лестницу. Я не могу ему сопротивляться... он мой наркотик. Когда его губы возвращаются к моим, я впиваюсь руками в его волосы, потягивая и крепко держа их. Его руки путешествуют вверх по моим голым ногам, попутно поднимая сарафан. Я расслабляю ноги, позволяя ему устроиться между них. Мы должны остановиться, я знаю это, но, кажется, будто его руки созданы для того, чтобы прикасаться ко мне, а губы, чтобы целовать меня. Как что-то такое красивое и идеальное может быть неправильным?

— Мамочка! — зовёт меня Оушен из спальни.

Её голос для меня хоть и самый приятный звук на земле, сейчас действует, словно ведро ледяной воды, которое опрокинули на нас. Лотнер садится на колени, а я спешу натянуть обратно лямки сарафана и привести его в нормальный вид. Мы оба тяжело дышим. Губы распухли, сказать нечего и... это было так чертовски глупо.

— Иду! — кричу я и бегу по лестнице вверх. — Привет, милая, хорошо поспала?

Она кивает, потирая глаза. Сев на кровать, я сажаю её к себе на колени и прижимаю к себе.