Я не помню, как засыпаю. Но когда Эйвери подталкивает меня локтём, чтобы сказать, что операция закончилась, мне приходится вытереть дорожку слюны с щеки.

— Класс, Сэм. Очень красиво, — смеётся Эйвери, а Элизабет обнимает меня за плечи и ведёт в палату к папе.

Операция проходит хорошо, и врачи планируют отпустить его домой завтра утром, если все анализы будут в норме. Мы практически весь день проводим с папой, разговаривая о переезде Эйвери, о поездке Элизабет и Тревора и о моём списке того, что нужно сделать в Париже прежде, чем умереть. Папа периодически то засыпает, то просыпается, пока он, наконец, не выставляет нас из палаты после того, как съедает свою «замечательную» больничную еду.

— Вы, три курицы, возвращайтесь домой, чтобы закончить своё кудахтанье, — шутит он. Но мы-то знаем, что он говорит серьёзно.

— Мы вернёмся утром и заберём тебя, — говорит Эйвери и целует его.

— Если мы не слишком поздно закончим своё «кудахтанье», — Элизабет крепко обнимает его.

— Я сейчас, — говорю я, и они выходят из палаты.

Я уже хочу сесть на стул, но папа хлопает по месту на его больничной койке. Взяв его за руку, я сажусь рядом с ним.

— Я вылетаю в шесть утра, так что мы не увидимся, пока я не вернусь из Парижа.

Он улыбается.

— Живи по своим правилам, милая. Будь умницей... но живи по-своему. Я так горжусь тобой. Твоя мама тоже бы гордилась тобой. Ты так усердно работала, учась в школе, и продолжаешь упорно трудиться, чтобы довести всё до конца. Не могу дождаться того момента, когда однажды увижу свою малышку куратором музея. Скорее всего, в Лувре, — подмигивает он.

Я смеюсь.

— Конечно. Уверена, что они предложат мне работу, пока я буду там. Какое-нибудь прохождение практики.

— Нет предела совершенству. Несмотря ни на что, Бог действительно благословил нас.

Я вытираю одинокую слезу и обнимаю его.

— Да, благословил. Люблю тебя, папочка. Я позвоню тебе, когда прилечу в Париж.

— Я тоже люблю тебя, милая. Будь аккуратней.

— Буду.

По пути домой мы останавливаемся у магазина для печати. Я отправила им вчера несколько фото, чтобы они их распечатали. Элизабет и Эйвери я говорю, что это фотографии, которые я сделала для друга, и они больше не задают вопросов. Когда мы приезжаем домой, я опускаюсь в подвал и нахожу несколько рамок, которые купила когда-то на распродаже. Вставив фото в рамки, я подписываю их на обратной стороне. После этого я заворачиваю их в обёрточную бумагу и кладу рядом с ними немного денег и адрес для Элизабет с Эйвери, по которому они отправят посылку завтра.

— Пало-Альто? — спрашивает Эйвери.

— Просто сделай это для меня

Она кивает, ничего не спрашивая больше, и обнимает меня.

— Итак, кто из вас двух «куриц» поднимется в такую рань завтра, чтобы отвезти меня в аэропорт?

Эйвери поднимает руку вверх.

— Я как всегда вытяну короткую соломинку.

Элизабет усмехается.

— Я слишком стара, чтобы просыпаться так рано.

— Глупости. Я спала в твоей кровати. Слышала когда-нибудь, что такое жалюзи?

Она махает рукой.

— Ох, солнце меня не будит.

— Ну, если не солнце, то твой пёс уж точно это делает.

— Ты имеешь в виду пёс Тревора. Я не просыпаюсь так рано для Сворли, если только Тревор не в отъезде. Рано утром девушке нужно спать, разве ты не знаешь.

Я смеюсь.

— Так и знала, что это всё Тревор и его навязчивое отношение к перфекционизму.

Эйвери, которая копается в своём телефоне, и то смеётся, потому что это правда.

— У него нет навязчивого состояния.

Я наклоняю голову набок.

— Правда? Ты выбираешь этот ответ?

— Он просто... чистюля и любит порядок.

— У вас специи в алфавитном порядке стоят.

— Многие люди так делают.

— Точно так же, как и соусы в холодильнике. Барбекю соус, Вустерский соус, горчица, кетчуп, майонез, «Ранчо» соус, солёные огурцы, соус для стейка и «Тысяча островов» . И. Всё. В. Этой. Последовательности.

— Ага, есть что-то в этом ненормальное, — смеётся Эйвери.

— Он, правда, начинает вести себя немного странно, когда я ставлю солёные огурцы перед «Ранчо».

— Ммммхмм... — мы с Эйвери киваем и натянуто улыбаемся.

— Это ничего не значит. Я иду спать, юные леди. Иди, обними меня.

Я крепко обнимаю её.

— Хорошо тебе добраться, Сидни. Люблю тебя.

— Тебе тоже, Элизабет.

Эйвери подмигивает мне.

— Спокойной ночи, — отвечаем мы, когда Элизабет поднимается наверх.

Мы плюхаемся на диван и смотрим на завёрнутые в бумагу фото, лежащие на стуле. Лотнер преследует меня. До этого уже было такое, что я ничего не слышала от него больше, чем двадцать четыре часа, но сейчас всё чувствуется по-другому. Тогда я знала, что увижусь с ним снова. А теперь больше такого не будет.

Эйвери знает, о чем я думаю сейчас.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты напьёшься в жопу завтра в самолёте и забудешь о докторе «Чьё Имя Нельзя Называть».

Я улыбаюсь, всё ещё глядя на завёрнутые рамки.

— Не могу. Я лечу одна. Мне придётся подождать, пока семья, у которой я буду работать, уедет, и вот тогдааа я собираюсь напиться в жопу и забыть о докторе «Чьё Имя Нельзя Называть».

— А ещё как дополнение лучше бы тебе переспать с парочкой горячих французов.

Я сижу, пропуская пальцы сквозь свои длинные локоны.

— Конечно. Какой смысл напиваться в жопу, если ты не проснёшься с утра в постели у незнакомца?

— Это моя девочка, — Эйвери наклоняется и кладёт голову мне на плечо. — Я очень устала. Одна горячая малышка не давала мне спать всю ночь.

Я опускаю свою голову на её.

— Она выглядела очень жалкой.

— Точно.

15 глава

22 июня 2013 г.

СВАДЬБА

— Готова, милая? — слышится низкий успокаивающий голос по ту сторону двери.

— Да. Иду, пап, — я сжимаю в кулаки свою длинную белую тюлевую юбку, как у балерины, и поворачиваюсь.

Мой отец весомо постарел. В его густых тёмных волосах просматривается седина, но его хорошая физическая форма скидывает ему добрых десять лет. Я знаю, что он никогда и представить себе не мог такие обстоятельства, приведшие к этому дню, или то, что это так быстро произошло со мной. Когда я поделилась с ним этой новостью, он никак не смог скрыть разочарования, которое появилось в его глазах, даже за безграничной любовью, которую он ко мне испытывает.

И вот мы здесь. Время тоже его изменило. Он готов вести меня под венец, как и готов вести всю церемонию. Мой отец, священник, принял «Руку Божью» в событиях, которые происходят последние несколько лет. И теперь он рассыпается слишком часто в благодарностях за благословение, которое так неожиданно ниспослано нам.

— Великолепная, — он качает головой, и я пытаюсь сдержать слёзы, рвущиеся наружу.

Я сдержанно улыбаюсь ему, пока пробую проглотить океан эмоций, который снова возвращает меня к десятилетней девочке, потерявшей свою маму слишком рано.

— Спасибо, пап.

— Твой жених немного волнуется.

Я склоняю голову.

— Правда?

— Он никогда не думал, что этот день когда-нибудь настанет. Вы двое прошли через многое. Он сказал мне, что это всё ещё кажется ему сном.

Я пожимаю плечами.

— Судьба.

Он смеётся.

— И это сказала моя дочь, которая не верит в судьбу.

— Ну да. Но иногда это единственное объяснение.

— Вот, — он опускает руку в карман пиджака и достаёт маленькую коробочку.

Я открываю её.

— Боже, папа....

Я не могу произнести ни слова.

— Они принадлежали твоей матери.

— Я знаю, — шепчу я, уставившись на платиновые серьги в виде капелек с голубыми топазами. — Это камень, подходящий моему месяцу рождения. Мама рассказывала, что ты подарил их ей за день до моего рождения.

Он кивает. Я чувствую, как его эмоции собираются комом у него в горле.

— Мои, в какой-то степени, одолженные и, в какой-то степени, голубые, — улыбаюсь я, вытаскивая их из коробочки.

— Просто, в какой-то степени, голубые, милая. Они принадлежат тебе.

Пока я надеваю серьги, в уголках глаз собираются слёзы.

— Я буду за дверью. Не торопись.

Думаю, папе самому нужна минутка, чтобы вернуть всё своё самообладание. Взяв сумку, я роюсь в ней, пока не нахожу свёрнутый лист бумаги, который практически разрывается на куски от того, как часто его разворачивают и сворачивают. Глубоко вздохнув, я читаю слова, которые разъедали мой мозг на протяжении многих лет... и теперь я читаю их в последний раз.

«Сидни,

Я откладывала написание этого письма до последней минуты. Сегодня у меня трясутся руки, а тело покидают силы. Вы с Эйвери уехали с папой, чтобы провести ночь дома. Так как я нахожусь в хосписе, начиная с прошлой недели, каждое объятие кажется мне последним. Каждый поцелуй кажется последним. Каждое прощание кажется последним.

Я знаю, что всё, во что я верю, случится после смерти, и надеюсь, что все истории правдивы. Я хочу, чтобы ты всегда представляла меня в каком-нибудь прекрасном месте. Представляла здоровой, счастливой, наблюдающую за тем, как ты превращаешься в красивую девушку, которой, я знаю, ты будешь. Это так нечестно просить тебя об этом, но я хочу, чтобы ты позаботилась об Эйвери. Ты будешь нужна ей так, как была нужна ей я. Безоговорочно люби её и будь для неё примером.

Сейчас ты слишком молода, чтобы понять это, но однажды ты прочтёшь это снова и поймёшь точно, что я имела в виду. Не бойся падать. Иногда перспективы, в которых мы нуждаемся, лежат на земле. Не бойся идти к успеху. Иногда мы не достаём до небес просто потому, что смотрим недостаточно высоко. Стало быть, взгляни с земли. Следуй за своими мечтами с непоколебимой решительностью. Не оседай на одном месте. Раскрой своё сердце для любых возможностей и рискни всем этим в тот же момент, когда поймёшь, что это того стоит.