Отвратительное чувство «отрезанности» от людей исчезло. Он стал менее замкнут, менее эгоцентричен.

Старый Лондон словно помолодел. На улицах и в парках смеялась весна. Деревья были усыпаны светло-зелеными почками, трава тянулась вверх не по дням, а по часам.

Джону вспомнился первый вечер в Лондоне, почти год назад, в доме Чипа. Его потянуло к Чипу. Быстро взбежал он по лестнице. Чип вышел навстречу здороваясь.

Они обедали вместе в первый раз за много недель. Чип не был из числа тех, кто с некоторого времени составлял общество Джона. Но казалось, что снова возможна между ними прежняя близость. Джон рассказал о Вэнрайле, о матери.

— Это тип настоящего мужчины: энергичный, дельный, — сказал он, описывая Вэнрайля. — Я почти гордился им. Господи, какая у нас всех мешанина внутри, Чип, не правда ли? Я, например, не стал бы ни за что носить его имя сейчас, я бы отказался от этого, — а между тем не могу ему простить, что он предоставил мне оставаться его незаконным сыном. Он проявил черт знает какое любопытство ко всем моим делам, но очень хорошо это у него выходило. И, во всяком случае, маму он просто обожает.

— Невелика заслуга! — вставил Чип. — Если это его главное достоинство, то он уж не такой герой, каким ты его изображаешь.

Он встал, чтобы зажечь папиросу, и сказал, держа наготове спичку:

— Я собираюсь к миссис Сэвернейк. Пойдешь со мной?

— Так она уже здесь? А я и не знал. Буду очень рад опять увидеть ее.

Чип стоял к нему спиной — и все же Джона что-то как будто осенило.

— Чип…

Чип обернулся.

— Что?

Джон мысленно обругал себя дураком.

— Ничего. Я хотел спросить, давно ли миссис Сэвернейк в Лондоне?

— Три недели с лишним.

— Ты часто встречался с нею?

— Так часто, как только мог.

— Вот уж до чего дошло? — засмеялся Джон.

У Чипа лицо стало темно-кирпичного цвета.

— Да, вот до чего дошло, — повторил он серьезно.

Джон сказал себе: «О Боже!» Это было так забавно, просто ошеломительно. Мэйнс, а теперь и Чип…

Чип — влюблен! Чип — в роли женатого человека! Он задумчиво рассматривал приятеля.

Он почувствовал, что ему ужасно хочется всмотреться в миссис Сэвернейк тоже, увидеть ее в этом новом освещении.

Чип вдруг подвинулся к нему.

— Разумеется, она обо мне и не думает, я на это не претендую. В нее влюблено множество мужчин, и мне это известно. Мэйнс, Леопольд Маркс, другие, которых я встречаю у нее. Но она так приветлива. Выказывает мне дружеские чувства. Я не думал ничего тебе говорить, да и говорить-то нечего, но ты как-то сразу догадался… Она ведь и тебе тоже нравилась, не правда ли, вы были приятелями?

Эти слова напомнили Джону один дождливый вечер, комнату, освещенную лишь пламенем в камине, беседу с миссис Сэвернейк.

— Надеюсь, что она ко мне расположена, — сказал он рассеянно, погруженный в воспоминания.

— Она постоянно расспрашивает меня о тебе очень участливо, — заметил Чип.

Они вышли вместе. Улицы казались таинственно красивыми в мягком освещении весеннего вечера. Из окон какого-то дома вырывались звуки музыки, шаги бродивших при лунном свете парочек четко звучали на недавно политых тротуарах. Вдали мерцали огни в парке.

— Ничего нет лучше ночи, — промолвил вдруг Чип. — Я, верно, кажусь тебе дураком после того, как изрек то, что всем известно и что считает своим долгом сказать каждый поэт. Но иногда как-то особенно чувствуешь правду этих слов… Знаешь… по-моему, к ночи очень подходит слово «целительная». Вот такая ночь, как сегодня, с луной, и с бегущими мимо облаками, и ветерком… И сознание, что сотни, тысячи людей чувствуют эту красоту так же, как и ты — вот это все вместе и есть нечто «целительное». Оно исцеляет от всяких раздражающих мелочей дня, и, когда душа отдохнет от них, начинаешь понимать, что есть вещи поважнее.

Джон слушал и изумлялся.

Чип, необщительный Чип, с суконным языком изливался вдруг, забыв обычную сдержанность. Видно, уж очень сильно его разобрало.

Но Чип вдруг резко переменил тему.

— Я получил, благодаря миссис Сэвернейк, приглашение в сельскохозяйственную комиссию, которая организуется при губернском совещании. Я, конечно, принял его. Придется часто разъезжать, и это будет отнимать много времени. Но я все-таки очень доволен. А ты что думаешь об этой затее?

— Отличная идея. И им будут нужны такие люди, как ты, которым не нужно платить и которые могут посвятить делу все свое время. Поздравляю, старина!

— Это все устроила миссис Сэвернейк. Она мне подала мысль предложить свои услуги и затем, без моего ведома, переговорила с сэром Джорджем Вимсом. Он очень мило отнесся ко мне.

— Итак, ты становишься общественным деятелем! — сказал посмеиваясь Джон.

Но он заинтересовался этим больше, чем желал показать, и по ассоциации снова задумался о миссис Сэвернейк.

Две минуты спустя они с Чипом подымались по лестнице ее дома.

Она встретила их в первой гостиной, где было уже порядочно народу. Джон с одного взгляда заметил, что среди гостей много людей с именами. Впервые видел он миссис Сэвернейк в роли хозяйки многолюдного салона и немного оробел, хотя она встретила его с милой сердечностью.

Он стоял неподалеку от нее, разговаривая с теми, кого знал, но не покидая своего удобного наблюдательного пункта.

А наблюдал он все время за миссис Сэвернейк. Он видел в ней то женщину, любимую Чипом, то женщину, пользующуюся большим влиянием в обществе, то, наконец, просто очаровательную знакомую даму.

Ему нравился ее туалет, строго обдуманный, вся она — от темных волнистых волос до прелестно обутых ножек. Глядя на ее профиль, он решил, что у нее наполовину восточный, пожалуй, египетский тип, наполовину же — тип «прекрасной маркизы». Изящно вырезанные ноздри, короткая верхняя губа, округленный подбородок принадлежали француженке. А прямые строгие черные брови и тяжелые веки напоминали восточных женщин.

Миссис Сэвернейк вдруг повернулась к нему и улыбнулась — и Джон проникся глубоким убеждением, что самое прелестное в ней — улыбка.

Он ступил шаг вперед и остановился рядом с ней.

— Я чуточку устала, — сказала она ему. — Не уведете ли вы меня куда-нибудь в тихое местечко и не прикажете ли подать туда кофе?

Ее рука на секунду чуть-чуть коснулась плеча Джона, указывая ему на маленькую комнату за гостиной, отделенную только портьерой.

Там было пусто, прохладно и тихо. Звуки оркестра доносились совсем слабо, журчащей мелодией. Окна были широко открыты в посеребренный лунный мрак.

— Если вы намерены позвонить, то звонок направо, — сказала спутница Джона. Вошел лакей, и она попросила кофе.

— Можете курить, — это относилось к Джону, — а потом расскажете, что вы делали все это время. Я кое-что слышала от мистера Чипа, но очень немногое.

— Да, пожалуй, больше и нечего рассказывать. Ничего примечательного не делал. Кстати, я понял из слов Чипа, что он, благодаря вашему влиянию, скоро будет творить великие дела.

— О, он будет вполне на месте! Можно поздравить комиссию с таким деятелем!

— Да, он будет работать, как вол, — подтвердил с теплым чувством Джон. — Будет все делать за других, а они пожинать плоды.

— Но зато он приобретет всеобщую любовь, — заметила миссис Сэвернейк.

Джон посмотрел на нее — и посмотрел испытующе.

— Если вы будете довольны им, то для Чипа это будет высшей наградой, — сказал он напрямик.

Миссис Сэвернейк не приняла вызова и заговорила о том, что их обоих интересовало:

— Я слышала из верного источника, что Инграм, по-видимому, получит назначение — и тогда…

— Господи, да неужели? — встрепенулся Джон. — Но он не попадет уже в эту сессию, не так ли?

— Вероятно, нет. Но октябрь не за горами.

— Оппозиция будет изо всех сил бороться за Фельвуд, — размышлял вслух Джон. — Это один из тех маленьких пунктов, которые важны, благодаря своей близости к более значительному. В данном случае интересует их, конечно, Венкастер. А мы уже закрепили за собой северный район. Если завоюем и Фельвуд, то наше дело в шляпе.

— Да, я знаю.

— Это был бы хороший случай для меня, — заметил, не поднимая глаз, Джон.

— Я уже говорила об этом Райвингтону Мэннерсу.

— Неужели! Весьма благодарен!

— Не за что. Я ничего не сделала. Только сказала свое мнение: что вы будете на месте, если попадете в Палату.

— Не думаю, чтобы вы сделали больше для Чипа, а между тем он получил место, которого, насколько мне известно, усердно домогаются многие.

— Вы не хотите потанцевать? — спросила вдруг миссис Сэвернейк.

— С вами? Разумеется, если позволите.

— Я не хотела сказать, что именно со мной, но…

— Нет, хотели! — убежденно сказал Джон. Ему вдруг страшно захотелось танцевать с ней, и ее слабое сопротивление только разжигало желание. — Они играют этот прелестный французский вальс.

Он осторожно обнял ее за талию и увлек в зал.

Темные волосы почти касались его щеки, он слышал их аромат. Глядя вниз, он видел ее немного отвернутый профиль. Миссис Сэвернейк танцевала прекрасно, и Джон сказал ей об этом.

— О, угодить требовательной современной молодежи — это действительно подвиг. Очень лестно слышать! — засмеялась она своим милым воркующим смехом.

Вальс кончался. Но бессознательно Джон закружил ее еще быстрее, прижал еще крепче. И только когда музыка умолкла, был вынужден отпустить свою даму.

В состоянии странного смятения он отправился разыскивать Чипа. Аромат духов, музыка… Глухое ощущение разочарования, какой-то беспомощности шевелилось в нем.

Он понимал, что он для миссис Сэвернейк — один из многих. И неожиданно для него это сознание было мучительно неприятно.