Она стояла к нему в профиль. Солнце освещало маленькое ушко и темную массу волос, а ресницы отбрасывали тень на щеки.

Миссис Сэвернейк снова обернулась.

— Итак, до свидания, — сказала она Джону и Туанете. — И желаю вам удачи!

Джон придержал калитку, пока она проходила, и вернулся к Туанете, уже мчавшейся ему навстречу.

— Просто милочка! — объявила она, продевая свою руку под локоть Джона. — Я говорю о миссис Сэвернейк. Джон, заметили вы, какие у нее духи? Чудо что такое! Похоже и на жасмин, и на розу. Обязательно добуду себе такие, когда выйду из монастыря и вернусь домой хозяйничать к Чипу. А как она улыбается — заметили, Джон? Хотелось бы еще разок увидеть эту улыбку!

— Увидишь, сестренка, — обнадежил ее подошедший Чип. — Миссис Сэвернейк остановилась поговорить со мной и пригласила всех нас к себе пить чай в ближайшее воскресенье.

— Ура! — возликовала Туанета и вдруг, спохватясь, степенно поправилась: — То есть я хотела сказать «Что за радость!» Если бы почтенная мать игуменья услышала мои вульгарные выкрики, то, наверно, упала бы в обморок. Когда она читает мне наставления, я всегда говорю, что все эти гадкие слова переняла у тебя, Чип, и тогда она смягчается. Потому что ты такой замечательный брат!..

Вечером Джон выступал в помещении школы. Митинг вышел очень бурный. Джон наслаждался им безмерно, но имел случай убедиться, что Мэйнс очень популярен в этом районе. Дерэм же, которого выставляли социалисты, опирался, главным образом, на окрестные поселки, что поближе к фабрикам и заводам.

После собрания Джон написал длинный отчет лорду Кэрлью, другой — покороче — Леопольду Марксу и неутомимо занимался с Уайльдноем до поздней ночи.

Туанета и Чип не сидели сложа руки. Вставали рано, ложились поздно. Туанета даже немного похудела. Она очень быстро завоевала себе широкую популярность и была ужасно горда, что может быть полезна.

По вечерам, когда Джон возвращался, устраивались торжественные совещания в тесном кругу, обсуждались все события и шансы за и против. Туанета непременно присутствовала на этих совещаниях, сидя на ручке кресла Чипа или Джона.

В глубине души Джон верил, что победит. Но с Чипом и Туанетой говорил так, словно очень в этом сомневался. Туанета как-то сказала ему:

— Вы боитесь сказать вслух, чтобы не спугнуть удачи! Вот как бывает, когда болят зубы: боль пройдет, а все еще говоришь другим, что болит, потому что боишься, как бы снова не началось… Джон, вы просто суеверны, ей-Богу!

Это мнение она изложила и миссис Сэвернейк, когда они пили чай у нее в «Гейдоне». Но миссис Сэвернейк выступила в защиту Джона.

— У кого из нас нет этих маленьких тайных суеверий? — сказала она. — Только разве у очень «передовых» людей, которым все — нипочем, или у людей без капли воображения. А вы бы не хотели, я думаю, чтобы мистер Теннент был тем или другим? Что касается меня, то должна сознаться, что я большая трусиха и заражена целой кучей суеверий: тут и соль, и лестница, и новый месяц, и падающие звезды, и разные другие, всех сразу не вспомнишь.

Они сидели у камина, вокруг чайного столика. Комната освещалась только пляшущими отблесками огня — голубыми, изумрудными, золотыми. За окнами трещал и пел мороз.

К чаю пришли еще гости — Мэйнс, какая-то барышня, негодовавшая на то, что сезон охоты так рано кончился, потом другая, говорившая все время о собаках, двое мужчин, оба — полковники, оба — галантные, стереотипные и приятные.

Туанета, пристроившись на большой оттоманке рядом с хозяйкой, говорила Чипу и Джону:

— Останемся здесь подольше, хорошо? Здесь все так по-домашнему, а в гостинице — неуютно. И как здесь все красиво!

И они остались, пересидели всех гостей и болтали о тысяче вещей.

На миссис Сэвернейк было платье из какой-то блестящей и мягкой темно-синей материи, с опушкой из меха. На шее — жемчуга.

«Гейдон» (так называлась усадьба миссис Сэвернейк) очень понравился ее молодым гостям. Здесь было неподражаемое очарование старины. Прелесть одичалого сада у озера, напоминавшего об эльфах, уединенные уголки, крохотные беседки, витые ступени. В высоких стенах и открытых лестницах дома была та же величавость и вместе с тем непринужденная грация, что и в кедрах в парке. В убранстве дома сказывался простой и изысканный вкус хозяйки.

Джону вдруг вспомнился дом на Одли-стрит: египетские фризы, футуристические, алые с золотом, комнаты. Он невесело усмехнулся.

Вилла в Женеве, где они жили с матерью, походила на «Гейдон», если не размерами, то этой милой простотой. Тут и там царила одинаковая атмосфера.

Джон смотрел на миссис Сэвернейк и думал: выйдет она замуж за Мэйнса или не выйдет? И чувствовал, что его прежняя симпатия к Мэйнсу почему-то пропала.

— Я приеду послушать вас в среду вечером в Чэсльбери, — сказала ему миссис Сэвернейк. — Будет и лорд Кэрлью, не так ли?

— Да, он хочет выступать в защиту моей кандидатуры, — отвечал Джон. — Очень любезно будет с вашей стороны приехать. Но боюсь, что тогда мне захочется говорить особенно хорошо — и я непременно провалюсь с позором.

Пора было уезжать. Автомобиль уже ожидал. Даже любовь Туанеты к уюту и красоте не могла дольше удержать их. Всем троим одинаково не хотелось расставаться с обаятельной хозяйкой. Впрочем, Туанету пригласили вернуться завтра вместе с Денди и остаться жить в «Гейдоне» до отъезда в Лондон.

— Этот трактир, право же, не совсем подходящий приют для вашей сестренки, — сказала миссис Сэвернейк Чипу. — А я буду так рада, если она поживет у меня.

Чип всю неделю мучился тем, что Туанета не имеет необходимых удобств, но он не мог отослать ее обратно в Лондон и, кроме того, ему хотелось провести с нею вместе короткие каникулы. Поэтому любезность миссис Сэвернейк очень тронула его.

Ночью, когда они сидели вдвоем и курили, он сказал Джону:

— Великолепная женщина — миссис Сэвернейк, не правда ли?

Джон тоже думал о ней. Он спросил отрывисто:

— Как тебе кажется, выйдет она за Мэйнса?

— Мэйнс — первого сорта парень, — начал было Чип, но в эту минуту ввалился Корнли в очень веселом настроении.

— Здорово! Знаю, где вы были сегодня! Встретил Мэйнса и от него узнал. Ну-с, каково же ваше мнение о хозяйке «Гейдона»?

— А ваше каково? — спросил быстро Джон.

— Что ж, красива, слов нет. Впрочем, не в моем вкусе. Денег — куча. Слишком умна для меня. Одна из тех женщин, которых никогда не поймешь и не узнаешь до конца. Со всеми мила, все ею восхищаются — а предпочтения никому никакого. Женщина-загадка. А я ленив, не люблю разгадывать.

Он похлопал Джона по плечу.

— Что это наш воитель так бледен и томен? Слышал, что вы здорово пошумели в пятницу на собрании!

Он нерешительно помолчал, громко кашлянул и спросил с искусственной небрежностью:

— А где же мисс Туанета?

— В постели, — отвечал Чип.

— Вот как!

Пауза.

«Корнли — верный товарищ и очень полезен нам с Джоном, — рассуждал про себя Чип. — Неуклюж, грубоват, это правда, но что же поделаешь? Но он не виноват в этом, как не виноват и в том, что ему нравится Туанета. И напрасно Туанета так его ненавидит».

В результате этих рассуждений Чип счел нужным пояснить:

— Туанета с завтрашнего дня будет жить в «Гейдоне» до самого нашего отъезда. Миссис Сэвернейк была так любезна, что согласилась приютить ее.

У Корнли был такой вид, словно он хотел что-то сказать. Но не сказал ничего.

Джон поднялся, чтобы идти звонить Кэролайн, и оставил молчавшую пару у камина.

Телефонный аппарат находился в задней комнатке, где пахло плесенью и пылью и валялся всякий хлам. При слабом свете свечки впечатление грязи и запустения было еще сильнее. Джон, которому пришлось дожидаться, пока его соединят с Лондоном, почувствовал себя подавленным этой обстановкой. Наконец раздался звонок. Отвечал дворецкий Кэрлью. Джон попросил соединить с комнатой Кэро.

— Джон? А ты ведь писал, что позвонишь в шесть часов!

Такое приветствие было плохим вступлением к разговору двух влюбленных.

Джон сделал все, что мог: осведомился о ее здоровье, сообщил все новости, какие мог вспомнить. Реплики Кэролайн доходили как-то глухо, едва слышно.

— Когда произойдет славное сражение? — спросила она.

— Баллотировка через неделю, — отвечал Джон.

Наступило молчание.

— Ну, спокойной ночи, дорогая, — сказал он.

Щелкнул аппарат. Кэро повесила трубку. У Джона осталось неприятное ощущение, что он сделал какой-то промах.

Ему в последнее время хотелось поскорее обвенчаться, чтобы их отношения вошли в колею. Но будет ли эта успокоительная рутина — мирной и не скучной, наступит ли между ним и Кэро та прочная, ничем не нарушаемая близость, которой он ждал от брака?

Джон вдруг почувствовал, что ему непременно надо увидеть Кэро.

В его жизни какая-то пустота, которую только она может заполнить… Он торопливо соображал: к десяти он поспеет в Лондон, проведет с Кэро час-другой и ночью поедет обратно. Он оделся и через несколько минут уже мчался в автомобиле. И чем ближе он подъезжал к Лондону, тем острее становилась тоска по Кэро, тем нетерпеливее хотелось увидеть ее. Вставали в памяти разные моменты их близости. Любовь оттеснила на задний план все честолюбивые интересы. И скажи ему кто-нибудь тогда, что это — только временное душевное смятение, Джон бы ужасно рассердился.

Пробило десять часов, когда он свернул на Пикадилли.

Почувствовал себя разбитым, когда выскочил, наконец, из автомобиля, и с минуту стоял неподвижно на тротуаре. Затем почти бегом поднялся по ступенькам.

Дерри, услышав голос Джона, появился в передней.

— Джон, вы? Какой приятный сюрприз! Я умираю от скуки. Сыграем партийку? Кэро нет дома.