— Руки по швам.

Яна рассмеялась громче, но выполнила распоряжение. Если он собирается устроить БДСМ-игру, то не оставит ей выбора, кроме как обхохотаться до смерти. Вадим протянул руку к ее волосам, заставив сжаться.

— У тебя нитка тут с самого утра. Я больше не мог этого выносить, — он показал ей. — Все, теперь пойдем гулять.

Яна поплелась следом, ощущая некоторое тягостное разочарование.

* * *

Вадиму было достаточно первой минуты общения, чтобы убедиться, что ситуация даже лучше, чем самые смелые его надежды. Яна разрывалась между желанием разрыдаться и броситься ему на шею. Эта история может закончиться только после того, как она перестанет смотреть на него такими глазами и ни секундой раньше.

Ах, эти общественные условности! До чего же забавная штука. Светлана сама звонила ему, сама приходила, потом бросила мужа, а затем вдруг решила, что старая жизнь ее вполне даже устраивала. Григорьев же при этом, судя по рассказу Яны, вполне был готов все простить и забыть. Но каким-то нелепейшим образом виноватыми назначили их с Яной! Вадим не собирался осуждать поведение Светланы или ее мужа — ему и дела до них не было, но не мог позволить, чтобы они — какой-то бесчеловечно нелогичной моралью — вдруг начали осуждать его. Почему люди разрешают странности только себе, но не готовы их простить другим? И пусть Яна пока далека от такого понимания мира — это неважно. Рано или поздно до нее дойдет, что ее счастье никоим образом не мешает счастью отца. А если он придерживается другой точки зрения — это только его заблуждения.

У него не было конкретного плана для этого свидания, да и в такую рань сложно придумать что-то интересное. Поэтому он потащил Яну в парк — так кстати по-утреннему безлюдный. Было очень холодно — наступила та самая пора, когда для дождя уже поздно, а для снега рановато, поэтому небо хмурится в неопределенности и наполняет воздух пронизывающими ветрами. Они говорили совсем немного, но зато по ее обрывочным ответам Вадим смог теперь понять положение дел в доме Григорьева полностью. По большей части шли молча. Яна ежилась и прижимала ладонь к покрасневшему носу, но не жаловалась. Зато когда Вадим обнял ее, чтобы согреть, не стала сопротивляться. Похоже, желание согреться сильно притупляет ненужные мысли. Они так и стояли долго-долго, а Яна даже руки под его куртку засунула, чтобы было теплее. Или она просто воспользовалась ситуацией для того, чтобы обнять его крепче? Вадим не мог перестать улыбаться. Он мечтал ее поцеловать, но не собирался этого делать, чтобы чувство пустоты она и сама успела осознать.

Потом они купили латте в стаканчиках и надолго засели в машине. Чем сильнее бушует непогода, тем уютнее становится в закрытом месте. Особенно когда не так уж и сложно невзначай касаться друг друга и смеяться по любому поводу.

— Ты навещал сына? Как они с Татьяной поживают? Приехала ее мама?

— У них все отлично, но я туда ни ногой — боюсь. Все жду, когда мы с тобой опять сойдемся, чтобы ты могла меня прикрыть в таких миссиях.

Она поджала губы и решила сменить тему:

— Если отец со Светланой окончательно помирятся, то они отберут у тебя Бобика!

— Что? Это что еще за ерунда — разве детей можно швырять туда-сюда? В конце концов, настоящий родитель — тот, кто воспитал. Бобик останется со мной.

— О-о! Да я смотрю, ты успел к нему привязаться!

— Я — нет. А вот он ко мне — да. Я не настолько жестокий человек.

— Ну же, ну же, — она пихнула Вадима в бок. — Признайся честно, что привязался.

Он перехватил ее руку и немного потянул на себя:

— К болонке? Я тебя умоляю. Мне до сих пор стыдно его выгуливать на глазах у людей.

Яна этой близости не выдержала и все-таки коснулась носом его подбородка, а он только усмехнулся и отпустил руку. В машине на передних сидениях не очень-то легко нежничать, не прилагая к этому видимых усилий. И она немного злилась оттого, что он равнодушно проигнорировал ее усилие.

— Вадим, почему ты меня преследуешь?

— Потому что мы оба этого хотим.

— Я не… — она не договорила. Все-таки совсем уж откровенно врать было не в ее духе. — Но больше ничего не будет, понял?

Наверное, ей казалось, что это прозвучало с угрозой, но Вадиму стало смешно.

— Понял.

Она была смущена собственными мыслями.

— Почему же ты сразу не остановился, когда я попросила?

— А мы друг другу еще не надоели. Зачем нам останавливаться?

Она открыла рот, но так и не придумала, чему конкретно возмущена больше, а потом покачала головой и нервно рассмеялась.

Оговоренное время уже давно истекло, а она будто специально ни разу не взглянула на часы. Вадим повернул ключ, решив, что сейчас лучшее время для холодности — пусть Яна в очередной раз почувствует, что не хочет его просто так терять:

— Ну все. Договор выполнен, о большем просить не стану. Куда тебя — в институт или домой?

— В… институт… — она это выдавила ошарашено, если не сказать обреченно. Он совершенно точно добился того, чего хотел.

Оставшиеся несколько минут их такого теплого свидания она молчала, а когда Вадим уже сворачивал к парковке, сказала почему-то вопросительным тоном:

— Прощай?

— Прощай, Яна, — отозвался он весело.

Она шла к крыльцу медленно, но так ни разу и не обернулась. Ее расположение духа явно было хуже, чем у него. Она была растеряна и печальна, а он знал, что на таких состояниях точки не ставятся. И никакие усилия воли тут не помогут. А потому провожал ее уверенной улыбкой.

И снова несколько дней тишины. Вадим умел ждать, но в данном случае делал это без удовольствия. И только на третий вечер наконец-то пришло такое долгожданное сообщение: «Спокойной ночи».

Он лишь в этот момент понял, как сильно измотало его ожидание неизбежного. И теперь его облегчение не знало границ. Он не собирался отвечать на СМС — сразу нажал вызов. Она ответила мгновенно:

— Ты зачем…

— Ян, я так соскучился.

— Я написала тебе… не чтобы ты звонил. Просто…

— Просто ты тоже соскучилась.

— Нет! — но голос ее уже стал заметно бодрее. — Я только поддалась порыву — у меня характер такой!

— Можешь еще соврать, что ты пьяная вусмерть, — он уже смеялся открыто. — Типа рефлексы притупились, мозги поплыли… ну так обычно говорят. Не стесняйся — я сделаю вид, что поверил.

— Как вообще можно быть таким гадостным гадом? — изумилась она. — Если бы ты хотел пощадить мое самолюбие, то дал бы мне возможность именно так и сказать! Или позвонил бы сам!

— Я бы позвонил завтра, — беззастенчиво соврал он. Нет, он не стал бы звонить, потому что она сама должна была решиться. И он не сомневался в том, что это произойдет — сегодня, завтра или послезавтра.

— Честно?

Завизжи она сейчас от счастья — это бы полностью соответствовало его представлению о том, что с ней должно происходить.

— Честно.

— И все равно это так неправильно… — она опять откатывалась в душевные муки.

Но он уже не собирался ей этого позволять — устал от ненужностей:

— Неправильно — это думать три дня, чтобы написать всего лишь «Спокойной ночи».

— Вадим!

— Яна! — она там должна была кипеть от счастья и раздражения одновременно. Да и сам он пребывал в очень похожем состоянии. — Ну давай же, попроси, чтобы я забрал тебя завтра с института!

— Спятил? — все-таки раздражения чуть больше, чем счастья. — И как, по-твоему, я об этом скажу отцу?

— Соври, что у тебя появился парень. Или к подруге идешь. Желательно, с ночевкой. А еще лучше — на несколько дней. Подруга очень нуждается в тебе.

Она там будто задыхалась:

— То есть ты хочешь, чтобы я врала родному отцу?!

— Ври или не ври — меня устроит любой вариант. Ну, из тех, где ты у подруги на несколько дней…

— Вадим!

Ему надоело терпеть. Какая глупость — терпеть, если дальнейшее только оттягивается, но никуда не денется?

— Я заберу тебя завтра из института. Спокойной ночи.

* * *

«Спокойной ночи», — сказал он и сразу отключился. Яна еще несколько секунд пялилась в безжизненный телефон, а потом откинула его и уткнулась лицом в подушку. Так все неправильно и некрасиво, что если начать об этом думать, то можно и с ума сойти. Но расстроиться никак не получалось — скорее, наоборот. Хотелось визжать в подушку и сжиматься от неконтролируемого смеха. Что бы сам Вадим о себе ни думал, но он оказался прожженным романтиком. Хоть и совсем нестандартным. Но у него же все не как у людей!

Глава 19. Сотня «да» и одно «нет»

Запрет превращает любое действие в манию, самую значимую и желанную вещь. А уж когда речь идет о влюбленности, тут его воздействие безгранично. Если первая любовь — сама по себе штука весьма эмоциональная, то запретная любовь становится культом — с алтарем и жертвами. Докатились бы Ромео и Джульетта до точки невозврата, не будь между ними непреодолимой стены?

Яна не была наивной дурочкой, поэтому все это прекрасно понимала. И все равно ничего не могла поделать — воздействие запрета сильнее логики.

— Спасибо, Николай Алексеевич. Не приезжайте за мной, я после учебы… к подруге пойду. Потом на такси доберусь.

Все, первый шаг к точке невозврата сделан. И как бы омерзительно это ни выглядело со стороны, внутри у Яны установилась такая гармония, при которой невозможно игнорировать зудящую на задворках сознания мечтательность.

Вадим ждал ее на парковке, хоть и на протяжении учебного дня ее преследовало иррациональное ощущение, что он не приедет. Человек одновременно испытывает множество тревог, но иногда появляется страх, который все остальные заботы делает неважными. Для Яны этим страхом оказалась боязнь, что Вадим может не приехать. Она ждала — а он не приехал. Она внутри себя наплевала на все границы — а он не приехал. Но она ошиблась, и оттого заполнилась совсем уж неуместной восторженной радостью.